Адвент-2022

      Большие снега пришли на Цинцзин даже раньше положенного. Климат на Цанцюн всегда был довольно мягким, и обычно снег не выпадал раньше середины зимы, в этом же году первые снежные хлопья опустились на землю ещё в сезон Малых снегов, когда короткие заморозки сменились постоянным и уверенным холодом, позволяющим тропинкам в бамбуковой роще окрашиваться в белый не только по ночам, но и среди дня. Поэтому, выглянув в окно наутро двенадцатого дня двадцатого месяца, Шэнь Цинцю тяжело вздохнул — меньше всего на свете ему хотелось начинать мёрзнуть даже раньше ожидаемого.       Нет, зиму на Цинцзин он, конечно, любил и даже специально возвращался на ставший родным пик в это время года: ему нравилось зрелище, которая школа представляла зимой. В тёплое время его пик не утопал в цветущих деревьях, источающих сладкий аромат, цветение бамбука впечатляло только в первый раз, а потом быстро приелось, времена сбора урожая тоже не выделялись чем-то особенным — пик по большей части питался плодами, которые закупались в окрестных деревнях, так что уклад жизни с приходом нового сезона почти никак не менялся. Зима же наступала для всех одинаково. Снег покрывал и поля земледельцев, и фруктовые сады, и бамбуковые рощи. И эта прекрасная картина стоила того, чтобы перебраться на время из владений Ло Бинхэ в свою старую хижину.       Но в этот раз всё почему-то было иначе. Вид за окном не вызывал совершенно никаких радостных ассоциаций: зима больше не казалась долгожданной, до подготовки к Новому Году и Празднику Фонарей ещё нужно было дожить, так что никаким торжеством, которое захлестнуло бы всю школу, конечно же, ещё и не пахло. Даже зима в этом прекрасном месте теперь превратилась в рутину. Холодную рутину с пронизывающим ветром и необходимостью закутываться в огромное количество слоёв одежды, прежде чем выйти утром за порог.       Шэнь Цинцю стоял, уныло разглядывая так любимый раньше пейзаж за окном, когда дверь в комнату открылась и в неё прошёл Ло Бинхэ, уже успевший снять верхнюю одежду, но всё ещё источавший морозную ауру, какая бывает, когда только приходишь с холода в тёплый дом.       — Шицзунь уже проснулся! — Бинхэ широко улыбнулся, но подходить ближе предусмотрительно не стал, как бы ему ни хотелось обнять своего супруга прямо с порога — домашняя одежда Шэнь Цинцю легко пропускала холод, и через столько совместных зим он запомнил, что лучше сначала согреть собственные руки, а потом уже касаться Шицзуня.       Ло Бинхэ улыбнулся ещё раз и прошёл на кухню: Цинцю вспомнил, что вчера вечером он собирался пойти раздобыть какую-то редкую дичь, название которой он даже не пытался запомнить — по крайней мере до тех пор, пока лично не убедится в её гастрономической ценности. Судя по звукам, доносившимся с кухни, откладывать этот момент Бинхэ не собирался: оттуда слышался тот вид грохота посуды, который предвещает только хорошее. А вскоре Шэнь Цинцю услышал и голос самого Бинхэ:       — Мясу нужно промариноваться. Боюсь, — добавил он, — на это уйдёт много времени. Так что сегодня вечером Шицзунь отведает что-то совершенно особенное!       Шэнь Цинцю что-то согласно промычал. Сначала он хотел спросить, а какой повод для «‎чего-то совершенно особенного»‎, но передумал. Бинхэ никогда не нужен был повод. И к этому Цинцю тоже успел привыкнуть.       Отвратительно.       Сплошная рутина. Даже сюрпризы — тоже рутина, только ещё и с чувством вины за то, что рутина. Серая и холодная, как ветер, бьющий в окно.       Шэнь Цинцю снова развернулся к этому самому окну, в его голове билась одна-единственная мысль: «‎Срочно нужен повод»‎.       Хоть что-то, чего раньше не было. Что-то новое, необычное, что-то… Не отсюда.       