Его глаза на звёзды не похожи

С тем, что фульгаты, укладываясь в лесную засаду, мажут щёки и лоб сажей, чтобы светлым пятном лица не выдать себя противнику, Валентин смирился. Тем более, что ему доставляло удовольствие наблюдать, как Арно оттирал потом с себя чёрные полосы — он ругался, ворчал и всегда умудрялся промочить рубашку насквозь. Однако оказалось, что щеками господа фульгаты ограничиваться не намерены. По крайней мере те двое, которые вышли из комнаты своего капитана — при виде бригадира они привычно подобрались, пряча нахально-вальяжные манеры, и он так же привычно кивнул, прошёл мимо, и только потом осознал, что боевая окраска изменила привычную форму и местоположение. Он даже обернулся — проверить, не почудилось ли, но увидел только спины и затылки. Может статься, успокоил себя Валентин, что это какая-то очередная отрядная традиция, вроде обязательного пятого стакана касеры без тоста. Он постучал, дождался приглашения зайти и открыл дверь. — Рад тебя видеть, — сообщил Арно с подоконника, — ах, ты кляча несусветная, да как же… Он сидел вполоборота, потеснив горшки с цветами, как-то странно, на бок запрокинув голову, в одной руке у него было зеркальце для бритья, а в другой тонкая палочка. — Что ты делаешь? — осведомился Валентин осторожно. — Я проспорил, — сказал Арно весело, словно это всё объясняло. — Кто же знал, что это птица? У нас в Сэ таких не водится. Она кричала прямо, как человек, тоненько так, пронзительно, да не только я поверил, пол-отряда обманулось, а потом сержант её притащил. Ты не поверишь… Валентин рассеянно слушал болтовню Арно, пытаясь не рассматривать его слишком пристально — это было непростой задачей. Солнце подсвечивало льняные волосы золотом, закатанные рукава рубашки обнажали ловкие крепкие руки, на щеке темнела родинка… Валентин сам не заметил, как пересёк комнату. — Ты красишь глаза, — и тогда наконец соединились воедино и поза, и палочка, и баночка с густой чёрной пастой на подоконнике. — Пытаюсь, — Арно вздохнул и ткнул палочкой в банку. — Казалось бы, что тут сложного… — Могу я узнать другие условия спора? — как можно невозмутимее осведомился Валентин, стараясь не смотреть на баночку. — Как лицо в некотором роде причастное. Арно махнул рукой. — Это всего лишь до заката, не волнуйся. Он вдруг задумчиво прищурился, посмотрел на Валентина искоса. — У тебя твёрдая рука, — произнёс он медленно. — И глаз верный, и с пером ты обращаешься гораздо лучше меня. Не мог бы ты мне помочь, а, Зар-раза? Баночка оказалась в руках Валентина словно сама собой, и Арно придвинулся ближе, подставил лицо, опустил веки. — Это не перо, — заметил Валентин в тщетной попытке переубедить не столько Арно, сколько самого себя. — Здесь может понадобиться особенная техника. — Если кто-то с этим и справится, то именно ты, — Арно ухмыльнулся. — Не боишься остаться без глаза? Валентин провернул палочку в пасте, примериваясь, поднёс к веку — оно слегка подрагивало. — Нет, — храбро сказал Арно. — Я же тебя знаю. Я тебе и другие части тела доверяю. — Это свидетельствует не столько о моей надежности, сколько о твоём безрассудстве. Не вздумай сейчас рассмеяться. Лучше приоткрой немного рот. — Как это поможет? — Арно удивился, но послушался, и веко расслабилось, перестало трепетать. — У меня две старших сестры, — напомнил Валентин. — А мне всегда нравилось наблюдать. Горьковатый, полынный запах краски пробуждал смутные воспоминания — зеркала и свечи, украшенные перламутром круглые коробочки, которые ему не разрешалось трогать, мягкая пуховка, которой Ирэна щекотала ему нос — или это была Габи? От пуховки вкусно пахло пудрой, а ещё от нее было щекотно и хотелось чихать. Валентин глубоко вдохнул, отгоняя прошлое и непрошенное. Он прижал палочку к внутреннему уголку глаза плашмя и медленно повёл вдоль кромки века, над густыми длинными ресницами. Палочка оставляла толстый ровный след. Казалось, прошла вечность, прежде, чем он добрался до внешнего уголка и выдохнул, наконец, и вместе с ним выдохнул Арно. Веко дрогнуло, распахнулось, тёмный блестящий глаз лукаво уставился на Валентина. Глаза у Арно были удивительные. В них можно было бы утонуть — до того, как они сблизились, Валентину этот образ всегда казался избыточным и пошлым поэтическим преувеличением. — … ну, и что ты на это скажешь? В этих глазах можно было и утонуть, и потеряться, как в подземном лабиринте, потерять и рассудок, и память — особенно сейчас, когда чёрная краска густо лежала на веках. Глаза Арно казались огромными и сияли, как…звёзды ведь не бывают тёмными? — Валентин? — Не знаю, — честно признался Валентин. — Прости, я отвлёкся. Поверни, пожалуйста, голову. Он снова макнул палочку в краску, пытаясь собраться с мыслями. Пальцы двигались безотчетно, сами собой. Арно послушно опустил ресницы и приподнял лицо, словно в ожидании поцелуя. Второй глаз получился проще и быстрее — Валентин провёл линию одним движением, труднее всего оказалось соблюсти верный угол в самом конце, там где она чуть приподнималась, удлиняя глаз. — Я слишком много болтаю, — сказал Арно беспечно. — Что-то случилось? Ты какой-то задумчивый, словно планируешь новую вылазку, а я тебя отвлекаю всякими глупостями. Он накрыл руку Валентина своей горячей ладонью — с такими знакомыми мозолями от поводьев и шпаги. Валентин не удержался и снова заглянул в бездну под длинными густыми ресницами — бездна посмотрела в ответ встревоженно. — Ты будешь смеяться, — сказал он. — И правильно. Последствия проигранного тобой спора произвели на меня неизгладимое впечатление. Арно слегка нахмурился, а потом подался вперёд. Брови его разгладились, глаза лукаво сузились. — Иными словами, тебе нравится, — медленно и весело проговорил он, облизывая губы. — Знаешь, я мог бы это повторить и без всякого спора… если ты меня убедишь как следует.