Натурщица

Бледная кожа под шершавыми пальцами художника казалась бархатом. Он проскользнул ладонью по округлой щеке, спустился на шею с пульсирующими от тщательно скрываемого волнения венами. Ксавьер чувствовал запах ее парфюма — терпкий, мускусный, больше подходящий мужчинам, но ее делающий отчего-то еще интереснее. — Не забывайся, я согласилась только побыть твоей натурщицей, — холодный голос прорезал тишину, и юноша отстранился. — Я сама разденусь. — Тебе не кажется, что это неправильно? Мы ведь вместе, но ты меня и близко не подпускаешь, а обычный поцелуй еще заслужить надо, — он достал большой лист бумаги и прислонил его к мольберту. — Чтобы ты не думал, что можешь мной распоряжаться, словно вещью. Я позволяю себя целовать, когда сама этого хочу. Уэнсдей медленно расстегнула молнию на платье, не прерывая зрительного контакта с Ксавьером, который замер над мольбертом. «Это самое сексуальное, что я видел», — смущенно подумал он, боясь смотреть, но в то же время понимая, что отвернуться он не в силах. Зрачки расширились, а сердце заколотилось до боли в груди, отбивая бешеный ритм в висках. — Ты ведешь себя как мальчишка. Я еще даже не разделась. Она продолжила и стянула платье, аккуратно откладывая его в сторону, и осталась в черном белье и колготках. — Ты заставляешь меня чувствовать себя неловко, — почти шепотом, словно боясь, что кто-то услышит и войдет. Но дверь была заперта, а соседние комнаты давно пустовали. — Ты сам попросил меня побыть твоей натурщицей. — Я думал, ты откажешь. — Зачем тогда предлагал, если не хочешь? — Хочу. Уэнсдей продолжила и сняла колготки и белье, бережно сложив их в стопку. Она села на постель, ожидая указаний художника. А тот молчал, не в силах вымолвить и слова. Мысли давно уже были не о картине. — В какую позу мне лечь? — Уэнсдей склонила голову набок, увидев, как лицо юноши приобретает багровый оттенок, и продолжила. — Как ты хочешь меня нарисовать? — Ах, это… Кхм… — он прочистил горло, спрятав за ухо выбившуюся из хвоста прядь. Мысли были совсем не о позах для рисунка. — Ложись на бок ко мне лицом. Да, вот так. Он нарисовал первую линию, замечая, что руки дрожат, словно листья на ветру. Сконцентрироваться было до ужаса сложно. Он словно потерял контроль над собственным телом и разумом, и это состояние уже стало привычным, когда Уэнсдей находилась рядом. Он вспомнил их первый поцелуй — короткий, будто случайный. Он украл его, с удивлением отмечая, что девушка не была против. Он готов был к неминуемой смерти от ее рук, ведь позволил себе то, на что она согласия не давала. И вместо того, чтобы устроить ему пытку, она встала на носочки и поцеловала его вновь, углубляясь и проскальзывая вертким языком глубже и глубже. — Если кто-нибудь увидит эту картину, ты больше никогда в жизни не сможешь рисовать, — проговорила Уэнсдей, и лицо ее, как и всегда, выражало уверенность и серьезность. Ксавьер кивнул, рисуя еще несколько плавных линий. Волнение нарастало, натягиваясь между ними тугой леской. Казалось, его можно ощутить в воздухе, проведя между постелью и мольбертом рукой. Он вновь взглянул на нее — хрупкая на вид, миниатюрная и до ужаса красивая. Бледная кожа, через которую проступает местами голубоватый венозный узор, выраженная талия, аккуратная округлая грудь и сомкнутые бедра с темным пушком между ними. Она оказалась именно такой, какой он себе ее представлял ночами, топя собственные стоны в подушке. Как же хорошо, что к нему не подселили нового соседа. Ксавьер продолжил рисовать, стараясь передать холсту всю ее красоту, хотя понимал, что это невозможно. Ни один эскиз и близко не сможет подобраться к тому, что он видит прямо сейчас собственными глазами. Кровь пульсировала в висках и внизу живота, заставляя краснеть от очевидной реакции тела. Ни с одной девушкой он не чувствовал себя таким