В следующий момент Цинцю поймал себя на том, что натягивал на себя тёплые верхние одежды, в меховом воротнике которых легко можно было спрятаться от ветра даже во время полёта на мече. Крикнув что-то Бинхэ, чтобы тот не волновался понапрасну, он почти бегом покинул хижину, чтобы тут же стать на меч и отправиться на один из соседних пиков, надеясь застать там его хозяина.       Хозяин, к счастью, оказался на месте. Иначе Шэнь Цинцю так же стремительно добрался бы до Царства Демонов, вытащив Шан Цинхуа откуда угодно, лишь бы поделиться пришедшей в голову мыслью — одной из тех сумасшедших, по словам Цинхуа, идей, которые потом он сам же признавал гениальными и отрицал, что они когда-то ему не нравились.       — Ёлки. Где здесь растут ёлки? — именно эти слова услышал оторвавшийся от огромной стопки свитков Лорд пика Аньдин вместо приветствия, когда в его рабочий кабинет влетел возбуждённый Шэнь Цинцю.       После нескольких секунд молчания и попыток разглядеть на лице Цинцю хоть какие-то признаки совести Шан Цинхуа только вздохнул с одним-единственным словом:       — Что.       Цинцю опустился в одно из кресел и повторил свой вопрос:       — Я спрашиваю, где в этом мире растут простые человеческие ели? Или, может быть, хотя бы сосны, — уточнил он.       На самом деле это действительно было проблемой. В своём родном мире он видел предостаточно елей, но здесь, как теперь понимал, не встречал их ни разу. Сколько он ни напрягал память, так и не смог вспомнить ни одного упоминания в романе хоть чего-то хвойного.       — Нахрена ж тебе сосны понадобились?       — Есть тут что-то вечнозелёное с иголками или нет? — Цинцю не сдавался и явно не планировал что-либо объяснять. В ответ Шан Цинхуа только закатил глаза:       — Нет, прости, в романе про Древний Китай как-то не предусмотрел ёлки!       — А мог бы и предусмотреть, ты думаешь, в Древнем Китае ёлок не было?!       — Может, и были, — парировал Шан Цинхуа, — но в повествовании ни разу не понадобились. Даже не думал о каких-то сюжетных линиях с ёлками.       Ну, конечно. Как только Шэнь Цинцю мог надеяться на помощь Цинхуа? Как будто не знал, что этим всё и закончится. Заметно погрустнев от этой новости, он вызвал новую волну интереса со стороны лорда Аньдин.       — Скоро Большие снега, — буркнул Цинцю недовольно вместо объяснения.       — Ну да, через три дня.       — И сегодня воскресенье.       Шэнь Цинцю был уверен, что этой информации абсолютно достаточно для составления логической цепочки, ведущей напрямик к древнекитайским ёлкам. И, конечно же, ошибался. Шан Цинхуа смотрел на него, как на человека, которому то ли срочно стоит взять внеочередной отпуск и хорошенько отдохнуть, то ли, наоборот, погрузиться с головой в дела школы, чтобы всё лишнее покинуло, наконец, его невыносимый мозг.       — И каким же образом это всё вообще связано между собой? — спросил он, когда понял, что одного осуждающего взгляда недостаточно для продолжения диалога.       Шэнь Цинцю вздохнул с тем выражением лица, какое у него бывало, когда ему приходилось в сотый раз объяснять что-то не очень способному ученику: глубоко утомлённым с нотками уныния и разочарования в умственных способностях собеседника. Но по большей части всё-таки утомлённое.       — Итак, в этом году начало Больших снегов соответствует простому человеческому девятому декабря в том мире, — это он уточнил у Системы, пока летел на Аньдин. — Сегодня двенадцатый день Малых снегов, то есть четвёртое декабря. Воскресенье.       — А в ноябре… — попытался уточнить Шан Цинхуа, но договорить ему не дали.       — Тридцать дней, да.       