До весны нам путь неблизкий

В спину Ричарду дышал промозглостью Лабиринт. За ним мерещились жар Закатного Пламени и удушающе-приторные ароматы Рассветных Садов. Казалось, будто за плечами выгребная яма с разлагающимися трупами, от края которой никак не удаётся убраться. И он, не оглядываясь, шёл вперёд, сквозь лесную чащу, перешагивая через бурные ручьи, продираясь сквозь колючий кустарник, без отдыха, без мыслей, без цели. Пока окончательно не выбился из сил и не упал на мягкий мох, мгновенно засыпая. Во сне приходили обрывки воспоминаний из Лабиринта. О боли, такой, будто с него сдирали кожу лоскутами и разрывали тело на куски. И о боли иной, будто из него медленно и неотвратимо вынимали душу, заставляя проживать день за днём, минуту за минутой всю свою прошлую жизнь, осознавать все свои ошибки, без возможности что-либо исправить, видеть и понимать всю жестокость и лживость окружающих людей, без возможности сбежать и спрятаться. Лес даже на севере на исходе лета не давал умереть от голода, зато ночи становились всё длиннее и морознее. Ричард раз за разом просыпался от холода. Серебристый иней украшал траву на рассвете, а от леденящего ветра не спасала ни скудная одежда, ни лапник. Уходить вглубь леса было опасно из-за хищников, но показываться на глаза людям он страшился ещё сильнее: они казались куда более жестокими и беспощадными, чем самый голодный волк. Не то чтобы Ричард действительно дорожил тем, что ему по какой-то причине вернули — собственной жизнью, — но до удушливой паники, до пробирающего до костей ужаса не хотел обратно в Лабиринт. Приходилось выживать. Однажды он проснулся не просто от холода. Казалось, что на грудь ему наступил великан, глаза слезились, горло саднило, а кожа горела. Так начиналась лихорадка, он знал: в детстве он болел слишком часто. Нужно было собрать остатки мужества и всё-таки дойти до деревни. Или хотя бы до дома на отшибе, который виднелся сквозь желтеющие кроны деревьев. И он обязательно сделает это, только ещё чуть-чуть отдохнёт! Совсем немножко. Ричард закрыл глаза и вновь провалился в сонное забытьё. Пришёл в себя он на соломенном тюфяке в деревенском доме. Резко пахло травами, запах которых был Ричарду незнаком, деревом и глиной, в очаге уютно потрескивал огонь. Узловатая морщинистая рука поднесла к губам кривобокую кружку. В рот полился густой пряный отвар, и он закашлялся. — Пей, мальчик, пей, — скрипучий стариковский голос раздался над самым ухом. Ричард оглянулся: из густой седой бороды ему улыбался беззубый рот. Веки Ричарда будто налились свинцом, он устало прикрыл глаза и проглотил весь отвар до капли, несмотря на горечь. Сколько дней Ричард провёл в лихорадке, теряясь в тяжёлых воспоминаниях и снах, он не знал, но старик его выходил. Он был травником, лекарем, коновалом — единственным на многие хорны вокруг. Говор его был жёстким и отрывистым, что выдавало родство с бергерами, но Ричард намеренно не стал выяснять названия окрестных деревень. Север и север, глушь вдали от трактов — это полностью его устраивало. Старик не задавал лишних вопросов: одиночка, он уважал чужое право на тайну, и Ричард был ему за это искренне благодарен. Звали его спасителя Старым Джоном, сколько ему было лет, никто не помнил, даже он сам, как и настоящего имени. Своё Ричард тоже поостерёгся называть, на что старик лишь грустно и как-то слишком понимающе улыбнулся, подумал, пожевал тонкими губами и назвал Молодым Джоном. Да так оно и пристало. Ричард рубил дрова, таскал воду, топил чадящую печь и слушал рассказы Старого Джона о травах, корнях и ягодах, о том, как пользовать раны и складывать кости, как лечить разные хвори у людей и скота, как принимать тех, кто на сносях, и что давать, чтобы этого избежать. Когда речь заходила о последнем, Ричард краснел и прятал взгляд, на что его учитель лишь по-доброму посмеивался. Его простое тёплое отношение, его нехитрые похвалы, всегда пространные