Безумие — твоя новая проблема

***

Недовольство вытекает за определённые рамки. Обычно следовало подавление. Ужасное подавление, на принятие которого уходили годы. Председатель комитета по общественной морали. Внушительная должность, которую когда-то занимала Дзюраку Сатико. После выпуска из академии перебирались различные бумажки и, разумеется, план жизни. Её верный, бедный, сломанный морально питомец. Микуре недавно исполнилось двадцать один, но её долг так и не погашен, а их незримая связь крепка. Никто из них не мог признать их отношения полностью романтическими с полным пониманием. Наоборот. Правда, если кто-то из них забывался, переходил к другому человеку, подолгу заигрывался — ревность. Первое, что чувствовали обе. После этого они говорили. Каждая по-разному, но недовольство присутствовало. Как и сейчас. За несколько лет изменилось не так много, как могло. Из маленьких девочек они постепенно росли в статных, ещё более умных женщин. Сатико занялась карьерным ростом, который смело могли обеспечить деньги родителей, а её питомец активно развивался в духовном плане. Даже после стольких лет пристрастия к унижениям других, восхвалению себя же - не исчезли. В различных диалогах, серьёзных или бытовых проскальзывало донельзя знакомое. Котёнок. Если бы уже взрослую Садо спросили с какой целью она по-прежнему носит ошейник, уже реже, конечно, но носит, то девушка бы не ответила. За эти года обе приходили к новым мыслям, заключениям, мнениям. Неоднократно они думали, что творится между ними, что связывает. Разговаривать всегда было тяжело. Сатико не научилась воспринимать Микуру наравне с собой, поэтому подобное поведение часто сулило конфликты. Внешне их черты лица стали заострёнными, но взгляды уставшими. У каждой хватало проблем, а Дзюраку часто изматывала своего питомца из-за собственного недовольства. Если мне плохо, то и тебе тоже. Подобным суждением руководствовался садист уже на протяжении нескольких лет. Привычка неизменна, печально. А Микура по-прежнему терпела, подавляла, что отражалось на ней даже сейчас. Если говорить о неизменности — костюмы. Дзюраку полюбила их ещё со времён академии, поэтому сейчас имела целую коллекцию из них. Различные пиджаки с брюками, между которыми можно было выбирать часами очень нравились хозяйке. С возрастом платиновые волосы стали чаще собирать в немного небрежный, но красивый пучок. Прямо как сейчас. Он хорошо сочетался с классическим чёрным костюмом. У Микуры наоборот. Её бордовые локоны отрасли ниже лопаток, а стиль в одежде был более комфортным, расслабленным. Стоило лишь попросить, и женщина не пожалеет закинуть несколько тысяч на карту своего питомца. Это радовало. Сатико часто показывала свою симпатию через что-то материальное, одежда не стала исключением, хотя, предпочтения Садо она местами не разделяла. Множество толстовок и свободных штанов казались чем-то неряшливым. Но на подобные темы они не спорили, хоть Дзюраку очень нравилось подбирать своему котёнку наряды официального стиля, по словам самой женщины, они подчёркивали женственность Микуры. Из-за одной встречи пришлось отказать привычному виду. Вместо очередной толстовки пришлось надевать молочную рубашку, а на шею неприятно давил галстук. Сатико по-прежнему любила держать котёнка рядом, а при удобном случае водила на разные конференции, встречи. Недавно Микура впервые увидела своими глазами Америку, побывала в некоторых красивых местах, в которых ей позволено было быть. Дзюраку знала, рано или поздно из-за работы придётся отправиться в другую страну, и знала, что захочет видеть Садо рядом. Потому что спокойнее. Потому что привязана к ней. К сожалению работа способствовала некоторым рамкам. Пришлось остановиться в штате Иллинойс, улицы которого являлись не самыми благоприятными для мирной жизни. Точнее конкретно в месте, где им пришлось остановиться. Сатико даже предоставила себе и питомцу по карманному пистолету. Их вес почти не ощущался, а с ними и вправду было спокойнее. К счастью ещё не