беспомощным и никчемным, и это заставляло влюбляться в Уэнсдей с каждой секундой все больше. Она безотрывно смотрела в его глаза, казалось, совсем не моргая. Он чувствовал ее наслаждение от этой игры, в которой она является абсолютным победителем. — Я ведь знаю, зачем ты пришла, — он отложил карандаш, взял тушь и заштриховал на бумаге черные косы. — Чтобы побыть твоей натурщицей, — холодно, как и всегда, но уже не так уверенно. По его интонации было понятно — он начал что-то подозревать, и истина совсем близко. — Тебе это не нужно. Я знаю, если ты делаешь что-то, то делаешь это ради себя. Тебе ведь нравится играть со мной, да? — он улыбнулся самыми уголками рта, подмечая в глазах девушки сомнение, которое она мастерски прятала, но и он был не промах. — И ты пришла ради этого. Хочешь привязать меня к себе так крепко, как только возможно. Хочешь пользоваться мной, манипулируя собственным телом, ведь знаешь, что я в лепешку расшибусь, лишь бы ты позволила к себе лишний раз прикоснуться. Ксавьер отложил тушь и сделал несколько шагов к постели, опускаясь на колени у самого ее края и приближаясь к лицу Уэнсдей, что в ту же секунду отпрянула. — Не забывай, что я не такой слабый, как остальные. И я не позволю тебе пользоваться мной. Для меня это, знаешь ли, больная тема. — Бьянка? — черные брови взмыли вверх, и девушка удовлетворенно улыбнулась, зная, что попала в яблочко. — Зачем говорить о ней, если сейчас здесь ты? — он склонил голову набок, и темные глаза проскользнули по девичьему телу. — Продолжишь рисовать? — она сглотнула ком в горле, и Ксавьер услышал, наконец, в ее голосе волнение и тревогу. — Ты ведь знала, что просто так твой визит не закончится. Но ты думала, что уйдешь, оставив после себя только мое желание и еще большую преданность. Сможешь манипулировать мной, вертеть, словно я твой слуга. А за каждое выполненное задание меня будет ждать вознаграждение в виде близости, да? — он усмехнулся, видя, как и без того бледная кожа девушки становится белой, словно лист бумаги, и даже губы ее вместо привычного багрового стали серо-коричневыми. Ксавьер приблизился, прикасаясь губами к ее щеке, а потом переходя медленно на шею и оставляя там несколько укусов. — Я не позволю тебе так со мной играться, — продолжил он уже на самое ухо, и все тело Уэнсдей сжалось, словно уменьшаясь в размерах. — Ты правда думала, что сможешь уйти просто так, да? — Хочешь изнасиловать меня? — она взяла себя в руки, и былая уверенность вернулась к голосу, а грудь расправилась под стать ее стану. — Я сдружилась с шерифом, знаешь ли. Безнаказанным это не останется. — Нет, что ты, — он продолжал покрывать ее шею поцелуями и укусами, чувствуя, как сосуд под языком начинает пульсировать все сильнее. — Я добьюсь от тебя мольбы не останавливаться. — Ты, должно быть, шутишь, — не терять самообладание, Уэнсдей, ни в коем случае не терять. Он не знает, как ты смотришь на него, когда он не видит. Он не знает, какие мысли посещают тебя перед сном, заставляя сетовать на саму себя. Он не знает, как ты его хочешь. — Я начал тебя разгадывать еще с первой нашей встречи. Потихоньку, шаг за шагом, — его губы приблизились к плотно сомкнутым губам девушки, и он поцеловал ее, проскользнув по уголку рта острым языком. — И я понял, что ты еще невероятнее, чем мне показалось сначала. И от этого стало еще интереснее за тобой наблюдать. И чем больше я наблюдал, — отстранялся и снова целовал, чувствуя через футболку биение ее сердца, тахикардичное и чересчур сильное, — тем больше убеждался, что ты хочешь быть ближе, но сама себе запрещаешь. — Мы что, на сеансе психотерапии? — она вжалась головой в плед, стараясь отстраниться, но Ксавьер прижал ее к постели своим телом. — Ты хочешь, чтобы я снял футболку? — он замер, выпрямляясь на руках, и выбившаяся из хвоста прядка почти дотягивалась