Боги не ошибаются

Норман стиснул зубы и, сжав руки в кулаки так, что ногти неприятно впились в кожу, посмотрел на своё отражение в зеркале. В голове всё ещё крутились слова, недавно услышанные от Рэя. «Эммы с нами больше нет, она умерла», — кажется, так он сказал. Одной этой фразы было достаточно, чтобы у Нормана внутри умерло, сгорело всё живое, что у него сохранилось после ужасающих опытов на Лямбде. В тот момент, когда он только узнал о смерти Эммы, он почувствовал, как в груди, прямо на том месте, где раньше билось сердце, разверзлась огромная дыра, тёмная, холодная, бездонная. Она втянула в себя всё положительное, хорошее и радостное, что он когда-либо испытывал, и в конце концов у него в душе не осталось ничего, кроме всепоглощающей ненависти, злобы и отчаяния. Он злился на всех: на людей, которые заключили это проклятое обещание в далёком прошлом, на демонов, по вине которых он больше никогда не увидит ни Эмму, ни Конни, ни кого-то ещё из братьев и сестёр, и в первую очередь на самого себя. Он ненавидел, презирал себя за то, что не смог быть с ней рядом в тот момент, когда она сражалась с демоном в Охотничьих угодьях. Он винил себя за то, что не смог защитить её, закрыть собой, спасти от неминуемой участи. И сейчас, когда он стоял совершенно один в ванной и смотрел на своё отражение, эти чувства стали лишь сильнее. Они захлестнули его с головой, заполнили каждую клеточку, каждую венку, каждый сосудик. Они пожирали его изнутри, и он не мог, да и не хотел с этим ничего сделать. — Чёрт возьми… — сквозь зубы процедил Норман, низко склонив голову, так, что светлые волосы наполовину закрыли его лицо. После он вдруг со всей силы ударил кулаком по зеркалу, отчего по стеклу разошлась паутина маленьких трещинок. — Ну почему, почему они забрали именно тебя… Почему именно сейчас, когда я уже… Последнюю фразу он не договорил: к горлу подкатил горький комок. Он лишь медленно осел на холодный кафель, не поднимая головы, и мелко задрожал. Рука, которой он разбил зеркало, сильно болела, кажется, в неё даже попало несколько небольших осколков, но ему было уже наплевать. Он больше не обращал внимания не на физическую боль, ни даже на кровь, которая тонкими струйками начала стекать по его пальцам. Всё это стало для него абсолютно неважным на фоне смерти той, ради которой он боролся и жил все эти годы. Той, которой пообещал, что спасёт всех, той, которую безгранично сильно любил. Любил… Невольно Норман подумал о том, что так и не признался Эмме, и с его уст сорвалась ироническая усмешка, пропитанная горечью и болью. А ведь он хотел рассказать ей о своих чувствах, когда всё закончится. Он даже представлял, как именно это будет. Его воображение нарисовало яркую картину того, как он, лёжа в кровати и держа Эмму за руку, смотрит ей прямо в глаза и говорит всё то, что хранил в себе многие годы. Он долго ждал этого момента, и оттого сейчас было особенно больно осознавать, что он уже не сможет признаться. Ещё больнее было от понимания того, что он не сможет снова увидеться с ней, услышать её смех, взять её за руку, прикоснуться к её мягким рыжим волосам, которые ему всегда нравились. Да ничего он, чёрт возьми, не сможет. Просто потому что Эмма мертва, потому что её убили, забрали у него проклятые демоны. И самое ужасное в сложившейся ситуации то, что он, Норман, не смог сделать абсолютно ничего, чтобы им помешать. Он не защитил, не уберёг её, позволил этому ужасному прогнившему миру её погубить. Но он всё ещё мог спасти всех остальных. Он мог изменить мир и привести всех детей к тому счастливому будущему, о котором так мечтала Эмма. И именно это он и собирался сделать. Ради неё, нет, ради них всех. Наконец справившись с собой, Норман поднялся с пола и вновь посмотрел на своё отражение, но в этот раз уже твёрдо, решительно. Чуть нахмурился, затем опустил взгляд на больную руку. Как он и думал, несколько небольших осколков от зеркала попали в кожу, когда он его разбил, и это вызывало неприятные ощущения. Тяжело вздохнув, он открыл кран и стал потихоньку вытаскивать осколки из руки. Он делал всё максимально осторожно, стараясь не повредить ещё больше и без того разодранную кожу. Иногда он морщился и шипел от боли, если извлечь кусочек стекла из ладони аккуратно не получалось, но всё равно продолжал. Когда же он наконец разобрался с ними, то подставил руку под холодную струю воды, чтобы смыть кровь, а сам вновь посмотрел в зеркало. На долю секунды ему показалось, будто в отражении он увидел у себя за спиной Эмму. Она стояла позади него, совсем рядом, и грустно глядела на него. От неожиданности он даже вздрогнул и пару раз моргнул, а когда опять посмотрел в зеркало, то там уже никого не было. Он уже подумал, что ему начали мерещиться галлюцинации, однако в этот момент почувствовал, как его окутало странное тепло. Согревающее, мягкое, родное, оно напомнило ему о том, как Эмма раньше обнимала его в те моменты, когда он грустил, прямо как сейчас, и оттого он до боли закусил губу. Видимо, ему всё-таки не показалось. Она правда пришла к нему. — Эмма… — тихо, едва слышно прошептал Норман, после чего дотронулся пальцами до того места, где, как он полагал, могла находиться её рука. Его губы тронула лёгкая улыбка, выражение лица смягчилось. — Даже после смерти ты приходишь ко мне, когда я грущу… Это… Так на тебя похоже… Над его ухом раздался странный звук, отдалённо похожий на смех Эммы, и по всему его телу пробежалась мелкая дрожь. Он и сам беззлобно усмехнулся, однако в следующую же секунду его лицо поменялось, стало мрачным и хмурым. — Ты ведь… знаешь, что я собираюсь делать, верно, Эмма? — серьёзно спросил он, глядя прямо на своё отражение. На пару секунд он снова увидел в зеркале призрак Эммы, и по выражению её лица он понял, что она прекрасно всё знала. Более того, она не одобряла его решение. — Я знаю, что ты была бы против этого, но пойми, у нас нет другого выхода. Тем более теперь, — он тяжело вздохнул и медленно провёл подушечками пальцев по воздуху в том месте, где находилась её рука. Эмма снова появилась в зеркале, осуждающе посмотрела на него, а затем вновь испарилась. А вместе с ней исчезло и такое желанное тепло, что согревало его душу. Норман на это лишь тяжело вздохнул и покачал головой. Он прекрасно знал о том, что она будет против, ведь это же Эмма. Она из тех, кто не допустит насилия, не позволит убивать кого-то, даже если этот кто-то плохой, самый ужасный человек на свете. Однако, несмотря на всё это, он не собирался отступать. Нет, не сейчас, когда у него уже всё готово. Норман выбрал свой путь, и он ничуть не сомневался в том, что он единственно-правильный. Особенно теперь, когда Эмма мертва. В конце концов, он ведь Бог, а Боги не могут ошибаться, верно?