Я дважды пробуждался этой ночью и брел к окну, и фонари в окне, обрывок фразы, сказанной во сне, сводя на нет, подобно многоточью, не приносили утешенья мне.
Се Юйчэнь белым пятном застыл у кошачьего изгиба потрепанной временем арки, невольно спрятав её родимые пятна: помпон на шапке скрыл бранную надпись, а голова — строчки-напоминания о вечности ушедшего поэта… или не ушедшего, да и не поэта может быть. Се Юйчэнь не знал языка, так что не смог бы убедиться в своих догадках. Солнце уже часов пять как ушло за горизонт. Фонари ответственно гоняли по углам расшалившиеся тени и серебром плясали по тому снегу, который ещё не успел превратиться в кашу под трудолюбивыми сапогами петербуржцев. За день город превратился в чёрное море, и Се Юйчэню приходилось использовать всю свою ловкость, чтобы сохранить одежду и обувь чистой. Под беззаботный гомон пронёсшихся мимо молодых людей Се Юйчэнь нырнул в арку, обогнул шлагбаум и завернул за угол. Осмотрелся. Тихо дремали покрытые снежной шапкой автомобили, манила свободными качелями пустая детская площадка, а обшарпанные жёлтые стены подмигивали светящимися лампочками в окнах нижних этажей. Наверху же всё было иначе: небо скрывали тяжёлые, объевшиеся снегом тучи, а придавленные крышей окна если и сияли, то беззубой бесконечной чернотой. Заманчиво. Стянув перчатку и вжикнув молнией одного из многочисленных карманов, Се Юйчэнь достал бережно хранимую там карточку. Словно в насмешку, бликнуло под светом фонаря глянцевое изображение чёрной жёлтоглазой козы, а написанные на обороте иероглифы складывались в улицу с непонятным названием «Большая Подьяческая» и адрес: дом 22, 1-й подъезд, 5-й этаж, код 1971. Оставленные координаты были удивительно точными и подробными, не хватало только номера квартиры. Но, по сравнению с затерянным непонятно где маленьким пирсом из далёкого прошлого, это уже был прогресс. Подъезд раздраженной трелью подтвердил, что указанный код был всё-таки верным, а ещё, что Се Юйчэнь мог распахнуть железную дверь и впустить внутрь и себя, и ледяной зимний воздух. Консьержка — пожилая седовласая дама с пристальным, ястребиным взором и ниткой бледных губ — нахмурилась, посмотрела на Се Юйчэня, потом куда-то вниз, затем на часы. Пробормотала что-то, явно недовольно дёрнула покатым плечом, спрятанным под флисовой кофтой и пуховым платком, и кивнула на лестницу. Се Юйчэнь вежливо поклонился и торопливо прошёл в указанном направлении: он знавал множество таких тётушек и меньше всего хотел бы перейти им дорогу. Лестничные пролеты сменяли один другой, и Се Юйчэнь отсчитывал этажи по смене книжек на цветочные горшки на подоконниках, а потом на коробку с каким-то ненужным хламом в углу у трубы отопления. Между четвёртым и пятым этажом, казалось, не было вообще ничего. Лишь случайно получилось заметить сиротливо ютившуюся в углу между окном и стеной лампочку, робко поблескивающую под лунным светом — единственным на этом пролёте источником освещения. Се Юйчэнь раздраженно хмыкнул и включил на телефоне фонарик. Холодный рассеянный луч высвечивал контуры ступеней, тщательно окрашенные в непонятный оттенок зелёного перила, пугающе-тёмные провалы дверей и блестящие путеводными звёздами номера квартир. Под цифрой тридцать фонарик зацепился за ещё одно неожиданное пятно. Се Юйчэнь подошёл ближе, с насмешливым фырканьем разглядывая приклеенную скотчем такую же, как у него, фотокарточку, только к рогу козы какой-то подозрительно знакомый остроум приклеил стикер с розовым цветком. Дверная ручка безропотно прогнулась. По обратную сторону звякнула связка ключей, намекая, словно записки в «Алисе в стране чудес» — закрой меня, и Се Юйчэнь, как хороший гость, так и поступил, заодно нащупав ключ поменьше и непонятный пластиковый брелок. Не спеша оборачиваться, он прислушался. Тихо. Только в ванной неровно билась о раковину вода. Ей в такт едва слышно притоптывали и, Се Юйчэнь был уверен, беззвучно напевали. Он обернулся. В коридоре тускло светил ночник на тумбочке, давая