Заполни мою душу тобой

Гудки и стук капель почти смешались в одно, когда человек на другом конце провода поднял трубку. – Чего тебе, скумбрия? Агрессивный рыжий парень, его однокурсник. Почему-то именно в нём Дазай нашёл своё успокоение. Губы не слушались и сказать что-то внятно было большой проблемой. Пролепетав несколько несвязных ввражений, он наконец выдал: – Ты не мог бы поговорить со мной…Всего пару минут… Дазай снова прижался к кафелю. Руки не слушались, а телефон то и дело пытался выскользнуть и упасть в воду. Что ж, так даже лучше. – Ну да, что-то случилось? Накахара очень тонко чувствовал людей. Дазай почувствовал подступающюю тошноту, а с его слабостью он просто не смог бы этого выдержать. – Я… Лезвие… Поговори… Он еле шептал. Казалось, такое простое действие давалось ему с трудом. Он слишком сильно переоцинил себя. – Дазай ты… Боже, придурок, что ты натворил! Ты в общежитии?! Осаму слышал через трубку, как голос Чуи начал дрожать. Волнуется? Вряд ли. За него не волнуются, его ненавидят. Все. Что ж, парень сам виноват такой участи. Может, это послужит для остальных уроком. – Скумбрия, ты слышишь? Блять, только не отключайся, хорошо? Я… Я бегу, подожди меня, чуть-чуть. Суицидник сонно кивнул, совсем позабыв о том, что собеседник его не видит. Так вот какие они, объятия Смерти. Убаюкивающие, спокойные прикосновения. Почему люди так боятся смерти? Это ведь так приятно. Из коридора послышалось очень шумное отпирание замка, как будто его ломом взламывали. Рыжий карлик, зашедший в ванную комнату, кинулся к Осаму, пытаясь сделать что угодно, что бы его спасти. Он хватал свои только что постиранные футболки, лежащие рядом, перематывая руки Дазая как можно туже. Накахара был очень взволнован, постоянно смотря на Осаму и приговаривая: «Всё будет хорошо», стараясь убедить в этом больше себя, нежели сидящего в ванной. Суицидник видел, что парень чуть ли не плакал и лишь спокойно улыбался ему одной из тех улыбок, которые мог видеть только Накахара. Он согласился с собой дать название этим чувствам совсем недавно. Может, он и правда влюблён. Вытащив суицидника из ванны Чуя накладывал повязки на центр раны, так как здесь было явно венозное кровотечение. Он трясся, пытаясь убедить себя, что скумбрия доживёт до приезда врачей. Он вздрогнул от ощущения холодных рук на своём лице, которые притягивали его ближе. – Тихо, Чуя, слышишь? Успокойся, ничего страшного не происходит, Чуя… – Ничего страшного, придурок!? Ты…Ты блять умираешь! Идиот! Скотина! Проклятая скумбрия, зачем? Дазай тихонько поглаживал Чую по голове ослабевшими руками, нашептывая ему на ухо слова успокоения, пока Чуя всё отрицал и бился в истерике. Он не хотел терять Дазая. Он уже один раз терял человека и это было отвратительно больно. – Дазай, прекрати пожалуйста, пожалуйста, просто живи, хорошо? Просто живи Дазай, просто живи, прошу тебя, ради меня, Осаму, пожалуйста. Он перешёл на шёпот, зарываясь лицом в мокрую футболку парня. – Зачем, Чуя? Зачем мне жить? – Ради меня, придурок, пожалуйста живи ради меня. Дазай рассмеялся, насколько ему позволяло его состояние. А ведь рыжий даже не предполагает, что со второго месяца обучения он и жил ради него. И умирает тоже из-за него. – Почему, Чуя? Накахара боялся это сказать. Это ебаное выражение привязанности к чему-то. Это как сказать: «Ты для меня значишь больше, чем весь мир». Он даже этого не мог сказать. Почему? Во-первых, потому что он парень. И Дазай тоже. Если кто-то узнает об этом, его засмеют все его друзья. Да, он гей. Но большинство его друзей гомофобы. Во-вторых, Осаму натурал. Если он признается – ничего не изменится. Он просто поставит крест на себе и любых их взаимоотношениях. – Я не могу, Дазай. Просто живи ради меня, хорошо? Осаму посмотрел вниз, туда, где на него смотрели прекрасные небесно голубые глаза, постепенно заполняющиеся слезами. Он не хотел видеть в этих бездонных океанах тоску или грусть. – А я могу, Чуя. Потому что только рядом с тобой я чувствую, что живу. Потому что ты для меня важен, Чуя. Знаешь, мне кажется я влюблён в тебя. Последние слова он прошептал еле слышно, но они для Накахары были громче, чем сотни других. Он окончательно заплакал. Нет смысла больше сдерживать слёзы. Дазай снял маску. Теперь, всё остаётся сделать это отбросить весь здравый смысл. – Тогда живи ради меня, Дазай! А я буду жить ради тебя. Пожалуйста. Осаму и этого было достаточно. Он улыбнулся, чувствуя, что самый счастливый человек на свете и тихонько чмокнул Чую в губы. Тот выглядел обескураженным и заворожённым ситуацией. В комнату ворвались врачи, отсоединяя Дазая от Чуи. После этого Осаму помнит только шум, крики, но не помнит тех ярко рыжих волос, которые отняли у него из-за поездки в больницу. Интересно, он здесь? Он приехал, вслед за Дазаем? Он будет чувствовать то же самое, или это было сказано для того, чтобы Дазай продержался. Суицидник до этого не думал, что яркий слепящий свет в глаза это так больно. Рядом слышится тихое попискивание аппарата, говоря о том, что он жив. Но не этот факт успокаивает его душу, а то, что рядом под его рукой лежит маленький рыжий комочек счастья. Наверно он сильно волновался, раз уснул. Дазай аккуратно зарылся рукой в его волосы, поглаживая. – Осаму..? Всё хорошо? Сонные глаза уставились на суицидника. Впервые за долгое время он мог твёрдо сказать: – Да, всё прекрасно. Спи, чиби.