приходилось их использовать, а нанимать много охраны обе не горели желанием. Давящую тишину разбавлял тихий звук с небольшой трассы. Машина выехала за город, сумерки сгущались и постепенно наступала тьма. Сатико имела права уже пару лет, почему-то не хотелось отказывать себе в подобном, постоянно нанимать водителя. Иногда тело и разум полностью отдавались адреналину на высокой скорости, это казалось чем-то азартным. Развлечений с выпуском из академии становилось всё меньше и кажется, наступала взрослая, нудная жизнь. Но Дзюраку не давала себе заскучать, старалась продлевать свои наслаждения как можно дольше. И даже, как бы странно это не звучало, порой заботиться о Микуре. По-своему, конечно. За несколько лет они научились понимать друг друга с полуслова. Замечать самые незначительные привычки, нормально разговаривать, но даже этого было мало, чтобы сказать о своей привязанности и любви откровенно. Садо всё ещё не могла сильно возражать, противиться, да она сама не очень то и хотела. Но минутами ранее случилось недопонимание, взгляд пустых голубых глаз тупо смотрел в окно, наблюдая как очертания сосен быстро исчезают и возобновляются из-за немалой скорости автомобиля. — Не так быстро, пожалуйста, остановись как можно скорее, — со злобой выдавливает, стараясь натянуто соблюдать вежливость. Ногти с аккуратным маникюром нервно впиваются в руль. Сатико не любила идти на уступки, в первую очередь всегда всё должно было проходить именно по её плану и как хотела именно она сама. Автомобиль замедлялся, резко заворачивая влево. От малинового заката не осталось и следа, небольшие сугробы искрами переливались в холодном свете фар. Дзюраку щурится, недовольно поджимая губы. Её питомец агрессивно освобождался от ремня на переднем сидении. — Не смей, — кратко, но со злобой отрезает. Подобные жесты означали крайнюю степень предупреждения и во всю горели красным знаком, что означало "стоп" для питомца. Но только не сейчас. — Смею, — рыкнула Садо, не задерживая взгляд на своей хозяйке она открывает дверь и сильным хлопком показывает свой уровень агрессии. Подобное всегда давалось тяжело, Дзюраку та уважала, даже очень. Все эмоции, негодования, садист заставлял подавлять, если Микура начинала возражать, значит не выдерживала, значит всё было настолько серьёзно и плохо. Где-то в глубине кошки скреблись своими острыми когтями, задевая сердце маленькой девочки. Задевая её чувства, привязанность и самое страшное — любовь. О, она не могла кричать. Нет. Её ногти впиваются в мягкую плоть, а зубы кусают нижнюю губу до того, как на сухой коже появляются алые капельки крови. Подавлена. Как и всегда. Снег хрустит под обувью, температура не такая низкая, но через тонкую рубашку тело постепенно мёрзло. Плевать. Микура просто шла вперёд, подальше от машины, в надежде собраться с мыслями. Хотелось кричать до звона в ушах, но она не могла. — И куда ты пойдёшь?! — срывается на крик старшая девушка, выходя из машины. Она любила подмечать их незначительную разницу в возрасте, завышая себя, но именно так проявлялись намёки на нарциссизм. — К кому угодно, к людям! Может там кто-то осмелится сказать, как ценит меня и любит. Потому что ты не можешь. Ты слаба! — тоже срывается на крик, останавливается, из-за агрессии слёзы подступают быстрее, как и неприятный комок в горле. Микура дрожит от своих же слов, она никогда не срывалась настолько сильно. Дзюраку — самое драгоценное, что было у Садо. Сатико любила, когда её питомец осторожно и плавно переходил на "ты", женский голос становился расслабленным, а бордовые прядки игриво переливались в бледных руках хозяйки. Подобные моменты ценили обе, дорожили, пусть и молча. Сейчас Микура нагло выплёвывала обвинения в сторону садиста, и такое обращение звучало отнюдь не спокойно и мило. Сатико злилась, прожигая своим взглядом. — Ты никого не располагаешь к себе так близко, как меня, — морально давит, потому что знает слабые стороны питомца. — Плевать! Я найду кого-нибудь, — горячие слёзы продолжают течь по