рассмотреть знакомое чёрное пальто на настенном крючке, смешные розовые тапочки и чёрные зимние ботинки на полу, по которому сброшенной змеинной чешуёй стелилась ковровая дорожка. Сделав шаг вперёд, Се Юйчэнь заглянул за угол, тут же замечая ласково подрагивающий в другой комнате на столе огонёк свечи. Его света хватало, чтобы очертить гротескные контуры ещё трёх дверей, одна из которых была слегка приоткрыта, а за второй шумела вода. Скромно. Им двоим более чем достаточно. Снимая верхнюю одежду и разуваясь, Се Юйчэнь старательно запоминал расположение немногочисленных вещей: тумбочки, коварно торчащего гвоздика для обувной ложки, небольшого перепада пола там, где заканчивалась ковровая дорожка и начиналась, судя по всему, кухня. Переобувшись в тапки и выключив ночник, Се Юйчэнь целенаправленно туда прошёркал. Под огоньком свечи маленькая кухонька одновременно поражала камерным уютном, согревающим теплом пузатого заварочного чайника и нелепых кружек — и она же пугала громоздкими шкафчиками и странными, какими-то грязно-горчичными обоями, на которых кто-то, явно маленький и творческий, внизу нарисовал фломастером каракулю. Но это было неважно. Ему нравилось — и нравилось больше выхолощенного отеля с бесконечными скрипами и шагами, и натыканными по углам камерами, и необходимостью даже в номере держать лицо. Здесь же от него никто ничего не ждал, а тяжелая чёрная ткань на окне, укрывающая разделённый на двоих мирок от чужих взглядов и лазерных точек снайперов, привычно успокаивала. Стук воды сменился на мелодичное мычание, скрипнула дверь. встревоженно дёрнулся огонёк свечи. Се Юйчэнь резко выдохнул, окончательно погружая квартиру во мрак, и его тут же осторожно и неотвратимо сжали в приветственных объятиях. Медленно опустив взгляд на загорелые голые предплечья, умудряющиеся распространять вокруг себя жар больший, чем кипящая вода и мощное отопление, Се Юйчэнь удовлетворённо вздохнул и позволил себе поддаться назад. Хэй Сяцзы с довольным смешком ткнулся носом ему в ухо. — Хуа Эр-Е. Ты долго. — По гробницам идти проще, чем по местным улицам, — ворчливо хмыкнул Се Юйчэнь, вспоминая на редкость длинное путешествие через горные шапки сугробов и бескрайние, скрытые под тончайшим льдом моря-лужи. Он бы вызвал такси, и тогда приехал бы намного раньше, но, несмотря на капризный характер погоды и продувающий через все слои одежды ветер с Невы, город его неожиданно покорил и словно вынудил мерить шагами улицу за улицой и поворот за поворотом. Стоя на очередном мосту, Се Юйчэнь пытался высмотреть подводное чудище, а на стенах особняков — фрески, которыми мог бы объяснить такое помешательство. Но их не было. Или же они были спрятаны от взглядов иностранцев, потерянных здесь также, как лаоваи на улочке любого китайского города. — Неужели есть что-то, перед чем пасует даже Хуа Эр-Е? — Хэй Сяцзы смешливо куснул его за ухо, а потом демонстративно ойкнул, когда получил локтём под рёбра. — Я пошутил, Хуа Эр-Е легко справится даже с Петербургом. — Паяц, — раздраженно закатил глаза Се Юйчэнь. Между ними неожиданно прилипшей жвачкой растянулась пауза. Вроде бы, они уже всё обсудили: какие-то слова были известны всем участникам их приключения, в то время как другие хранили в тайне лишь петербургские уличные фонари. Но были ещё слова. Те, что прятались в межрёберной глубине, цеплялись за плоть и кости и отказывались выходить на поверхность даже сейчас, когда их услышали бы лишь они да старые обои, да потухшая свечка. Слова, произнести которые было больнее, чем годами держать их на цепи. — Я приготовил рыбу, — сломал тишину Хэй Сяцзы, и Се Юйчэнь, принимая правила игры, заинтересованно обернулся. — В духовке. Сам понимаешь, тут костёр развести сложно. Видел ту даму внизу? Она меня сама бы нафаршировала, если бы я хотя бы намекнул… Но я опытный, так что избежал опасности и приготовил тебе еды. Хуа Эр-Е рад? — Смотря на то, понравится ли мне рыба, — строго ответил Се Юйчэнь, а потом вздохнул. Разом навалившаяся