до кончика носа Уэнсдей. Она машинально протянула руку, заправляя его волосы за ухо, и только через секунду поняла, что сделала. — Буду считать это за «да». Он сел, прижимая ее бедра к постели, и стянул футболку, небрежно откинув ее в сторону. Его тело было худощавым, но подтянутым. И оно было куда лучше, чем Уэнсдей себе представляла. Она думала, что у Ксавьера спортивное телосложение, а такой тип мужской фигуры ей совсем не нравился. Куда красивее выглядели бледные худые тела. Она дотронулась до его груди — ребра проступали через молочную кожу, и если приглядеться, можно было заметить, как пытается выбраться из клетки его сердце. — Я пару месяцев назад даже спортом начал заниматься. Хотел поработать над фигурой, чтобы тебе больше понравилось. Но во мне мало что изменилось. Тело отчаянно не хочет перестраиваться и становиться похожим на среднестатистического парня моего возраста. — Тебе это не нужно, — мотнула головой Уэнсдей, чувствуя, как желание концентрируется зудящим комом между бедер. — Вернее, тебе не нужно, — он усмехнулся, вновь нависая всем телом над девушкой. — Ты хочешь, чтобы я остановился? — он замер в ожидании, думая, не слишком ли рано спросил. Может, стоило поиграть в соблазнителя еще немного? — Если ты используешь меня или расскажешь кому-то об этом… — нет, нет, все идет не по ее плану, она не может просто так согласиться. — Этого не будет. Мне хватает мозгов, чтобы не делать тебя своим врагом, — следующий поцелуй пришелся между ключиц. — Тем более, я не смогу отказать себе в удовольствии наслаждаться тобой снова и снова. — Думаешь, я позволю тебе переспать со мной дважды? — она грубо обхватила его подбородок пальцами, заставляя отпрянуть от груди. — Думаю, ты не захочешь останавливаться на двух разах, — Ксавьер перехватил ее руку и стал целовать ее тонкие пальцы, отмечая про себя, что явно сбил ее с толку. Она была ошарашена его самоуверенностью и нахальством, и это заставило утопить ухмылку в ее ладони. — Так и будешь продолжать тянуть время, пока Энид или Вещь не начнут меня искать и не застукают нас здесь? — терпение Уэнсдей иссякало. Его игра стала пыткой. И, несмотря на то, что пытки Уэнсдей любила, эта пришлась ей совсем не по вкусу. — Я запер дверь, — сказал он шепотом, топя его в очередном укусе в шею. — Если они захотят найти меня, это не будет помехой, — она запрокинула голову, полностью открывая Ксавьеру шею. Он удовлетворенно улыбнулся, продолжая кусать бледную кожу. — Тебе же нравится эта легкая боль, да? — он проскользнул языком к губам, прикусывая и их. — Иначе ты бы давно меня остановила. Уэнсдей ответила на поцелуй и потянулась к его брюкам. Движение было необдуманным и неловким, и только когда одежда уже была снята, девушка осознала, что сделала. Впервые в жизни она так сильно покраснела. — Я же говорил, у тебя не получится уйти просто так, — удовлетворенно произнес Ксавьер шепотом, прижимаясь к женскому телу. Она была холодной, словно труп, а его жар обжигал. — Убери с лица эту самодовольную ухмылку, смотреть тошно. В этот раз ты победил. Доволен? — раздраженно произнесла она. Чувство отвращения к самой себе было мерзким и всепоглощающим. — Более чем, — Ксавьер поднялся с постели и достал из ящика стола блестящую упаковку. — Ты же не против? — Без этого я бы не согласилась, — снова холодно и отстраненно, словно в комнате вдруг появился сквозняк. — Не думай, что они у меня всегда наготове. Я купил их, когда мы с тобой поцеловались. Это только для тебя, — он понимал, что это выглядело так, словно она у него очередная гостья. — Мне все равно. — Нет, не все равно, — он знал, что прав. Пусть она и пытается строить вокруг себя крепость — у него есть ключ от всех дверей, потому что она ему по-настоящему дорога, и он хочет, чтобы ей было с ним хорошо. — Мне нравится твое тело, — Уэнсдей не