объяснения и чуткость постепенно смиряли Ричарда с мыслью, что не все люди подобны подколодным змеям и голодным хищникам. Наверное, герцогу Окделлу, Повелителю Скал, было бы зазорно спать на соломенном тюфяке на узкой лавке у деревенской печи, так как единсвтенную в доме кровать, отгороженную вылинялой занавеской, занимал старик, зазорно ходить по земляному полу или есть постную похлёбку из глиняной миски. Но тот герцог остался лежать на стылых надорских камнях, а Ричарду было всё равно. Его устраивало любое место, лишь бы подальше от фальшивого придворного блеска и мерзости интриг. И от Лабиринта. Конечно, порой ему хотелось почувствовать в руке не занозистое древко топора, а лёгкость шпаги, поймать клинком рассветный луч, услышать смех в таком знакомом, таком далёком голосе… Тогда Ричард резко встряхивался и вызывал в памяти холодную ярость во взгляде своего бывшего эра и ядовитые слова тех, кого он считал друзьями. Чаще всего становилось легче. А если нет, он принимался перебирать свои собственные ошибки и промахи, повлекшие смерти близких. Здесь, по крайней мере, он их не повторит. Здесь, как ему казалось, была какая-то справедливость: он пытался спасать людей. Так, под крышей дома Старого Джона, минуло четыре зимы, и ещё четыре, с тех пор, как он умер. Теперь Ричард сам развешивал связки трав на балке под потолком, сам толок корешки в ступке, мешал отвары, выхаживал больных и закрывал глаза тем, кого вытащить не удавалось. Люди шли к нему со слезами, потерянные и угнетённые, а уходили чаще с улыбками или хотя бы с надеждой в глазах. Всегда возвращались с гостинцами: с парным молоком, со свежим хлебом, с солониной или мешком зерна. Старый Джон строго-настрого запретил людям расплачиваться суанами, искренне полагая, что от них всё зло. И Ричард был с ним отчасти согласен. Но главное, люди возвращались с благодарностями, и Ричард чувствовал себя нужным каждому: и усталому отцу семейства, и древней старухе, и краснеющей девице. Когда-то давно, в прошлой жизни, он и представить себе не мог, что такие вещи могут прийтись ему по душе, сделать его счастливым — подумать только, бескорыстная помощь простолюдинам! — научат его улыбаться в ответ, а не напряжённо ждать подлости. Метель бушевала четвёртый день, снега намело под самые окна, и Ричард с трудом расчистил тропинку до хлева, чтобы накормить скотину. Сейчас он с удовольствием вытянул уставшие ноги и привалился спиной к тёплому каменному боку печки. Щёки приятно покалывало, тянуло прилечь и вздремнуть, что он и собирался сделать. За дверью раздался странный звук, лишь отдалённо напоминающий стук. Глухо зарычал под лавкой верный Арно, волкодав, попавший к Ричарду полуживым щенком, чудом не погибшим, когда весь остальной помёт, как это ни иронично, передушили волки. Дикое зверьё оголодало и полезло к жилью? Вряд ли: из хлева не доносилось ни звука, а там добыча была куда доступнее. Заплутавший в лесу путник в их глухом краю? Ещё меньше шансов. Звук повторился, и Ричард бросился к двери, распахнул её и замер. На пороге стоял человек в военном плаще, почти полностью покрытом снегом, он едва держался на ногах, судорожно вцепившись в косяк отчего-то голой рукой. Его нижняя челюсть слегка подрагивала, лицо было мраморно-бледным. А с этого лица на Ричарда смотрели до боли знакомые синие глаза, от холода будто подёрнутые пеленой. В их глубине вдруг вспыхнуло узнавание, и они стали ярче и пронзительнее. Перед Ричардом стоял Рокэ Алва, регент Талига собственной персоной. Язык едва слушался его, но он произнёс: — И чем, хотелось бы знать, я заслужил Рассветные Сады? — усмешка или дрожь исказили черты лица Рокэ. — Или это такая шутка Леворукого и мой персональный Закат? Хотя для Заката слишком холодно, вы не находите? С этим словами он сделал шаг вперёд и потерял сознание, оседая прямо на руки ошарашенного Ричарда. Тот шумно выдохнул и пинком захлопнул дверь. Рокэ била дрожь. Ричард с