Времени почти не осталось

Желтое солнце било в окна ярко и нагло. — Я прекрасно знаю, что тебе тяжело даже думать об этом, — проговорила Арлетта. — Но обстоятельства требуют твердости духа. Ты понимаешь меня? Лионель кивнул и откинулся в кресле, так, чтобы свет не слепил глаза. Он забыл задернуть портьеры, он теперь многое забывал, однако и понимал многое: что Талиг теперь — его ответственность, и помощи ждать неоткуда; что настало лето, и жара наверняка принесет Росио долгожданное облегчение; что мысленно он называет мать по имени, и это, наверное, неправильно, но иначе уже не будет никогда. — Росио умирает, — Арлетта выдержала скорбную паузу, наверняка искреннюю. — Тебе предстоит занять его место. И чем раньше ты это примешь, тем лучшее для всех. Последнее время Лионеля раздражал яркий свет и громкие звуки, теперь к этому добавился и материнский голос, глубокий и красивый. «Это неудачно», — отметил Лионель, думая, как бы поскорее свернуть беседу. Когда-то давно они с Росио поклялись, что принесут друг друга в жертву, если на то будет государственная необходимость. На словах это звучало легко и храбро. По-настоящему это выходило трусливо и гадко. — Ты полагаешь, мне следует ускорить его кончину? — прямо спросил Лионель. — Отравить или прирезать, как свинью? Арлетта слегка поморщилась. Она не любила, когда ее старший сын грубил, словно нищий лавочник, однако поучать уже давно не осмеливалась. «С тобой теперь совсем страшно», — так сказал Эмиль, прося отпустить в армию. Лионель не стал его удерживать. Одному было проще, и малышу все еще требовался присмотр. Прискорбно, что Арлетта уезжать не стремилась. В своих неизменно закрытых платьях и с убранными волосами, она напоминала стервятника. Временами Лионель недоумевал, что же с ним стало, ведь он так любил мать когда-то... Когда-то. Когда Росио был здоров. — Я не имела этого в виду, — ответила Арлетта, но в ее глазах Лионель прочитал другое — что она имела в виду именно это и ничто иное. То, что милому Росио надо поскорее умереть, пусть и с чужой помощью. — Боюсь, его кончина — вопрос очень скорого времени. — Я так не считаю, — отрезал Лионель. — И давай закончим этот разговор. Арлетта замолчала, оскорбленная. Лионелю же вспомнилась другая беседа, случившаяся несколько дней назад. — Люди, по моему скромному наблюдению, делятся на две породы: одни угрожают, а другим угрожают, — экстерриор Валме ухмыльнулся собственному каламбуру. — Вы, господин кансилльер, безусловно, принадлежите к первой породе. — Могу сказать то же и о вас, господин экстерриор, — Лионель салютовал ему бокалом. Болезнь Росио сблизила их, недостаточно для дружбы, но достаточно для таких вот мутных пьяных вечеров. — Но вот беда, — Валме покачал головой. — Ужасная беда состоит в том, что мне хочется вам угрожать. Вы же позволите? Под мягкой обезоруживающей улыбкой таяли дамы, кавалеры и послы иностранных держав. Однако Лионель прекрасно знал цену этой мягкости и горечь яда, что она скрывала. — Попробуйте, — проговорил он, глядя сквозь бокал на огонь, что горел в камине. Так делал Росио, когда был здоров. — Что ж, я абсолютно убежден в том, что господин регент дорог нам обоим. Более того, мне известно, что вы подобрались к нему… глубже, чем сумел я, — Валме снова ухмыльнулся. — И все-таки позвольте предупредить: если мне покажется, что смерть господина регента преждевременна, или же я сочту ее обстоятельства странными… Я этого не оставлю. Лионель опустил бокал. Теперь он ясно видел, что это не ухмылка, а лишь попытка унять дрожащие губы. Лионель слишком часто наблюдал это разбитое выражение лица в зеркале, чтоб не узнать, и захотелось сентиментально пообещать, что все закончится хорошо, и Росио обязательно выживет. Он ведь так много пережил, переживет и это. С каждым днем вера в счастливый исход истончалась, но Лионель не собирался сдаваться. Он пытался вернуться туда, где все началось и закончилось, он испробовал все, но Лабиринт теперь был закрыт для него. Лабиринт не пускал, он охранял свои секреты, однако Лионель был упрям и знал, что рано или поздно найдет способ вернуться — и вернуть. — У вас не будет повода для разбирательств, господин экстерриор, — проговорил он вместо пустых утешений. — Даю вам свое слово. Валме молча салютовал ему бокалом и одним глотком опустошил его до дна. — Подумай о моих словах, — донеслось будто сквозь толщу воды. Лионель заставил себя вернуться в настоящее, в черно-белый кабинет кансилльера, к матери, которую он так и не разучился звать по имени. — Подумай, — повторила та. «Я и думаю, — захотелось ответить Лионелю. — Я думаю о том, как Росио грубо отодрал меня на этом столе, забыв запереть дверь. Чудо, что никто тогда не зашел». Он так и не понял, догадалась ли Арлетта об их многолетней связи, или же предпочла быть близорукой. Не то чтобы теперь это имело некое значение. — Меня ждут дела, прошу простить, — сказал Лионель, поднявшись с кресла. — Поговорим после. Арлетта неодобрительно прищурилась. Ей не нравилось, что она теряла над Лионелем власть. Смешно: Арлетта не понимала, что потеряла эту власть давным-давно. В тот день, когда Росио обжег совсем юного Лионеля своим безжалостным синим взглядом.