хотела, чтобы это выглядело, как комплимент, но ее слова им и являлись. От этого становилось еще более тошно. Но тело ей и правда нравилось — Ксавьер высокий, худой и складный. У него большие руки с проступающими венами и выраженные тазовые кости. Она считала это красивым, и он, хоть это и не хотелось признавать, соответствовал ее стандартам. — А мне твое, — он справился, наконец, с презервативом подрагивающими от нетерпения руками, и вновь склонился над девушкой. — Оно такое, каким я его себе и представлял. — И много ты его представлял? — ее руки проскользили по мужскому телу, изучая. — Больше, чем ты думаешь. Парализующая боль пронзила ее тело, разрастаясь холодом и концентрируясь между бедер вокруг чужой плоти. Из ее рта вырвался без разрешения тихий стон, и девушка тут же закрыла губы рукой, краснея. — Тебе больно? — остановившись, спросил Ксавьер, и обеспокоенно взглянул в черные глаза. — Да… И эта боль мне нравится. Он продолжил, и каждый толчок сопровождался чуть слышным мужским стоном, который он топил в покрасневшей от укусов и поцелуев шее. — А ты холодная только снаружи, Аддамс, — он усмехнулся, впиваясь в ее губы и чувствуя на себе ее сбивчивое дыхание, которое она тщетно старалась спрятать. — Это звучит отвратительно, — вымолвила она, прикрывая глаза и отмечая, что боль начинает смешиваться с удовольствием, намного более концентрированным, чем то, какое она привыкла чувствовать наедине с собой. Следующие минуты они молчали, и только стоны вперемешку со сбивчивым дыханием и характерными шлепками заполонили комнату. Уэнсдей с досадой отметила про себя, что все оказалось, пожалуй, лучше, чем она ожидала, и то, что ее первым стал Ксавьер, даже было неплохо. Более того, она хотела бы повторить это снова, но эту мысль пришлось как можно быстрее отогнать прочь — такой неприятной она оказалась. Ксавьер ускорился, сделал несколько последних толчков и застонал громче, топя шумный выдох в очередном поцелуе, коих за сегодня было, пожалуй, больше, чем Уэнсдей планировала ему позволить. Он отстранился, стараясь отдышаться, и поднялся с постели. — Подожди пару минут, — он распустил волосы, зачесывая их назад пальцами, и скрылся за дверью, ведущую в ванную. Он быстро вернулся, и с голого тела каплями стекала прохладная вода. Уэнсдей сидела на постели и натягивала белье. — Что ты делаешь? — нахмуренно спросил Ксавьер, ловя на себе непонимающий взгляд девушки. — Одеваюсь, не видишь? — она отвела смущенный взгляд. Она впервые чувствовала себя так беспомощно, и это было ужасно. — Стой, мы же еще не закончили, — он опустился на колени у кровати, перехватывая девичьи руки и вновь стягивая с нее белье. — Я не могу отпустить тебя просто так. Или ты думала, что сможешь сбежать от меня? — О чем ты? — искренне не понимая, произнесла она. — Ты ведь не кончила. Я не позволю тебе уйти, не доведя дело до конца. Или ты хочешь, чтобы я остановился? — он проскользнул влажной ладонью по ее бедрам, ожидая, когда та запретит ему двинуться выше. Но она молчала. — Так-то лучше. Ксавьер обхватил ее колени руками, заставляя развести ноги, и резким движением подтянул ее к самому краю кровати. Он припал к ней губами, ощущая на языке липкую влагу и привкус латекса. А Уэнсдей смотрела на него сверху вниз с неподдельным интересом, понимая, что он, кажется, лучше, чем то, каким она его раньше видела. Возбуждение снова сконцентрировалось между бедер, вязкой влагой заполняя рот Ксавьера, что скользил по ней языком, дотрагиваясь сначала вежливо и аккуратно, а затем жадно и по-собственнически, словно каждым движением говоря «ты только моя, и я тебя никогда не отпущу». Она откинулась назад, впиваясь пальцами в плед, и старалась не стонать. Нельзя потерять лицо перед каким-то парнем, и пусть этот парень успел стать для нее особенным и, кажется, важным. Очень особенным и очень