Но лёд не тает

      Мисая всегда говорила ему, что это «просто бизнес», но она чёртова лгунья. Впрочем, подобную нигде не сыщешь, и Кухулин знал это. То было не что иное, как удовольствие, пробирающее до мозга костей, и нельзя было сказать, что ему такое не нравилось.       Мастер во многом была похожа на его учителя — это не ограничивалось одними только чертами характера. Он всегда думал о том, что их вкусы были идентичны, когда Мисая затягивала кожаный воротник на его шее и заставляла лизать подошвы туфель. Кухулин всегда делал это с волчьей ухмылкой — оскалом хищника, который тут же сорвётся с цепи, если его мастер, хотя бы на секунду ослабит хватку цепей, что сдерживают движения рук.       Она — само самообладание, когда дело касается других людей. Однако Кухулин никогда в жизни не встречал более доминантного человека, или получеловека, или кого-то еще, если на то пошло. Это можно увидеть в её красных, как кровь, стекающая с губ и плеч, глазах. Мисая позволяла ему кусать себя, а затем выбивала из него все дерьмо, просто за то, что он испортил ее безупречную бледную кожу. Она заставляла Кухулина зализывать раны, разрезала тело на кусочки и подавляла его болезненные стоны, выдавленные силой. Ей нравилось связывать его, а это нелегкий подвиг. Он в ужасе узнал как использовать цепи, кнуты, всевозможные кожаные ремни и веревки на стенах пещероподобной комнаты, которую Мисая называла «мой шкаф». Она, не торопясь, проводила рукой по веревкам и смотрела, как они качаются от ее прикосновения, чтобы показать, насколько велика власть в ее руках.       Мисая — конченая садистка, и Ку солгал бы, если бы сказал, что это его не заводит.       Она не сила природы, а просто факт, неоспоримый и непоколебимый. Восхищает, как она отказывается быть раздавленной кем бы то ни было, никогда не опускаясь до бахвальства или ложной гордости, чтобы скрыть свои недостатки. Она говорит и делает всё без капли сожаления, совершенно бесстыдно. Ку не может согласиться со всем, что она делает, но будет служить, пока не останется больше причин для этого.       Пространства между ними, казалось, совсем не существовало. Она сидит на кровати, царственная и ужасающая для любого, кто мог посмотреть, выжидающе наблюдая за Ку. Ее ноги раздвинуты: мягкое тепло открылось Лансеру в ожидании его действий. Он поднимает взгляд, едва встречается с ней глазами из этой позиции — на коленях. Руки связаны вместе, запястья зафиксированы на лодыжках. Из-за тугого ошейника сложно дышать, трудно двигаться, но Мисая терпеливо ждет его, скрывая свое холодное, как ледяной панцирь вокруг ее сердца, лицо в тени.       — Ну? — спрашивает она, обхватывая руками его подбородок, чтобы Ку посмотрел на нее, и впивается в того ногтями.       — Приступай к делу, щенок. Ты же не хочешь вернуться в свою клетку? — в голосе нет никакой игривости, которую хотелось бы слышать, тон такой же, как, впрочем, всегда. Лансер насмехается над этим, щелкает пальцами. Мисая дает ему пощечину, а он лишь ухмыляется.       — Ты не очень хороший Мастер, — он театрально надувает губы и наклоняется, тяжело дыша прямо перед ней. Пахнет. Не самый приятный вкус, но он все равно лижет, осторожно касаясь языком. Она мягкая, мокрая, уже возбужденная его позицией: тело напряглось, когда Ку ввел язык глубже. Ку усмехается, но мягкие складки ее тела заглушают его. Мисая вздрогнула, крепче сжимая волосы Лансера.       — Слуги — это фамильяры и, если мастер слишком добр, то вы начинаете считать себя домашними животными, забываете о своем долге, — твердо подмечает она.       Холодная улыбка украшает ее безупречное лицо, когда Мисая наклоняется, чтобы коснуться губами линии волос Лансера: таких мягких и слегка прохладных. Это продлилось всего секунду — улыбка уступила место зубам, царапающим лоб. Кухулин входит глубже, давясь вкусом. Неприятным, скользким и соленым вкусом, но теплым и пахнущим ею. Есть что-то ошеломляющее в том, чтобы быть так близко, быть внутри нее и чувствовать, как она извивается, пока он делает свою работу.       — Ну, я не прочь быть твоим питомцем, — отвечает он, на что девушка только раздраженно фыркает, наклоняясь, чтобы укусить за ухо. Ее зубы болезненно скрипят, и Лансер слышит, как Мисая тяжело дышит, пытаясь сдержаться, пытаясь не корчиться от боли.       — На самом деле, я думаю, что мне это скорее понравится, — мурчит Кухулин, ворочая языком. Мисая задыхается, а он оказывается на полу, под давлением ее тела и затрудненного дыхания. Она на нем, горячая и маленькая, прижимающая к полу и кусающая за губу. Руки Лансера прикованы друг к другу ремнями, а кожаный ошейник так туг, что почти невозможно дышать. Мисая ногтями впивается в его член, мучительно выворачивая его. Ку пытается сдержаться изо всех сил, нацепив на лицо дерьмовую ухмылочку, когда она отстранилась, вздрогнув. Девушка издала самый-самый тихий в жизни визг, перед тем как ударить Лансера об пол. Он ударяется головой о плитку и лает, болезненно смеясь и морщась, когда девушка кусает за шею. Ее язык пробежал под подбородком и остановился прямо над губами. Расстояние между ними настолько бесконечно мало, что его не должно быть, и все же оно есть.       