***

Вот удивительный парадокс, достойный изучения ведущими съентификами: умерев, люди с каждым годом медленно стираются из памяти живых, изглаживаются, исчезают, словно их и не было. Тает голос, смех, запах… Остается только призрачный образ, который временами удивительным образом кажется куда более настоящим, чем те, кто рядом. Так было с отцом. Так будет с Росио. Теперь Лионелю требовалось время, чтобы собраться с силами и войти в спальню регента. Когда-то он заходил сюда без стука; когда-то он заносил сюда регента на руках и брал, зажав у двери. Когда-то Лионелю не было страшно. — Все-таки пришел, — голос у Росио стал едва слышным. — Я все жду, когда ты перестанешь приходить. — Никогда, — Лионель шагнул к кровати. — Ты же знаешь. Удивительно, но даже такой, обескровленный, страшно похудевший, бледный, с потусневшими волосами, Росио казался ему самым красивым. Лионель говорил ему об этом каждый раз, но тот не верил. Лионель все равно продолжал говорить. Ум Росио был по-прежнему острым, и текущие дела он обсуждал с охотой. Правда, совсем недолго, от малейшего напряжения открывалось кровотечение. Вот и сейчас случилось по обыкновению: кровь тонкими струйками потекла из по-прежнему ярких синих глаз. Звать лекаря не имело смысла, Лионель мог сделать все необходимое сам — дать кровоостанавливающее, уложить на спину, обтереть лицо. Поначалу Росио раздражала эта забота, ему не нравилось быть беспомощным, но Лионель прямо дал понять, что не отступится и не бросит. Со временем Росио привык, хоть и не смирился. Глупо звучит, но это пустое упрямство, застывшее в усталых глазах, радовало. — Давай, я подпишу что скажешь, — прошептал Росио, откинувшись на подушки. — Пока я в себе. Каждый раз Лионель боролся с искушением подсунуть то, что от него ждала Арлетта и многие другие. Росио сам, когда болезнь едва вернулась, составил приказ о передаче регентских полномочий — и ни разу о нем не вспомнил. Пока что и Лионель не желал напоминать. Хватало других бумаг, более безопасных. Впервые за годы в Талиге царил мир. — Мне жаль, что я больше не могу… удовлетворять тебя, — сказал Росио, когда с подписями было покончено. Он нежно сжал ладонь Лионеля истончившимися пальцами и тут же отпустил. — Перестань, мы оба взрослые люди, а не вечно возбужденные юнцы, — бросил Лионель как можно более легкомысленно. Отвратительно, но ему все еще хотелось близости, причем именно с Росио, каким бы он ни был. Однако это могло повредить, и Лионель терпел и не соглашался, когда в хорошие дни Росио небрежно предлагал вспомнить старые времена. — Не помню, чтобы ты раньше придерживался воздержания, — Росио приоткрыл глаза шире. — Кто он? — Ты о чем? — Тот, кто согревает тебе постель. Кто он? Я… — голос сорвался в хриплый сухой кашель. — Мне просто любопытно, вот и все. Хотя если ты позволяешь ему то же, что и мне, я все-таки его убью. — Ох, Росио. Вздохнув, Лионель убрал с кровати бумаги, торопливо снял колет, затем стащил штаны и, оставшись в одной рубашке, исподнем и чулках, осторожно скользнул к Росио под одеяло. Тот мгновенно положил голову на плечо, будто только этого и ждал. Плевать, что за окном царил день. Времени у них почти не осталось. — Это ты, — Лионель поцеловал макушку. — Ты согреваешь мне постель, видишь? — Я же совсем холодный, — произнес Росио и прижался крепче. Лионель мягко обнял его за плечи. — Для меня ты теплый. Хочешь прогуляться завтра? На улице лето. — Хочу. Они оба понимали, что никакой прогулки завтра, скорее всего, не случится. Росио постепенно засыпал, и сердце сжал привычный страх: что, если на этот раз он не проснется? «Чего ты хочешь за его жизнь? — в который раз спросил Лионель у Лабиринта. — Мою ты брать не хочешь, я предлагал. Так чью? Назови любую цену, я заплачу». Ответом была привычная глухая тишина, но Лионель знал: он попробует снова, он найдет непрочитанные книги и разгадает неразгаданные тайны. Он найдет способ. Солнце сочилось сквозь прореху между портьерами и било в глаза. Лионель вытер мокрые щеки брезгливым жестом и ухмыльнулся, чтоб губы не так дрожали.