Цинхуа бросил на Цинцю осуждающий взгляд: понятно же, что всё за него высчитала Система, а он теперь сидит с видом довольного собой профессора математики.       — Ну ладно, — сказал он наконец. — Допустим. А ёлка тебе зачем?       — Потому что сегодня первое воскресенье декабря! — торжественно объявил Шэнь Цинцю. — Адвент! Первый день! — добавил он, когда понял, что информации всё ещё недостаточно.       Шан Цинхуа закрыл лицо ладонями. Вся его поза просто кричала: «‎И ты требовал, чтобы я угадал ВОТ ЭТО?!»‎ Но вслух он сказал другое, как только удовлетворил срочную потребность не видеть лицо Цинцю хотя бы несколько секунд:       — Не знал, что ты католик.       — Я и не католик! Но подруга моей сестры училась в…       — Не-не-не! — прервал его Цинхуа. — Никаких историй про родню! Плевать мне, почему ты вдруг решил встретить Рождество вот здесь, — акцент на последних словах был такой силы, что не понять намёков было просто невозможно. — Но если так хочешь, можешь хоть всем пиком отметить мой день рождения, он двадцать пер…       — Я закачу тебе лучшее Рождество на следующий день рождения, — в голосе Цинцю начинало слышаться раздражение, — если ты ответишь на мои вопросы.       Вообще-то, Шан Цинхуа, конечно, не то чтобы сильно ошибался. Действительно, какое уж тут Рождество, когда живёшь на два Царства, одно из которых вообще-то демоническое, а его самый настоящий представитель прямо сейчас ждёт в вашем доме, когда ты наполнишь меч духовной силой и прилетишь к нему по воздуху ужинать какой-то фантастической тварью.       Да, честно говоря, и в родном мире причин встречать Рождество у него было немного — религиозных людей, и уж тем более христиан, не было ни в его семье, ни среди друзей. Но традиция отмечать Адвент почему-то всё же прижилась, и четыре заветные свечи на подставке из елового венка исправно горели к каждому Рождеству.       — Ладно, — вздохнул Шан Цинхуа, всё же выслушав «‎историю про родню». ‎ — Ёлок действительно нет. Но! — он поднял палец, не давая вырваться возражениям и обвинениям в преступной писательской непредусмотрительности. — Есть альтернатива.       Шан Цинхуа не всегда писал романы, сюжет в которых был на десятом месте. Когда-то он, как и положено настоящему ответственному писателю, корпел над каждой строчкой, выискивал интересные факты и «‎прошаривал матчасть»‎, чтобы всё было, как положено. Поэтому всяких бесполезных знаний в его голове было такое количество, что ему даже не пришлось обращаться за помощью к Системе, чтобы предположить:       — Ветки хвойных в христианской традиции, да и не только, конечно, но там точно, — начал он глубокомысленно, — символизируют вечную жизнь. Ну и противостояние смерти, особенно зимой, ну, ты понял, — Цинцю действительно понял и кивнул, готовый к продолжению познавательной рубрики. — Так что теоретически для венка должно подойти любое вечнозелёное растение.       Таких здесь было предостаточно и Шэнь Цинцю уже задумался было, какое из них выбрать, когда Цинхуа предложил:       — На Аньдин растёт зимоцвет. И цветёт, как бешеный, хотя пока что, вроде, и не должен.       Шэнь Цинцю чуть не вскочил из кресла от радости. Идеальный вариант! Минимум магии — только природные свойства кустарника, заимствованного из его родного мира практически без изменений, за исключением, видимо, ещё более долгого периода цветения.       