Он пытается подняться, чтобы прижаться к ней, но она загорается магическим светом: эфирные крылья мерцали в темноте над ней. Пошевелиться невозможно. Его кожа пылает, и он издает одновременно рычание, скулеж и стон, когда Мисая вонзает ногти глубже, до крови, наблюдая за ним своими холодными красными глазами. Такое ощущение, что он почти дома: боль в голове, в боках и во всем остальном теле, магия медленно струится, древняя и по-мерзки знакомая. Он ненавидит себя за то, что так ломается, за то, что позволяет себе быть инструментом, но он Слуга, а она его Хозяин. Лансер будет верен любому, кто имеет над ним власть. Это его естество.       Они так похожи. Тот же ледяной панцирь, тот же огонь, бушующий внутри, те же смертоносные глаза. Он рычит от боли, бьется о привязь, впивается зубами в ее грудь, пуская по ней слюни, тяжело дышит и задыхается в поисках какого-то облегчения. С усилием он поднимается, зубы скользят по ее командным заклинаниям. Все тело вздрагивает от магии, которая их соединяет. Мисая отпускает его, и Ку падает на спину с холодным глухим стуком об пол. Его смех достаточно резкий, чтобы вскрыть собственную глотку.       Некоторое время Лансер просто лежит, тяжело дыша и извиваясь, пытаясь выбраться из пут. Мисая опускается на колени над ним. Ее лицо раскраснелось, и она все еще светится, поникшая, с поволокой на глазах.       Слуга не утруждает себя просьбой отпустить его, потому что знает, что она этого не сделает. Извиваясь, он переходит в духовную форму, чтобы избавиться от ремней. Усталый и смеющийся, он наблюдает, как Мисая поднимается, натягивает свою мятую одежду и заползает обратно на кровать. Нет, ползать — неправильное слово. Какой бы ни была элегантная параллель для него, это то, что она делает.       Лансер встряхивает кровать, когда садится, не очень элегантно забирается на матрас и ложится рядом, по крайней мере, в шести дюймах. Она не утруждает себя объятиями, у нее нет афтершока, девушка просто сделала то, что было нужно. Лансер достает сигарету из кармана рубашки и прикуривает, собирается затянуться, но не успевает. Мисая выхватывает ее прямо из пальцев. Он следит за тлеющим огоньком и наблюдает, как девушка кладет сигарету между губ, глубоко вдыхая. Изо рта поднимается струйка дыма. Мастер даже не смотрит в сторону слуги — она никогда не делает этого после секса.       — Тебе это нравится?       — Почему ты всегда об этом спрашиваешь? — вздыхает Мисая, дым выходит ровным потоком, а слова растворяются в темноте. — Да, Лансер. Это было приятно. Я бы не прочь сделать это снова. Или ты хочешь услышать что-то определенное?       Она все еще не смотрит на своего слугу, поэтому он приподнимается на локтях, наклоняясь над ней, просто лишая ту права выбора. Мисая лишь холодно смотрит на него, выдыхая очередную струю дыма ему в лицо.       — Ты такая холодная, — Кухулин поглаживает ее волосы, позволяя им скользить меж пальцев, и чувствует, как манна искрится от его прикосновений. — Тебе не обязательно быть такой серьезной все время, знаешь…       Лансер наклоняется и прижимается губами к ее губам, нежно-нежно. Хотя бы раз он хочет почувствовать медленное горение, вместо безумия. Короткую вспышку огня, которая появляется только тогда, когда он подталкивает ее к самому краю, и Мисая больше не может держать это внутри. Он хочет чувствовать ее, всю ее, а не только часть. Ему кажется, что он чувствует вкус того самого желанного огня, пока не приходит осознание, что Мисая обжигает ему рот, заставляя отступить.       Он пятится назад, наблюдая за ней из изножья кровати, стараясь не издавать ни звука. Мисая наблюдает за ним, подавляя любые чувства, которые она могла бы надежно спрятать за этими ледяными глазами. Девушка садится, разглаживает рубашку, убирает волосы в хвост.       — Оставь эти нежности для другого раза, ладно?       Она снова закрывается: стены изо льда и снега прячут все, что хоть отдаленно похоже на привязанность. Попытка Лансера была глупой. Он знает правила.       — Держи себя в руках, Лансер. Если мы выиграем, то ты, может быть, получишь свой шанс, но не будем забегать вперед.       Кухулин стоит у ее кровати и, оцепенев, кивает. Он глуп. Мисая сама отказывается привязываться к кому бы то ни было. Это по-идиотски — привязаться к кому-то, кому все равно, потому что она не может позволит себе этого. Ку просто не может удержаться от неприятностей.       — Прости, Мастер, — говорит он с напускной жесткостью. — Это больше не повторится.       Мисая молча наблюдает за ним, когда он поворачивается и уходит, направляясь к собакам, чтобы уложить их спать. Когда Лансер закрывает дверь, ему кажется, что он слышит вздох, достаточно тоскливый, чтобы сокрушить его своей печалью.