холодным, покрытым румянцем от мороза щекам. Чёрную ткань пальто резко отодвинули, пальцы легли на кобуру, расположенную около ремня. Ствол оружия направляется в сторону Садо. — Забери слова назад, иначе я выстрелю, — глаза наполняются кровью, в них читается что-то новое, чего не было никогда. Сумасшествие. Микура нервно сглатывает, пытаясь разглядеть выражение лица хозяйки. Ей страшно. Шаг назад. — У тебя кишка тонка, — дыхание перехватывает. — Ты в любом случае даже не заговоришь с людьми, — Дзюраку крепче сжимает рукоять, её указательный палец намеревается нажать на курок. Микура злится, рука инстинктивно тянется в карман уже своего пальто, которое конечно осталось в салоне автомобиля. Она беззащитна. Как и всегда. — Хотела направить на меня оружие? — звонко спрашивает Сатико. Казалось, если подойти к ней ближе — она разорвёт на куски. И даже глазом не моргнёт. По венам женщины текла лава, от раздражения жарко, в груди полыхает огонь безумия, заслонивший собой весь здравый ум. Садо задевают слова в собственный адрес. Ей тяжело сближаться с кем-то другим, верно. Хозяйка была единственной зависимостью и в каком-то смысле страшной до чёртиков любовью. Сейчас садиста захлёстывало цунами сумасшествия. Голубые глаза в панике бегают, замечают впереди небольшой забор. Микура докажет самой себе свою решимость. Она сможет. Закатывая рукава рубашки, девушка игнорирует ствол, направленный на неё. Ей движут эмоции и чувства. Тело пошатывается, ноги с трудом перебираются сквозь сугробы. Территория около трассы, по которой ехал автомобиль была довольно оживлённой. В этом месте находились скопления частных домов, несколько школ, различные магазины. Так почему она не сможет? Люди есть везде. Только вот сейчас больше руководило желание убежать. Будто Микура всё та же маленькая девочка, которой необходимо с хлопком закрыть дверь в комнату, покричать в подушку и зарыться в одеяло, пока гнев не утихнет. Кричать она не умела, как только покинула салон автомобиля внутри всё разрывалось от негодования и желания завыть как раненный зверь. Но из-за воспитания хозяйки такой возможности не было. Она не знала, как выплеснуть эмоции, которые превращались в большой ком. Больно. Сатико знала, насколько внезапное решение неправильное, безумное, больное. Но под вспышкой агрессии она не понимала этого, не признавала. Не знала, как удержать своего человека по-другому. Сердце пропускало колкие удары, когда Микура осмелилась поставить ногу на прутья забора и ухватиться за него двумя руками. Забор ограждал территорию частной школы. Иронично, будто они на миг вернулись в прошлое, в похожее место, где когда-то случилось их знакомство. Микура могла бы обойти, зайти через главный вход, но ей было плевать. Ей хотелось доказать себе и хозяйке, что она может переступить порог и уйти в любой момент. Без разницы каким способом. Дзюраку ненавидела срыв собственных планов и сейчас её глаза отчётливо видели наглого питомца, восседающего на верхушке забора, а мозг анализировал — это не игра. Девушка не решалась сразу прыгать, хоть высота была не такой большой, как казалось. Это была спортивная площадка на холме, сама школа располагалась внизу, до которой предстоит ещё дойти. Площадка очень просторная, поэтому наличие не такого высокого забора немного удивляло. Внутри Сатико всё сжималось, хватка крепка, разум затуманен. Микура даже не слышит тихий щелчок, но во время прыжка чувствует холод и боль. Молочная ткань рубашки окрашивается в бордовые разводы около плеча. Дзюраку не шутила. Перед глазами мутнеет, холодный свет единственного фонаря служит неким маяком, Садо удерживается на ногах, прикладывает другую руку к ране. Она не кричит. Всхлипывает, судорожно вытирая пелену из слёз. Во время выстрела по щеке Сатико тоже скатилась слеза. Она не поняла почему. Не поняла свои чувства до конца, из принципов задумывалась над ними редко, чаще всего разговаривала о них со своим питомцем, данная практика была у них лишь пару лет. Не каждый человек решится