усталость придавила, как упавший сверху булыжник, и это было слишком быстро — они столько могли успеть до утра! — но и так вовремя. От возможности крепкого спокойного сна приятно кружилась голова: в полной темноте и безопасности, прижимаясь спиной не к стене, всегда готовый дать отпор, а к Хэй Сяцзы, от которого можно было ждать угрозы не большей, чем редкие попытки подраться во сне… Такая в их жизни редкость. — Идём в кровать? — Хуа Эр-Е, — наигранно укоризненно протянул Хэй Сяцзы. — У тебя все мысли только об одном. Мне нравится. Это звучало бы игриво, если бы не зевок, превративший последнее слово в невнятное мычание. — Спать, Сяцзы, — дёрнул плечом Се Юйчэнь, скидывая с себя чужие руки. — Мы идём спать. — В прошлый раз ты тоже так говорил. В прошлый раз в крови пел адреналин, воспоминания о котором до сих пор вспыхивали внизу живота алчным жаром. Но сейчас им было нужно не это, и Се Юйчэнь, ведомый тайной приоткрытой двери, молча зашёл в ещё неисследованную им комнату. За спиной Хэй Сяцзы якобы споткнулся о порожек. Как он и думал, окна были скрыты от любых посторонних глаз такими же, как на кухне, чёрными тяжелыми шторами: вокруг было темно, словно ему в пыточной выкололи глаза и оставили брести в бесконечности выделенных надзирателями четырёх стен. Позади закрылась дверь. Се Юйчэнь слегка вздрогнул и медленно выдохнул. Кто-то бы воспринял это пространство тюрьмой, каменным мешком, судьбой настолько страшной, что легче и милосерднее себя же от неё избавить. Но Се Юйчэнь впервые за день почувствовал, как у него расслабились плечи. Тело наполнило гелием и вот-вот оторвало бы от пола, но Хэй Сяцзы снова обнял — заземлил. Медленно провел ладонями вверх по торсу, коротко сжал плечи и спустился по рукам вниз, подхватывая их и удерживая, словно занял позицию в танце, и Се Юйчэнь, всегда контролирующий каждый шаг и вздох, почувствовал себя размятой умелыми руками глиной. Несколько шагов вперёд, мазок сквозняка — скорее всего, одно из окон было открыто — упрямство скользнувшей под колени кровати. Приятная шершавость чистого хрусткого белья под инспектирующей ладонью. Кокетство пуговиц на случайно обнаруженной пижаме. Се Юйчэнь успел нащупать рукава и ворот, а потом Хэй Сяцзы приподнял ему свитер и верх от термобелья и скользнул горячими пальцами по животу, и бесполезные в темноте глаза невольно спрятались под тонкой защитой век. — Я сам, — прошелестел Хэй Сяцзы и, дождавшись мелкого согласного кивка, потянул свитер наверх. Он освобождал Се Юйчэня слой за слоем, как будто его одарили подарком, и он разворачивал слои обертки бережливо и педантично, надеясь их сохранить до следующего праздника. Правда потом, налюбовавшись содержимым вдоволь и получив в ответ на искреннее восхищение недовольно поджатые губы — холодно же! — он поменял старую обёртку на новую. Чёрный на Се Юйчэне смотрелся чуждо и, одновременно, идеально, пряча его в темноте и словно делая принадлежным Хэй Сяцзы. От непозволительных мыслей в голове стало пусто. Это никогда не было для них чем-то важным, принадлежать друг другу. Се Юйчэнь принадлежал семье, а Хэй Сяцзы — своему проклятию и всему миру, и рвать эти нефритовые цепи да тонкие ядовитые канаты не было ни сил, ни желания. Имея возможность сбежать хоть на край света, они всё равно выбрали эту жизнь, со всеми её сложностями, потерями и опасностями. И не желали иного. Может быть лишь иногда, когда один просыпался с мокрым холодным лицом, а второй целовал заполошное биение пульса в венах, или же в дни, обёрнутые вокруг покалеченного тела слоями бинтов, или же в такие моменты, как сейчас, когда белела на фоне тьмы беззащитно открытая взгляду и лезвию шея… Лишь иногда Хэй Сяцзы хотел бросить всё, схватить Се Юйчэня в охапку, словно букет редких и драгоценных цветов, и спрятаться с ним на другом конце вселенной, где не было ни опасностей, ни расставаний, ни проклятия. Но потом мгновения сменяли друг друга, и золотое мерцание счастливого будущего меркло под грязной пылью