Крылья

Рокэ заметил его в тот день из-за крыльев — за спиной юного всадника в чёрно-белом мундире развернулись жемчужные маховые перья с лазоревой кромкой. Гнедой нёс его во весь опор под вражеские пули, а перья ломались и отлетали — отчаянно и невозможно прекрасно, и в груди у Рокэ сжалось что-то, заставило его тронуть Моро, отправить следом. Древняя кровь, потомки Крылатых, всё реже и реже рождаются с крыльями, и мало кому удаётся сохранить их до взрослого возраста — разочарование, горе и предательство делают перья хрупкими, размягчают кости, и крылья падают под собственным весом, оставляя на спине уродливые шрамы. Рокэ слишком хорошо помнил, как это — чувствовать пустоту на месте собственной плоти и непривычную, беззащитную обнажённость собственной спины. Он стрелял метко, но для крыльев Джастина было уже слишком поздно. В этот День Святого Фабиана на площадь его привело любопытство. Интересно, думал Рокэ, есть ли у младшего Придда лазурная кайма на крыльях? Он загадал — если да, то Рокслей мальчишку не получит. Супрем не обрадуется, но пусть попробует поспорить — некоторые клятвы не обойти никаким крючкотворством. Унары одинаково тянули шеи из неудобных плотных воротников и больше напоминали неуклюжих птенцов, чем жеребят. Крылатых было двое — сияющий Арно и хмурый сероглазый юноша, ничем не напоминающий Джастина, но всё равно смутно знакомый. Рокэ нашёл глазами Валентина — бледное прекрасное лицо, надменно поднятый подбородок, слишком прямая спина. Короткий унарский плащ спадает с узких плеч, закрывая спину. Он растерялся, во рту плеснуло горечью — снова не успел. Но когда, почему… И пока Рокэ раздумывал, считать ли это знаком, Генри Рокслей выступил вперёд. Прежде, чем отозваться, юный Придд бросил короткий нечитаемый взгляд на Рокэ. Клятву он произносил ровным, бесстрастным голосом. Слова таяли в воздухе, горечь во рту становилась сильнее. Сероглазый юноша остался внизу, на залитой весенним солнцем площадке, никто его имя называть не торопился — и Рокэ запоздало сообразил, кто он такой. Ещё один обречённый мальчишка. Крылья, должно быть, отвалятся по пути в Надор, удивительно, что они вообще до сих пор на месте. — Ричард, герцог Окделл, — произнёс он раньше, чем осознал, что именно собирается сделать, — я, Рокэ, герцог Алва, Первый маршал Талига… Серые крылья вздрогнули, когда юноша преклонял колени, края распластались по ковру. Рокэ смотрел на склонённый коротко стриженный затылок, на бледную полоску кожи над кружевом воротника, на длинные светлые перья с белоснежными полосами и тёмным краем. Он не вслушивался в то, что говорит Окделл и отвечал тоже безотчётно. Невыносимо хотелось прикоснуться к изгибу крыла над его плечом — убедиться в реальности этого всего. Проверить, такие ли эти перья мягкие, как кажется. Ричард встал с колен, оставив на красном ковре крошечное серое пёрышко. «И что, во имя Леворукого, ты теперь будешь с этим делать, Росио?». Рокэ задавался этим вопросом несколько дней, наблюдая за юным недоразумением — Ричард был нелогичен, вспыльчив, полон глупейших противоречивых идей и предрассудков, но, кажется, его прекрасные, удивительные крылья до сих пор были при нём именно благодаря его невинности и совершенно восхитительной бесконечно раздражающей наивности. Чего стоила одна только история с рукой. Или эти его взгляды на Катари. Крыльев своих юноша стеснялся. — Почему вы никогда их не расправляете, юноша? — осведомился как-то Рокэ. День был ясный и солнечный, в саду распускались яблони, головная боль отступила и потому он пребывал в хорошем расположении духа с самого утра. Оруженосца он нашёл в саду с книгой — тот ссутулившись сидел на каменной скамье, без всякого интереса перелистывая страницы. Плотно сложенные крылья торчали за спиной, и яркий солнечный свет высветлял перья почти до белизны. — Это уродство? — на Рокэ Ричард всё ещё смотрел исподлобья, загнанным волчонком, ожидая от главного врага Людей Чести невесть какого коварства. Лёгкий ветерок нежно перебирал перья на изгибе крыла, и Рокэ засмотрелся. — Кто привил вам столь загадочные представления о прекрасном? Рокэ сел рядом, вытянув ноги и откинувшись на спинку. Жёсткое каменное сиденье было прохладным, но солнце пригревало, и хотелось зажмуриться по-кошачьи. И, возможно, даже мурлыкнуть. Жаль, юноша по достоинству не оценит. Рокэ стало весело. — Меня научили отличать прекрасное от безобразного! — вскинулся оруженосец, потом вспомнил о приличиях. — Эр Рокэ… Перья были совсем рядом — одно небрежное, неуловимое движение, и можно прикоснуться, Ричард даже не почувствует. Рокэ вернул руку на колено, подальше от соблазна. — Вас ввели в заблуждение, — сообщил он лениво. — Или изображения ангелов вы тоже считаете безобразными? — Эр Рокэ, вы сравниваете меня с ангелом? — юноша покраснел стремительно, от шеи до скул, выронил забытую книгу. — Это… это… — Ересь? — подсказал Рокэ весело. — Несомненно. Однако в древних родах рождаются крылатые дети, и если это не свидетельство, что мы потомки ангелов, то должно существовать другое убедительное объяснение. Я вас внимательно слушаю, юноша. Тот вскочил, словно собрался взлететь. Крылья приподнялись, приоткрылись — не во весь размах, но достаточно, чтобы горло перехватило от восхищения. — Это наследие демонов, — выпалил Ричард. — Разве вы не знаете? Проклятье! Напоминание, чтобы люди не возгордились… чтобы соблюдали чистоту духа! Чтобы боролись с греховной природой! — В таком случае, юноша, мои крылья должны были бы остаться со мной, — заметил Рокэ насмешливо. Юноша замер, серые глаза округлились в недоумении. Крылья тоже застыли, так и не сложившись обратно. — У вас были крылья?! — Когда-то. Чёрные, как и подобает Ворону, — Рокэ против желания повёл лопатками, но эти шрамы зажили так давно, что перестали чувствоваться. — Можете считать, что моё восхищение перед вашими — отчасти зависть. Неожиданное откровение юношу ошарашило, и Рокэ позволил ему сбежать — пусть обдумает услышанное как следует. Он подобрал забытую Ричардом книгу, открыл наугад, прочитал сонет, потрогал вложенный лепесток яблони — и всё-таки зажмурился под солнечными лучами.