спустить курок, абсолютно в любом возрасте. Особенно на другого человека. Единственное, что мог подумать и сказать мучитель: Я хочу удержать. Я хочу остановить её. Злость накатывает повторной волной, как только Дзюраку видит — Садо не сдалась. Пытается идти вперёд, кое-как, но пытается. Из-за высокого роста женщине не составило труда оказаться рядом в миг и преодолеть забор буквально в два прыжка. Она кралась к своей добыче медленно, наблюдая за страданиями, а всхлипы казались слаще любого десерта. — Покажи свою уверенность, — холодно подмечает. Рядом со входом площадки в полумраке виднелась фигура мужчины, точнее уже на лестнице, которая вела к главному зданию. Котёнок чувствовал, как его подгоняют и наблюдают со стороны. Агрессия быстро сменилась на страх, а последние бабочки в животе заснули мёртвым сном. Перед лестницей Микура упала на колени, не выдержав. Её хозяйка осталась во мраке, подобно тени. За две недели в чужой стране она мало разговаривала с носителями языка, поэтому на ломаном английском окликнуть мужчину удалось с трудом. Девушка застыла, как только услышала извинения от стоящего вполоборота мужчины на японском. Он сразу удалился. Простите, я японец, не могу ничем помочь. Эхом раздаётся в ушах. Как можно было так облажаться? Почему он не продолжил разговор? Почему Микура не закричала?.. Сатико наслаждается ещё секундой, но на губах нет привычной удовлетворённой ухмылки, медленно наступает страх. Садистические наклонности плавно создавали узы с психопатией и она понимала это. Микура боялась позвать на помощь. Да и нужно ли ей это? По правде говоря — не совсем. Мгновенный инстинкт подавления срабатывал сразу, если хозяйка причиняла ей боль любым способом; физическим или моральным совершенно неважно. На выработку подобной реакции ушли годы. Ушли годы, чтобы полностью сломать несчастную девочку и присвоить себе. Дзюраку очень нравился факт — Микура зависит только от неё. Она готова была упиваться этим, насколько же приятное чувство возникало с такой зависимости. Даже когда женщина вышла из тьмы и подошла вплотную, её образ всё равно выглядел мрачно, зловеще. В кровавых глазах по-прежнему мелькал огонёк сумасшествия. Садо вздрагивает сильнее, чувствует ладонь на своей макушке, жмурится. — Повернись. Послушно поворачивается, тело начинает дрожать от большего страха и холода. Микура практически не чувствовала кончиков пальцев, она упирается лбом в тыльную сторону ладони хозяйки, марая бледную, как у вампира кожу своими слезами. Губы начинают в панике целовать руку, всхлипы становятся тише. Как же низко, но этого дна котёнок достиг уже давно. Дзюраку молча наслаждается подобной реакцией, но какой-то осадок тоже присутствует. Всё же, ей немного жаль. Как бы странно это не звучало. — Дзюраку-сама, — дрожащим голосом выдавливает из себя Садо, как только чувствует, что её подняли на руки. Как только чувствует тепло от столь хладнокровного человека. Сатико выдыхает и окончательно приходит в себя, смотрит на неё привычным уставшим взглядом. Пальцами слегка сдавливает мягкую плоть, вызывая ещё слёзы и шипение, но после прижимает рыжую макушку к своей груди. — Сейчас поедем в больницу, — пытается как-то успокоить, что особо не выходит. — Либо я и таблетки от психотерапевта, либо сбегу, — с опаской и с удивлением для самой себя выдавливает девушка. Сбежит? Сказано на эмоциях и обиде. Дзюраку полностью уверена в преданности своего питомца. — Прости, — впервые за несколько лет говорит это. Кратко, немного холодно. Садо утыкается носом в чужую рубашку, её клонило в сон от бессилия, поэтому последнее слово она услышала отголоском и уже намеревалась что-то сказать, но вышло лишь привычное: Дзюраку-сама... На многочисленные расспросы врачей в больнице Сатико отмахнётся, скажет, мол, несчастный случай. Её котёнок будет молча кивать, подтверждая сказанное и судорожно хвататься за свою хозяйку. Микура так и не выразила свои эмоции. Впредь она постарается не злиться на женщину, что сделает её состоянию ещё хуже.