К вечеру всё уже было готово. Достать свечи труда не составило, как и укрепить их на ярком венке, пестрящем цветами и напоминающем скорее весенний, чей зимний — идеально для этого случая. Напитав венок духовной силой, Цинцю добился того, чтобы цветы оставались живыми дольше месяца и точно пережили весь период Адвента. Помимо всех этих приготовлений, в какой-то момент Шэнь Цинцю настойчиво попросил своего супруга предоставить ему кухню, пока его дичь продолжала самозабвенно мариноваться, и с помощью не слишком понятных и слегка осуждающих инструкций от Системы смог собственноручно испечь печенье, которое ассоциировалось у него с Рождеством. Не с Адвентом, правда, потому что он так и не смог вспомнить, что именно они с семьёй тогда торжественно ели, но приготовить что-то особенное всё-таки хотелось. Он не мог гаратнировать, что получилось именно то, что должно было — всё-таки необходимости готовить самостоятельно у него не было в этом мире настолько давно, что каждый раз был приурочен к какой-то праздничной традиции. Поэтому, когда Шэнь Цинцю уведомил, что занимает до вечера кухню, настала очередь Бинхэ спрашивать, какой у них повод. Цинцю на это лишь отмахнулся, сказав, что расскажет, когда придёт время.       Конечно же, он и до этого думал, как вообще объяснить происходящее Ло Бинхэ. Можно было сказать, что это способ из другого мира отметить зимнее солнцестояние, которое как раз приходилось на конец декабря. Или он мог приурочить неизвестную традицию к Новому году по современному календарю, о котором уже как-то рассказывал Бинхэ. Ну или можно было начать челлендж «‎Расскажи Лорду Демонов о христианстве и объясни, почему ты празднуешь эти праздники, так, чтобы он не подумал, что тебе плохо в этом мире и ты настолько скучаешь по старым семейным посиделкам, которые прекратились за много лет до твоего попадания сюда и по которым ты, возможно, действительно скучаешь, но не хочешь себе в этом признаваться, что тянешь каждую мельчайшую деталь оттуда за общий стол»‎. Стоило попытаться что-то решить, как у него начинала болеть голова, поэтому в какой-то момент он просто подумал, что не будет ничего планировать заранее, а просто станет действовать по ситуации, смотря по тому, как пойдёт разговор и какие именно вопросы Бинхэ будет задавать.       Но когда этот момент настал, он не задумываясь выбрал путь, который казался просто катастрофически, неоправданно сложным. Всё было готово: стол ломился от блюд, которых хватило бы, чтобы устроить пир для доброй половины школы — всё это, кажется, и так планировалось с самого начала, ещё до идеи Цинцю превратить обычный вечер в праздничный; в центре стоял венок с жёлтыми цветами, на котором красовались четыре толстые свечи с аккуратно вырезанными на них цифрами-иероглифами; рядом не менее почётное место занимало большое блюдо с главным кушаньем вечера — Цинцю пришлось с боем отвоёвывать это звание для безвременно ушедшей птицеподобной твари, чтобы оно не досталось жалкой пародии на рождественское печенье, которому не место было на этом столе ни в каком из миров, — запах от него исходил такой аппетитный, что с первой свечой хотелось уже расправиться как можно скорее.       Комната была погружена во мрак — за окном успело стемнеть, а единственным источником света намеренно осталась одна-единственная лампа, к которой скоро должен был присоединиться маленький язычок пламени, отбрасывающий озорные блики на жёлтые лепестки. Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ сидели рядом, как они делали всегда, вне зависимости от того, праздничный был день или самый обыкновенный. Сидеть напротив, может, и удобнее для разговоров лицом к лицу, но чувствовать рядом родное плечо всё-таки гораздо приятнее — а голову уж можно и повернуть. Правда, сейчас им предстоял такой долгий разговор, что Цинцю начинал жалеть, что в этот раз они не расселись по-человечески. Он долго вертел в руках чашу с горячим вином, прежде чем начать разговор.       — На самом деле традиция, с которой я хотел тебя познакомить, и самому мне знакома не очень хорошо, — решил он начать издалека. В глазах Бинхэ, насколько позволял рассмотреть полумрак, отразилось непонимание, но он не стал перебивать, надеясь, что сейчас его Шицзунь объяснит, что имеет в виду. И на этот раз тот действительно постарался быть полностью понятым. — Точно так же, как и здесь, там люди верят в разных богов. Кто-то верит в Будду и Гуаньинь, а кто-то в совершенно других богов, о которых здесь никто даже не слышал.       — А в каких богов верил там А-Юань? — не удержался Бинхэ от вопроса, на который не так-то просто было дать ответ.       — На самом деле, я и сам не уверен… — Цинцю задумался. Сложно было объяснить кому-то то, что сам не до конца понимаешь. — В том мире боги не слишком вмешиваются в жизнь людей, а у людей нет сил, дарованных свыше — поэтому можно сказать, что большей части людей там вообще всё равно, есть ли боги или нет. Они просто живут свою обычную жизнь и не задумываются ни о чём.       — Оу, — Бинхэ было сложно понять, как можно не думать о таком, считать это незначительным. Но он очень старался понять.       — Но есть люди, — поспешил перевести тему Цинцю, — которые из поколения в поколения твёрдо знают, в каких богов верят, и отмечают праздники, связанные с жизнями этих богов. — Бинхэ кивнул, это уже было ему знакомо. — Но иногда такие праздники уходят далеко от своих истоков. Уже неважно, поклоняешься ты этому богу или нет — праздник становится просто красивой традицией, и ты можешь даже не знать, что она означает.       — Как праздник сбора урожая в горных деревнях, вечно покрытых снегом, где никогда не собирают урожай, да?       — Точно! — обрадовался Шэнь Цинцю тому, что ему ещё не время хоронить в себе учителя. — В моём мире очень много людей празднуют так день Рождества. Это день рождения одного из богов, и для его почитателей это большой праздник, а для остальных — просто красивый обычай. И одна из традиций, приуроченных к этому дню — вот этот венок со свечами. Каждую неделю в воскресенье положено зажигать по одной свече, а последнюю, четвёртую, зажигают в субботу, накануне самого праздника. Ведь праздник всегда приятнее, когда сильно его ждёшь, ведь так?       — А-Юань прав, как всегда, — улыбнулся Бинхэ. Было ясно, что не вся речь мужа была ему понятна, и наверняка он уже готовил огромное количество вопросов, как делал это всегда, когда Цинцю рассказывал о своей прошлой жизни. Ло Бинхэ хотел знать о своём Шицзуне всё, что тот готов был рассказать, ловя каждую крупицу такой драгоценной информации. Но все эти вопросы он собирался задать потом, когда необходимые обряды будут исполнены, и они приступят к почти-обычному ужину.       Только один вопрос не давал ему покоя настолько, что задать его он решил прямо сейчас:       — А эти печенья тоже связаны с этой традицией?       Цинцю, делавший в этот момент глоток вина, чудом не поперхнулся, хотя для этого пришлось проглотить слишком много, и теперь у него ныло где-то в глубине гортани:       — Ну… — протянул он сдавленно, — типа того, да. Типа того.       Технически оно и правда связано с традицией, если считать традицией встречу Рождества как таковую. Допустим. Почему бы нет.       Тянуть больше не хотелось. Теперь, когда всё было прояснено, можно было приступить к главному действу этого вечера. Шэнь Цинцю взял приготовленную заранее длинную щепку с пропитанной серой головкой, которые он за всё своё время жизни в этом мире успел довести практически до состояния знакомых ему спичек. Щелчком пальцев другой руки он послал маленькую искру, которая тут же заставила серу разгореться в яркое пламя.       