остервенением сорвал с него промёрзшие тряпки и аккуратно уложил на кровать, укрыв всем, что смог отыскать. Ступни и кисти были ледяными, двигались плохо, казалось, будто согнёшь чуть сильнее, и они треснут, как промёрзший металл. Их Ричард укутал отдельно, в тёплые шали, что остались от Старого Джона, который вечно мёрз даже летом, и в собственные вещи, предварительно прогрев их у огня. На правую руку, которая по какой-то причине оказалась на морозе без перчатки, вообще страшно было смотреть. При каждом невольном прикосновении к ней Рокэ едва слышно стонал, не приходя в сознание. Ричарду почему-то не хотелось думать, что с этих изящных пальцев, на которых не было сейчас ни одного кольца, могут сойти ногти. По комнате разносился аромат дубовой коры. На огне невыносимо медленно растапливался снег, не торопясь превращаться в воду, и уж тем более нагреваться. Ричарду казалось, что его пациент не доживёт до того момента, как со дна котла поднимется первый пузырёк. Рокэ дышал редко и поверхностно, на его щеках пылал нездоровый ярко-алый румянец. Ричард ещё раз оглянулся на так и не собравшуюся закипеть воду и решился. Ещё когда-то давно, в Лаик, братья Катершванцы говорили, что ничто не согревает лучше человеческого тепла. А кому, как не бергерам, в этом разбираться. Да и Старый Джон был с ними полностью согласен. Ричард сбросил одежду, оставшись в одном исподнем, и юркнул под одеяло к своему бывшему эру, прижавшись со спины. — Что вы творите, юноша? — не открывая глаз, хрипло прошептал тот, язык всё ещё плохо подчинялся ему. — Вам всё равно меня казнить, так какая разница, за что именно? — огрызнулся Ричард. — Вам ещё до этого дожить надо. Рокэ не ответил. Ричард надеялся, что тот провалился в сон, а не снова в беспамятство. Он гладил ледяную кожу, чувствуя, как жилистое тело подрагивает под его руками. Прижимался сильнее, изо всех старался отдать как можно больше своего тепла, согреть, выгнать колючий мороз. Постепенно дыхание Рокэ стало ровнее и глубже, он перестал вздрагивать, его кожа под пальцами Ричарда постепенно теплела. В волосах Рокэ, которые Ричард помнил иссиня-чёрными, теперь можно было различить тонкие ниточки седины. От этого внутри почему-то тянуло непонятной болью, тоской о прожитых годах, которые даже для Ворона, как выяснилось, не проходят бесследно. Это казалось важным. Как и то, что Ричард обязан сохранить его жизнь, которую когда-то намеревался отнять. Лабиринту он Рокэ Алву не отдаст, нет уж! Зашипела, выплеснувшись из котла на раскалённый камень, закипевшая вода, и Ричард невольно вздрогнул. Неужто он умудрился заснуть? Он мигом выбрался из-под груды одеял, мимоходом отметив, что теперь уж Рокэ точно мирно спал, сморённый переохлаждением и, видимо, усталостью и голодом. К облегчению Ричарда, он уже не напоминал бледного выходца. Из-под стола негромко тявкнул Арно — привык не путаться под ногами, когда хозяин занят. Ричард коротко почесал его за ухом и отправился перетаскивать ближе к очагу большую бадью с растопленным снегом, осторожно добавил в неё кипятка, ароматно пахнущего летним лесом. Тащить ещё не согревшегося пациента через весь двор в баню Ричард не рискнул, да и мороки с её растопкой больше. Придётся справляться так. Он подошёл к Рокэ, аккуратно снял тёплые повязки с конечностей. Все они выглядели почти нормальными, за исключением правой кисти: на ней к утру, скорее всего, появятся волдыри. Ричард негромко окликнул заворочавшегося во сне Рокэ: — Пойдёмте, надо согреться. Рокэ распахнул глаза, рассеянно и чуть настороженно взглянул на Ричарда и с усмешкой проговорил: — Вы всё-таки мне не снитесь… Что ж, идёмте. Он попытался встать самостоятельно, но ноги совершенно не держали, хотя дрожь унялась. Он не стал привередничать, тяжело опёрся на плечо Ричарда и, ничуть не стесняясь своей наготы и не задавая по этому поводу никаких вопросов, зашагал к исходящей паром бадье. Рокэ опустился в тёплую