важным. А мысль «я никогда не влюблюсь и не выйду замуж», живущая в черноволосой голове годами, стала отчего-то чужой и совсем ненастоящей. Уэнсдей запустила пальцы в русую копну волос, вызывая у Ксавьера довольную ухмылку, а он проникал языком все глубже, скользил все быстрее и смелее. Вскоре он ввел в нее два пальца, заставляя закрыть рот руками, и стал двигать ими аккуратно и ритмично, не переставая ласкать девушку языком. Сладострастие казалось пыткой, бесконечной и убивающей, и от этого каждое его прикосновение казалось еще приятнее. Уэнсдей чувствовала, что сходит с ума, и она вот-вот взорвется изнутри от удовольствия. Скорее бы это закончилось, молилась она про себя, она не выдержит больше ни минуты. Но пытка все продолжалась и продолжалась, а ощущение, что она вот-вот взорвется, не покидало ни на секунду. Сдерживать стоны больше не было сил, и она глушила их в ладони, хоть и знала — Ксавьер их точно слышит, и он до безумия собой доволен. Конечно, он ведь смог довести до такого состояния саму Уэнсдей Аддамс — королеву неприкосновенности и недосягаемости. Но теперь это только его королева, и понимали это оба. Еще несколько ритмичных движений пальцами и языком, и Уэнсдей сжала его волосы в кулаке до опьяняющей боли. Она зажмурилась, затряслась и беспокойно замотала головой. А внутри было до смерти стыдно. Она не хотела, чтобы он запомнил ее такой. А он клялся себе — ничего прекраснее он в жизни не видел. И он точно хочет видеть это снова и снова, каждый божий день. Ксавьер отстранился, когда Уэнсдей отпустила его волосы, и вытер рот тыльной стороной ладони. Он лег рядом с ней, наблюдая, как вздымается быстро и беспорядочно ее грудь, а через мгновение поцеловал аккуратно ее покрывшийся испариной лоб. — Что ты делаешь? — нахмурившись, взглянула на него девушка. — Выражаю так свою любовь и заботу. Нельзя? — он пожал плечами, улыбнувшись и увидев в ее глазах замешательство. Чудесное зрелище. — Любовь и заботу? — в ответ она получила уверенный кивок. Ей только что впервые признались в любви, а чем ответить на это — она не знала. — А ты еще больший псих, чем я. — Тебе ведь понравилось? — Ксавьер провел кончиком пальца по ее груди, понимая, что добиться ответного признания в любви будет непросто, но он обязательно заставит ее сказать это. Пусть не сейчас, пусть даже не через год, но заставит. Он это точно знал. И знал, что ей на это нужно много времени и внутренних сил. — Тебе так и хочется меня смутить, — она отвернулась, перехватывая его игравшийся с грудью палец и зажимая его в своей влажной ладони. — Мне кажется, я достаточно засмущал тебя сегодня. От одного «да, мне понравилось», ситуация сильно не изменится. Ну, так что? — он улыбнулся, зная, как сложно ей будет это из себя выдавить. — Да, мне понравилось, — процедила она сквозь зубы через полминуты неловкого молчания. — Мне тоже, — прошептал он, вновь целуя ее в лоб. — Пусть это будет нашим «я люблю тебя». — Ты сумасшедший, — она прикрыла глаза и через мгновение начала, наконец, одеваться. — Мне пора, скоро Энид забьет тревогу, и они с Вещью начнут искать меня по всему Невермору. Через минуту она стояла на пороге, прислушиваясь, чтобы не столкнуться ни с кем в коридоре. — Напиши мне сообщение, как будешь у себя в комнате, хорошо? — попросил Ксавьер, когда девушка уже готовилась открыть дверь. — Мне идти меньше десяти минут. Очевидно, я скоро буду у себя. — Все равно напиши. Я так хочу. Мне это важно, — они замерли в паре метров друг от друга. Она смотрела на дверную ручку. Он смотрел на ее смоляно-черный затылок. — И еще, Уэнсдей. Ты когда-нибудь поцелуешь меня в лоб? Она выждала несколько мучительно долгих секунд, пока не удостоверилась, что в коридоре нет никаких шагов, и открыла дверь. И лишь сделав шаг вперед и почти скрывшись из вида юноши, она чуть заметно кивнула.