реальности. Но Хэй Сяцзы было плевать. Что было толку в высокопарной чистоте иллюзий, если он уже мог держать Се Юйчэня в своих руках? — Ты там уснул? — Се Юйчэнь обернулся. Хэй Сяцзы пару раз моргнул, выплывая из ледяного болота мыслей, и улыбнулся недовольной складочке между бровей. — Просто ты слишком красивый, радость моя. Се Юйчэнь закатил глаза и оттолкнул его руки. Шагнул на кровать, как в пропасть, как в жадное демоническое нутро, в котором так легко было раствориться и потерять себя, но Се Юйчэнь лишь устроился удобнее у стены и похлопал ладонью перед собой. Контрастная белизна его кожи почти (ха-ха) ослепляла. — Ну же, — позвал Се Юйчэнь на грани нежности и неудовольствия. — Здесь хватит места на двоих. От выпущенных на волю бабочек-слов шёлковым поясом перехватило дыхание. Хэй Сяцзы почти видел его конец, тянущийся длинной бессмертной змеёй от чужого сердца к его горлу, чувствовал змеиные клыки, застрявшие в его рёбрах и пустившие яд, от которого сжималось сердце и пела кровь. И чертовски, как никогда ранее, хотел жить. Но в голове, любой змее и сердцу наперекор, билось упрямое «когда»: когда он станет слепым и совершенно бесполезным, когда не сможет больше стоять плечом к плечу и бременем ляжет на сильные, но не всемогущие плечи, и Се Юйчэнь привычно и терпеливо взвалит его на себя, когда… Се Юйчэнь обеспокоенно нахмурился, пытаясь сквозь непроглядную темень рассмотреть его лицо, понять, что же пошло не так, и Хэй Сяцзы поторопился придавить заезженную пластинку мыслей выдуманным каблуком. Скинув одежду, он осторожно растёкся по кровати и, пытаясь отвлечь, сунул между чужих лодыжек свои ледяные ступни. — Ты всё это время был босиком, что ли? — зашипел Се Юйчэнь недовольным котом, а потом вздохнул и прижался ближе. Хэй Сяцзы сначала удивился такому смирению, пока его не обхватили мстящие холодные ладони: Се Юйчэнь всегда мёрз, когда уставал. — Ты наверняка опять думаешь о какой-то старческой глупости, Сяцзы, так что немедленно прекрати. Или скажи вслух, чтобы я мог заслуженно тебя стукнуть. Хэй Сяцзы молча прижал улыбку к недовольной морщинке на лбу. Се Юйчэнь был как тактичный бронепоезд — причем «тактичный» не от слова «тактичность», а от слова «тактика» — и отвлекаться отказывался напрочь. Впрочем, если притвориться сонным, он всё-таки милостиво позволил бы сделать вид, будто ничего не случилось, и в эту ночь светили те же звёзды, что и сотни ночей до, и молчание между ними ласкало доверием, а не тянулось ржавой колючей проволокой. Хэй Сяцзы легко мог промолчать, и он молчал о болящем и ядовитом, о том, с чем никак не получалось смириться. И всё-таки… Всё-таки. — Нам надо слетать в Новосибирск, — заявил он с демонстративной небрежностью. Се Юйчэнь приподнял голову, чуть не стукнувшись носом о подбородок Хэй Сяцзы. Его удивление можно было бы пощупать руками, и Хэй Сяцзы невольно почувствовал, как задрожал он сам и его голос от волнения и странного смущения, будто он делал предложение руки и сердца, а не предлагал очередной призрачный шанс на маловероятное выздоровление. — Я слышал, там в университете работает один интересный врач. Возможно, тебе это будет интересно. — Вот как, — через небольшую паузу произнёс Се Юйчэнь. Он снова опустил голову и уткнулся Хэй Сяцзы в плечо, пряча довольную улыбку и не скрывая облегчение в голосе. — Что же. Надеюсь, там есть аэропорт. Хэй Сяцзы выдохнул и рассмеялся. Даже если там его нет, это же Хуа Эр-Е. Если ему будет нужно, аэропорт построят. В конце концов, если ему будет нужно, Хэй Сяцзы даже попытается выжить. За окном талым льдистым вином текла ночь, отражалась в русле Невы и в стекающих по асфальту снежных ручьях, и в чьих-то тихих слезах, и в колыбельной, которую пел мир и которую можно было услышать лишь на грани яви и сна. И они, по привычке впитывая кончиками пальцев биение родного пульса, её слышали.И бредя к окну, я знал, что оставлял тебя одну там, в темноте, во сне, где терпеливо ждала ты, и не ставила в вину, когда я возвращался…