Безумству храбрых

У Дика горят глаза. Он говорит что-то о чести и, возможно, о любви. Говорит яростно и вдохновенно. Рокэ не нужно слышать слова, чтобы уловить суть. Хочется ответить, едко, цинично, как привык — защищаться. Но весь яд сейчас должен быть предназначен самому себе, а не упрямому, открытому мальчишке! Рокэ тяжело вздыхает и опускается в кресло, прикрывает на секунду глаза и проводит по ним ладонями. Дик замолкает на полуслове. — Я что-то не так сказал? — впервые за вечер в его тоне слышится неуверенность. — Всё так, Дикон, всё так, — откуда же в его собственном голосе столько горечи и обречённости? Рокэ снова встаёт и сам подходит к столику, на котором алеет вино в бутылке тёмного стекла, стоят кувшин и два пока пустых бокала. И, почти не выбиваясь из общей цветовой гаммы, лежит кольцо с отравой. Рокэ ждал этого — ждал предательства, наблюдал издалека, оберегал, как мог, но напрямую никогда не вмешивался, боясь навлечь проклятие. Жалел Ричарда и — малодушно — себя. Чувствовал, что скоро. С глаз долой — из сердца вон. Почти смирился. Потому что предательство всяко лучше смерти. А мальчишка взял и переиграл всех прожжённых интриганов. Не поддался на сладкие речи, на шантаж и уговоры, не сломался. Твёрд и незыблем, чтоб его кошки драли! Рокэ тянет время и сам это прекрасно понимает. Даёт шанс передумать: не себе — Дику. Неспешно наливает вино из кувшина в бокалы алатского хрусталя. Присаживается прямо на шкуру перед камином, кивает замершему Дику на место перед собой. Тот подчиняется беспрекословно, усаживается перед огнём и неловко, но совершенно определённо задерживает в своей ладони пальцы Рокэ на ножке бокала. Рокэ безумно хочется поддаться искушению и уткнуться носом в русый затылок, вдохнуть едва уловимый запах… В конце концов, его же всегда считали безумцем! Однако вместо этого от укладывает подбородок Дику на плечо и, неотрывно глядя в яркое пламя, пожирающее сухие поленья, рассказывает ему всё: про засаду на Винной, про собственную почти смерть, про спасшего его Леворукого и, конечно же, про проклятие. Когда звучит последнее слово, Рокэ кажется, будто из него выдернули позвоночник, и единственная точка опоры — это сидящий перед ним Дикон. Тот молча поворачивается к нему лицом. Откровенно говоря, Рокэ понятия не имеет, что хочется там увидеть, а чего страшится. Жалость? Неверие? Ужас и желание сбежать? Но в глазах Дика сияет то же пламя, тёплое, но не обжигающее, чуть лукавое. — Но не все же, кто близок вам, предают и погибают! С эром Лионелем и с эром Эмилем, например, всё в порядке. И с Катари… То есть, Её Величеством тоже. — А она-то здесь при чём? — такое внезапное соседство заставляет Рокэ усмехнуться. И вдруг он понимает, что маленький наглец его нарочно спровоцировал, а он попался, как последний дурак. Старый влюблённый дурак! — Ни при чём, значит, хорошо… — задумчиво произносит Дик. Он аккуратно забирает у Рокэ бокал и отставляет оба в сторону, тянется вперёд, усаживаясь к Рокэ на колени, укладывает руки на плечи и заглядывает в глаза. Напористый, наивно уверенный в собственной неуязвимости. Рокэ невольно обнимает его за талию в ответ. Он понимает, что проиграл, что почти сдался, но вдруг ему снова становится безумно страшно: за эту жизнь, за всё то яркое и живое, что он держит сейчас в своих руках. И он предпринимает последнюю попытку. — Но ты сейчас куда ближе, — шепчет он, почти касаясь чужих губ, — и поэтому тебе лучше уйти. Если проклятие всё-таки существует, ты можешь погибнуть хоть завтра. — Пусть! — отчаянно шепчет Дик в ответ. — Это не может быть только ваш выбор — он и мой тоже! И целует, сам, первый. Неумело, но жарко. Рокэ легко перехватывает инициативу, осторожно укладывает своего безрассудного юношу на тёплые звериные шкуры. Тот льнёт гибким телом, стонет в поцелуй, притираясь пахом к паху. Рокэ умело освобождает их обоих от одежды. Пламя уютным теплом лижет бок — Рокэ вылизывает безволосую грудь Дика, часто вздымающийся живот. Обхватывает губами сочащуюся смазкой головку. — Эр Рокэ… — едва слышно выдыхает Дик и с силой стискивает в кулаках длинную шерсть, не смея запустить ладони в волосы Рокэ. Тот исступлённо гладит сильные бёдра, берёт до основания, наслаждаясь каждым стоном, каждым невольным толчком. Дик кончает быстро, вскрикивая и тут же зажимая себе рот. Тянет Рокэ за плечи на себя, целует жадно, зажмурившись. Осторожно опускает свою широкую ладонь на член Рокэ, спрашивает хрипло: — Можно? — Не спрашивай. Можно… Ладонь сначала неуверенно, потом всё жёстче и ритмичнее скользит по его члену, а Рокэ целует шею Дика, скулы, плечи, и дышит им, дышит — и никак не может надышаться.