Бинхэ смотрел на это пламя, подперев руку ладонью:       — Шицзуню удобнее было бы поджечь сразу свечу, разве нет?       — Да, — ответил Цинцю, улыбаясь. Веера, чтобы привычно скрыть эту тёплую улыбку, под рукой не было, но он совершенно об этом не жалел. — Да, Шицзуню было бы удобнее, конечно. Но вот поджечь свечу с помощью духовной силы вдвоём — уже сложновато, не находишь?       С этими словами он протянул ладонь с зажатой в ней спичкой Бинхэ и тот, округлив глаза от удивления, неуверенно накрыл кисть Шицзуня своей. Вдвоём они поднесли пламя к фитилю свечи, украшенной иероглифом «‎Один»‎.       Ло Бинхэ смотрел на маленький огонёк, ещё один осколок прошлой жизни его Шицзуня. А Цинцю, потушив спичку, смотрел на Бинхэ. В его глазах огонь отражался не пламенем Бездны, а тёплым спокойным светом тихой нежности. В какой-то момент Шэнь Цинцю увидел, что огненные блики пляшут теперь не только в глазах его мужа, но и на его щеках — он и сам не заметил собственных слёз, погрузившись в тревожные мысли, видимо, о том времени, когда Шэнь Цинцю ещё был Шэнь Юанем. Тело Цинцю оказалось быстрее мыслей — он сам почти удивился, когда понял, что крепко обнимает сидящего рядом супруга, разделившего с ним сейчас праздник, который ни для кого из них не был родным.       Ещё утром Шэнь Цинцю чувствовал только уныние и убеждённость в том, что каждая деталь этого мира превратилась для него в рутину. И только теперь, сделав всё возможное, чтобы внести в свою жизнь хоть какое-то разнообразие, он понял, что всё ещё не привык к одному-единственному явлению в этой жизни, к тому, что существовало с ним всё время с самого его чудесного возрождения в глупом романе — он всё ещё не привык к любви Ло Бинхэ, которая была такой огромной, что заставляла даже чувствовать себя неловко, будто принимал он больше, чем мог отдать.       Там, в той жизни, которая стала прошлой, казалось, ещё до того, как он умер в родном мире, он сидел за семейным ужином и смотрел на одинокую свечу, означающую всего лишь наступление первого декабрьского воскресенья. Тогда он думал, что жизнь его расписана от и до — у него есть учёба, будет работа. Всё, как и всегда, как и у всех — в его семье, в семьях его друзей, в каждой семье на планете Земля в суетливом и неизбежно-родном двадцать первом веке. Потом эти планы разбились вдребезги, зато появились новые: выжить в своей скромной квартире, время от времени развлекаясь спорами на интернет-форумах. Этот предсказуемый и унылый уклад жизни пошёл прахом гораздо более радикально, чем кто-либо вообще мог предположить. И с планами в его жизни всё стало гораздо сложнее. От знал наизусть каждую страницу низкопробного чтива, которое стало теперь сценарием его жизни, и с уверенностью мог сказать, что будет с ним завтра, через месяц. И что ждёт его в самом конце.       И как же непозволительно долго до него доходило, что каждое слово в это прописанном от и до сценарии было ложью. Никто и никогда не смог бы сказать, что через время, равное нескольким человеческим жизням, он окажется здесь, в бамбуковой хижине на одном из величайших пиков хребта Тяньгун. У него будут верные ученики, видящие в нём великого мастера, друзья, ставшие почти что семьёй, и любящий муж, который сломал ради своей любви все планы жестокого сюжета и неумолимой Системы.       Вдыхая запах Ло Бинхэ, который пах этим вечером специями и костром, Шэнь Цинцю вдруг вспомнил, что у каждой из свечей Адвента было своё название. Они все были как-то связаны с Рождеством, это он знал точно. Но сами названия напрочь вылетели из головы, и вспомнить их никак не получалось.       Обращаться в такой момент к Системе не хотелось совершенно. Он обязательно это выяснит, но как-нибудь потом. Обязательно выяснит.