воду, не скрывая довольной улыбки, запрокинул голову, укладывая её на бортик. Ричард едва удержался от того, чтобы уткнуться носом в густые локоны. Всё происходящее казалось настолько нереальным, что он даже не успел толком удивиться своему желанию. Устроившись позади бадьи, Ричард осторожно водил по коже Рокэ связкой пряно пахнущих трав, растирая, окончательно возвращая его телу тепло и жизнь, время от времени добавляя кипятка. Рокэ вновь задремал, и Ричарду пришлось хорошенько встряхнуть его, чтобы разбудить. Он помог ему подняться и укутал в длинный льняной отрез, стирая капли воды. Усадил на кровать, растёр кожу остро пахнущим спиртом настоем. Рокэ втянул носом воздух и коротко спросил: — А касеры у вас, случайно, не отыщется? — Вам сейчас нельзя, — покачал головой Ричард. — Как скажете, господин лекарь, — чуть ухмыльнулся Рокэ. Ричард счёл его оживление добрым знаком и не стал обижаться на подначку. После Ричард вновь уложил его под одеяла, отдельно перевязав правую кисть тряпицей, вымоченной в отваре золотого уса. Рокэ пристально наблюдал за его действиями из-под ресниц. Когда Ричард уже собирался задёрнуть занавеску, отделяющую кровать от остальной части дома, Рокэ окликнул его по имени. Ричард дёрнулся — слишком давно никто к нему так не обращался — и не сразу, но обернулся. — Вы могли бы просто захлопнуть дверь. А через пару часов оттащить тело в лес — хищники довершили бы дело. Никто бы ничего не узнал, и ваша жизнь осталась бы неизменно спокойной. Моих спутников, вернее всего, постигла именно такая участь. Я имею в виду хищников, а не дверь, конечно. — Не мог бы! — зло огрызнулся Ричард. Ему стало горько, что о нём такого мнения. С другой стороны, Рокэ судил о том человеке, которого знал годы назад, а этого человека давно уже нет. — Если есть шанс остаться, я никому не пожелаю попасть туда… В Лабиринт. — Даже мне? — кривую знакомую усмешку Ричард смог уловить и в полумраке. Однако голос хрипел, надо было приготовить ему бульон и заварить настой. Мысль была простая и чёткая, естественная, но она почему-то разом умиротворила. — Тем более вам, — ответил Ричард уже спокойно. — Звучит так, будто вы доподлинно знаете, о чём говорите. — Знаю, — чуть поколебавшись, признался Ричард. Скрывать не имело смысла, а на дальнейшие расспросы у Рокэ просто не достанет сил. По крайней мере, он на это надеялся. — Что-нибудь ещё? — Ничего. Благодарю. Когда Ричард в конце концов задёрнул занавеску, рука его почти не дрожала. Жар у Рокэ продержался трое суток, кашель тоже не оставлял его в покое, не давая выспаться. Всё это время он позволял поддерживать себя за плечи, поить бульоном, терпкими настойками с мятой и зверобоем, отварами с ромашкой и шалфеем. Волдыри на правой руке и правда появились, но не такие устрашающие, каких опасался Ричард, ногти, к его великому облегчению, тоже не посинели и сходить не собирались. Ещё неделя-полторы мазей и притирок, и Рокэ вновь сможет пользоваться рукой нормально. Что же всё-таки случилось с перчаткой? Ричард не удивился бы, узнай он, что Рокэ сам скинул её, посчитав, что она ему чем-то мешает. Метель за окном тоже успокоилась на утро четвёртого дня. Как только стихия перестала бушевать, в дом потянулись соседи из близлежащих деревень, которые за время непогоды успели обзавестись новыми болячками, в основном схожими с теми, что мучали незваного гостя Ричарда. От любопытных глаз он закрыл кровать Рокэ занавеской, а Арно — вот предатель! — повадился спать у того в ногах, в то время как хозяин ютился на тюфяке у печи. Ричард принимал людей, разговаривал, сочувствовал и смеялся, спрашивал и помогал, давал настойки и рассказывал рецепты, принимал подарки и благодарности. Словом, занимался тем, что составляло его жизнь последние годы. Однако ощущение, что за ним пристально наблюдают даже сквозь плотную ткань, не покидало его ни на секунду. Наконец во дворе стемнело, и поток людей иссяк. Ричард собрал нехитрый ужин из принесённых гостями продуктов, откинул занавеску и наткнулся на взгляд Рокэ. Тот смотрел изучающе, будто только сейчас понял, что рядом с ним находится человек, которого он когда-то знал. Ричард неловко отвёл глаза, помогая Рокэ устроиться удобнее. На этот раз тому удалось удержать миску на коленях самостоятельно, правда, ложку он держал левой рукой. Но так ловко и изящно, словно это было привычным делом. Ричард невольно улыбнулся: он успел позабыть, что его бывший эр, а нынешний регент Талига, всё делает с подобной лёгкостью и грацией, и какая-то простуда и обмороженная конечность им не помеха. Мысли о чине его пациента невольно заставили Ричарда загрустить. Рано или поздно об этом придётся поговорить. Однако пока Ричард наскоро поел, Рокэ успел уснуть: как бы он ни храбрился, а усталость и болезнь своё брали. Что ж, разговор откладывался. Ричард подтащил к кровати лавку, удобно устроился, опираясь на стену, и решил скоротать вечер с углём и бумагой. Арно наконец соизволил спрыгнуть со своего уже ставшего привычным места рядом с Рокэ и улечься у его ног. Ричард не заметил, как уснул. А когда проснулся, тут же напоролся на острый синий взгляд. Пристальный, тяжёлый, будто Рокэ что-то решал для себя. Вполне возможно, что его судьбу. Чадящая сальная свечка догорела почти до конца, значит, уже близилась полночь. — Что у вас в руке? — довольно резко поинтересовался Рокэ. Ричард поднял незаконченный рисунок к своим глазам. На нём был изображён спящий человек: заострившиеся черты, тени под глазами, длинные ресницы, растрёпанные волосы — не идеальный портрет, не парадный, однако он дышал тем, что и как Ричард видел перед собой, чем любовался. Можно было отказаться, спрятать листок или разорвать. Но какой смысл был в том, чтобы таиться? Там, в другой жизни, большинство его проблем было именно из-за тайн. Зачем плодить новые? Видимо, Рокэ был уверен, что Ричард заартачится, потому что он выглядел довольно удивлённым, когда тот просто протянул ему бумагу. Удивлять Рокэ отчего-то было приятно. Тот долго рассматривал рисунок, будто это был не небрежный набросок, а донесение. Ричард терпеливо ждал. Когда Рокэ отвёл глаза от собственного портрета, Ричарду показалось, что его взгляд стал теплее. Будто он всё-таки что-то решил. Или это пламя очага отразилось в бархатной синеве? — Кстати, о бумаге, — начал Рокэ как ни в чём не бывало. — Не найдётся ли у вас ещё несколько листов? Нужно срочно написать в ближайшую ставку и отправить письмо завтра же. Вероятно, меня уже ищут. Это должен был быть обычный объезд приграничных гарнизонов, ничего особенного, но Леворукий, видимо, решил развлечься. Полагаю, вы понимаете, что если меня найдут здесь, ничем хорошим для вас это не закончится. Здесь будет, с кем передать письмо? — Я с утра отправлюсь в ближайшую деревню и найду, — стушевался Ричард. О таких вещах он и не подумал, хотя стоило бы. И тут Ричарда осенило: кажется, Рокэ не собирался отдавать его на милость солдат. Скорее всего, и в столицу не собирался везти. Рокэ Алва, конечно, всегда умел платить по счетам, но такой милости за спасение жизни Ричард не ожидал. Он поражённо воззрился на Рокэ, едва не открыв рот. Тот лишь ухмыльнулся, всё прочитав по его лицу, и напомнил: — Бумагу и перо, вы не забыли? Серые, неаккуратно обработанные листы, огрызок пера и немного чернил — это лучшее, что смог отыскать Ричард. Странно, что вообще что-то нашлось: большинство его посетителей было безграмотным, писем он не писал, лишь баловался рисованием. Он протянул свои находки Рокэ, на что тот лишь небрежно помахал перебинтованной рукой, которая ещё с трудом гнулась, и вздёрнул бровь. — И как вы себе это представляете, Ричард? Если вас не затруднит, я попросил бы вас написать под мою диктовку. Не разучились ещё? — не удержался всё-таки от шпильки Рокэ. Похоже, сколько бы лет ни прошло, кем бы ни стал Ричард для окружающих его людей — умным, знающим, тем, к кому идут за советом — рядом со своим бывшим эром он так и останется глупым юнцом. Ричард тяжело вздохнул и пристроил перед лавкой бочонок, заменяющий ему стол, и приготовился писать. Буквы складывались в слова, почерк, поначалу неуверенный, с каждой фразой возвращался к своей обычной твёрдости. Когда с посланием было покончено, он отложил перо и размял уставшее с непривычки запястье. — Что-нибудь ещё, господин регент? — официальное обращение само слетело с губ. — Пожалуй, нет, — устало ответил Рокэ, будто и не заметив его замешательства. — Хотя… Когда мы с вами сможем посетить вашу баню, которой так восхитительно пахло с утра? Теперь ошибки быть не могло: глаза Рокэ действительно улыбались. И Ричард, не удержавшись, улыбнулся в ответ. — Как только ваше здоровье позволит вам выйти на улицу. Я думаю, это случится через пару дней, — как можно строже постарался произнести он. Спустя несколько дней Ричард, как и обещал, с самого утра принялся за растопку бани. Арно пытался протиснуться туда вслед за хозяином, но только чихал и вновь выбегал на улицу: внутри насыщенно пахло хвоей и мятой. Ричард улыбался и напевал себе под нос, водя лезвием по щекам и глядясь в осколок зеркала в тусклом свете, едва пробивающемся в маленькое окошко у самой крыши. Когда всё было почти готово, он собрался идти за гостем, однако тот, будто почуяв, уже стоял у дверей бани. Огляделся, сделал шаг вперёд, провёл левой рукой по свежевыбритому подбородку Ричарда — тот даже ни удивиться, ни возмутиться не успел — и прошёл вглубь, аккуратно обходя так и замершего на пороге Ричарда. Тот думал, что Рокэ в неказистой деревенской баньке будет выглядеть неуместно, но в чём-то его бывший эр всегда оставался верен себе: он везде чувствовал себя естественно. Помнится, когда-то это ужасно раздражало Ричарда, сейчас же он просто обернулся, наблюдая, как Рокэ непринуждённо сбрасывает с себя одежду: только опытный глаз лекаря мог различить, что движения его после болезни чуть замедлены и не совсем уверенны. Давным-давно, ещё в Варасте, на берегу медленно ползущей Рассанны, Ричард засматривался на своего эра, собиравшегося окунуться в её воды после дневного перехода. Тогда он не понимал, почему не может отвести взгляд, сейчас осознание было полным, однако же перестать любоваться Ричард всё равно был не в силах. В тёплом свете фонаря, закреплённого под потолком, кожа Рокэ казалась золотистой, будто напоённой солнцем его родной Кэналлоа. Отблески играли на волосах, отражались в маленьких капельках пота, появляющихся на груди, медленно скатывающихся между ключиц. Ричард шумно сглотнул и опустил глаза, попытавшись всё-таки вспомнить о приличиях. Тщетно. Рокэ повернулся к нему спиной, и взгляд Ричарда тотчас зацепился за узкие ступни и тонкие лодыжки, которые он не так давно укутывал, спасая от холода. Поднялся выше, по чётко очерченным мышцам икр, по сильным бёдрам, невольно задержался на ягодицах и таких трогательных ямочках над ними. Гладкая кожа спины лоснилась от жара… Но раньше её покрывали шрамы, Ричард точно помнил. На ум сразу пришли легенды об эвро, способных принимать форму людей, о которых мечтаешь. Неужто?.. Ричард неуверенно шагнул вперёд и невесомо коснулся обнажённой кожи кончиками пальцев. — Здесь были шрамы, — внезапно севшим голосом произнёс он. — Не только вы имеете привычку прогуливаться по Лабиринту, — жёстко усмехнулся Рокэ и повёл плечами, Ричард тут же отдёрнул руку. — Вы… тоже умерли? — Нет, отнюдь. У каждого свои способы туда добраться, — ответил Рокэ, оборачиваясь. Он смотрел на Ричарда с интересом, чуть наклонив голову к плечу, будто силясь разглядеть что-то скрытое. Затем тряхнул головой и улыбнулся, привычно вскинув бровь: — А вы так и останетесь в одежде? Или вам помочь? Ричард тут же смутился, благо, покрасневшие щёки можно было списать на жар, и принялся быстро раздеваться, путаясь в шнурках и пуговицах. Пусть дальнейшие банные процедуры и прошли в рамках приличий, родившееся между ними напряжение так никуда и не исчезло. Как назло, никому не понадобились ни припарки, ни настойки, ни советы — ничего. Тишина закручивалась спиралью, и Ричард, не выдержав, решил отправиться спать гораздо раньше привычного срока. Сон предсказуемо не шёл. Ричард ворочался с боку на бок: тюфяк казался жёстким, а подушка влажной, одеяло душило. Но самое главное, стоило ему смежить веки, как перед внутренним взором тотчас представал обнажённый Рокэ, а воображение подбрасывало совсем уж неприличные картинки. Возбуждение не заставило себя ждать, добавив Ричарду неудобств. Какой уж тут сон? Со стороны кровати послышался тяжёлый вздох, а следом за ним негромкий голос позвал: — Ричард? Ричард решил сделать вид, что давным давно спит, и не откликаться. — Я прекрасно знаю, что вы не спите, — чуть громче окликнул его Рокэ. Ричарду очень хотелось в весьма некуртуазных выражениях высказать, по чьей же вине, но он не успел и рта раскрыть. — Дикон, — услышав позабытое обращение, да ещё и произнесённое низким раскатистым шёпотом, Ричард поперхнулся воздухом. — Иди уже сюда! Ричард, будто его Леворукий за верёвку потянул, молча подошёл к кровати. Сквозняк холодил босые ступни, а он, чуть дыша, рассматривал едва различимую в лунном свете фигуру, гадая, не снится ли ему всё это. — Ну же, — голос Рокэ, мягкий, бархатистый, вывел его из оцепенения. Не давая себе передумать, Ричард стянул через голову рубашку и нырнул под груду одеял. Прижался к горячему телу, мимолётно радуясь, что теперь его не нужно отогревать — самому впору о него греться. Рокэ поцеловал сразу же, яростно, напористо, будто в атаку шёл на вражеские войска. Ричард ответил восторженно. Как мог, старался смягчить резкость чужих движений: гладил плечи, шею, грудь, зарывался пальцами в густые локоны. Он разорвал поцелуй, задыхаясь. Навис сверху, опираясь на локти по обе стороны от лица Рокэ, разглядывая его в серебристом свете луны: тонкую улыбку на чуть припухших губах, чёрные провалы глаз, высокий лоб, пересечённый двумя морщинками. Даже если это и было древнее существо из легенд, которое к утру выпьет из него всю жизнь без остатка, Ричард был согласен на всё. — О чём задумались? — насмешливый хриплый шёпот вернул Ричарда в реальность. — О вас, — не задумываясь, ответил он, невольно сбиваясь на старое обращение: — Эр Рокэ, я вас… Чужая ладонь легла ему на рот, плотно прижимая, не давая словам вырваться наружу. — Я не твой эр, Дикон, а ты давно не юноша, — в голосе Рокэ не было раздражения, лишь печаль и усталость, — так что не надо бросаться громкими словами… Вместо ответа Ричард притёрся своим стоящим членом к горячему возбуждению Рокэ и услышал низкий стон, а рука тут же убралась ото рта, легла на затылок и с силой притянула к себе. Их тела горели и сплетались, идеально подходящие друг другу. В голове Ричарда вертелась неуместная, но такая яркая мысль, что все эти годы они оба шли к этой ночи. И что Лабиринт отпустил его из своего кошмара тоже ради этих мгновений. Глупости, конечно. Но так сладко, так правильно, в унисон звучали их сердца сейчас. Рокэ откинул голову на подушку, слегка запыхавшись, и спросил: — А в твоей богатой лекарской коллекции найдётся бутылочка масла? Ричард задумался и быстро кивнул. Ринулся через весь дом, опрокидывая по пути лавку и чуть не наступив на спящего Арно. Вслед ему полетел звонкий смех. Вернулся Ричард с глиняным флаконом, достал пробку — сладко запахло луговыми цветами, лишь капелькой горечи отдавала полынь. Страшно не было. — Я… не знаю, что мне делать дальше, — потупившись, произнёс Ричард — Тебе? — насмешливо спросил Рокэ. — Ничего особенного, разве что быть поаккуратнее: через пару дней я собираюсь сесть в седло. Осознав сказанное, Ричард от неожиданности опустился на пятки и уставился на Рокэ. Тот смотрел на него в ответ пристально, не отрываясь, будто на картину. — Тебе кто-нибудь говорил, насколько ты красивый? — тихо спросил Рокэ, забирая масло. Ричард обескураженно покачал головой в ответ. — Тогда — говорю. Рокэ устроился поудобнее и, орудуя левой рукой, начал растягивать себя, ничуть не стесняясь тяжёлого взгляда Ричарда, который просто не смог бы отвести глаза, даже если бы от этого сейчас зависела его жизнь. Ричард входил медленно и осторожно, пока Рокэ сам не начал подгонять его, двигаясь навстречу, шепча вперемешку ругательства и нежности. Сознание плыло, разбиваясь на острые, яркие осколки. Мыслей не было. Вот уже Ричард держал на коленях стройное гибкое тело, обнимал за талию, скользил губами по груди и ключицам. Рокэ двигался резко, впуская его до предела, стонал громко, не сдерживаясь. И Ричарду казалось, что он впервые в своей новой жизни чувствует себя по-настоящему живым. А, быть может, и в обеих. Утро встретило их яркими солнечными лучами, пробивавшимися сквозь разукрашенное снежными узорами стекло. Рокэ предсказуемо проснулся первым. Он заговорил сразу же, как только Ричард открыл глаза: — Если вы не против, я возьму вашу лошадь. Ричард лишь кивнул, с трудом удерживаясь, чтобы не ляпнуть официальное «да, господин регент». Обида горьким комом застряла в горле. — По понятным причинам, я не смогу никого отправить, чтобы вам её вернули, — бесстрастным голосом продолжил Рокэ. Ричард снова кивнул. Это даже показалось справедливым: когда-то эр подарил ему Сону, верную и прекрасную. Сейчас он отдаст Рокэ Лита, даже в подмётки не годящегося красавице-мориске, однако новой лошади Ричарду не видать до весны. Тянуть было некуда, и Ричард наконец решился задать вопрос напрямую: — Вы не собираетесь забрать меня с собой ни в ставку, ни в столицу… А как же суд? Наказание?.. — Вы уже умерли, Ричард, — резко оборвал его Рокэ. — Давно и для всех. Пусть так и остаётся. А по части фантазии в плане наказаний, не думаю, что у людей она богаче, нежели у тварей Лабиринта. Своё вы получили, но вас почему-то решили отпустить. Значит, вы должны жить и заниматься своим делом, помогать вашим… пациентам. У вас недурно получается. Ричард замер, не зная, что можно на это сказать. Да слова тут и не были нужны. Краем глаза Ричард видел, что Рокэ приподнялся на локте и рассматривает его. — Я уезжаю завтра на рассвете. Но до этого момента у нас ещё есть целый день и целая ночь, Дикон! Ричард неверяще вскинулся, повернул голову и успел заметить улыбку на губах Рокэ, прежде чем эти губы накрыли его собственные. *** За день до ставки было не добраться, и Рокэ пришлось остановиться на постоялом дворе. Несмотря на простое убранство, в комнате было отлично натоплено, что казалось главным: холод всё ещё сулил опасность. Рокэ резко выдохнул, кляня себя за беспочвенные страхи, и вытряхнул на стол содержимое седельной сумки, чтобы найти мазь, которую дал ему Дик. Рука всё ещё давала о себе знать. Поверх плоской баночки упал сложенный вчетверо листок, который Рокэ точно туда не клал. Развернув, на одной его стороне он обнаружил тот самый портрет, который так безбоязненно показал ему Дик. А на обратной была нацарапана коротенькая записка: «Я всё-таки должен сказать. Я вас люблю, Рокэ. Люблю давно, с прошлой жизни, только тогда я не понимал этого. Теперь понимаю и хочу, чтобы вы знали. Это ни к чему вас не обяжет. Дело в том, что большинство моих проблем всегда было из-за недопонимания и недомолвок, поэтому для меня важно, чтобы знали и вы.» Рокэ тихонько усмехнулся, присел на колченогий стул возле весело потрескивающего камина, долго вглядывался то во всё ещё наивные строки, то в небрежный, но такой живой рисунок. Наконец листок отправился в огонь. Что ж, до коронации Карла оставалось ещё восемь лет, зато после неё уже никто не удержит Рокэ при дворе. А пока… Северные границы всегда требовали пристального внимания, не будет ничего удивительного в том, что регент регулярно станет бывать там с проверками гарнизонов.