***
Детские площадки всегда были местами, наполненными жизнью. В любую, казалось бы, плохую погоду дети находили, чем себя занять, полностью заполняя доступное им пространство движением, криками и играми. Скрип, который издавали перегруженные качели, сливался с искренним, ярким смехом; вместе они создавали мелодию детства, что во все времена звучала одинаково, отдаваясь на подкорке сладкой ноткой ностальгии по самым беззаботным временам жизни. Но вот ночью… ночью место, полное добрых воспоминаний превращалось в искаженные, гротескные декорации для фильмов ужасов. Все эти дружелюбные мордочки животных на каруселях выглядели пугающе угрюмыми, их мёртвые взгляды ложились невыносимой тяжестью на спины. Теперь скрип уже пустых качелей отличался особо зловещими нотками. Круговая карусель двигалась сама по себе, а воображение само дорисовывало искаженные образы и детские силуэты. Тени, длинные и безобразные, дрожали, изгибались, искажаясь под фонарным светом. Вещи, ненароком оставленные в песочнице, лопаточка то будь или забытый детский башмачок, навевали сугубо удручающие мысли. Одним удобным взмахом руки Санджи очистил от снега небольшое пространство на длинных качелях. Деревья прикрывали их от любопытных взглядов окон соседних домов. — Зачем мы остановились здесь? — буркнул Зоро, опасливо оглядываясь. — Как это — «зачем»? С пустыми руками собрался идти? Санджи с глухим стуком уронил тяжёлую сумку на сидение рядом с собой, только сейчас ощущая, как ноют из-за её веса плечи. Застёжка звонко щёлкнула. Он ловко выудил содержимое, протягивая блестящий металлический баллончик в сторону Зоро. — Тебе чёрную или красную? — А какие ещё есть? — Белая, разве что. Я взял стандартный набор красок. Думал, нам хватит. Не картины эпохи Ренессанса идем на стенах рисовать всё-таки. Маркеры ты взял, да? Молодец. Ах, погоди, ещё кое-что. Зашуршала бумага. — Карта? Зоро прищурился. В руках Санджи — распечатка карты здешнего района. Та была вручную исчерчена кругами, стрелочками и изобиловала мелкими подписями. — Я знаю о твоих проблемах, и… не смотри на меня так! Это не из-за твоего топографического кретинизма. Ну, не только из-за него. Я отметил камеры, — Санджи говорил быстро, словно стараясь пресечь лишние вопросы, — А также места, потенциально ими увешанные. Школы, детские сады. Вот, под номерами. — Их… 27 штук! Как-то многовато. Попасться будет проще простого. — Хорошая инфраструктура района. Что ты хотел? Понимаю, ты живешь у черта на куличиках. Но не удивляйся так, будто в жизни по спальным районам не прогуливался, — Санджи сложил карту несколько раз и протянул её Зоро; всё равно, пока изучал район и помечал здания, запомнил каждую улочку, каждое административное здание, в особенности адрес полицейского участка, который им стоило бы обходить километра за три, — Ещё наклеек тебе сейчас дам, погоди минутку. — Наклеек? — Зоро задумчиво почесал подбородок, но без сопротивления вытянул вперёд руку, — Мы разве не будем просто стены разрисовывать? — Слушай, это отчасти благотворительный забег, верно? Хочешь же позлить местных полицейских? Так ты представь, сколько будет проблем от мелких наклеек, которые будут мозолить им глаза. Особенно, если мы заклеим каждый жалкий столбик. Будет нашим фирменным почерком. Стопочка ровно вырезанных прямоугольников упала в руку Зоро. Он перевернул их; цветная печать, на ней — светлые буквы, четверостишья.Этот климат просто невыносим
И я как будто привык но дышу с трудом
Мне кажется нас убивает
Этот серый город
— Погоди, это ведь… — Строчки из песен, это… — Санджи улыбнулся, оборвав фразу на полуслове. — Думаешь, глупая идея? Зоро перебирал одно четверостишье за другим. Видно было, что смысл многих из них доходил до него не сразу; всё хранилось между строк, так умело пряталась в буквах истина, за метафорами и отсылками.Из этих окон
Здесь никуда не убежать
Еще немного
И ничего уже не жаль
— Нет, я думаю, это крайне умно. И красиво, — Ророноа спрятал ворох бумажек к себе в рюкзак. — Мне нравится идея. Я думал, мы просто будем пачкать непотребными фразами заборы, но так даже лучше. Я чувствую себя чем-то большим, чем просто мелкое хулиганье. — «Мелкое хулиганье»? — Санджи рассмеялся, — Вот как ты это воспринимаешь? Мы — преступники. Настоящие вандалы. И никаких непотребных фраз, Зоро! Да, мы портим городское имущество, но это только потому, что мэр города позволяет разрушать одно культурное здание за другим, подписывая приказы о застройке очередного торгового центра ради отмывания денег. — Знаешь ли, расклеивать по городу строчки из песен — это скорее что-то про искусство, нежели про порчу имущества. Лицо Санджи смягчилось; он на мгновение обернулся лучиком света в эту удручающе тёмную зимнюю ночь. На душе стало теплее от того, что этот на вид непробиваемый Ророноа Зоро понял столь личную для него вещь. Проникся идеей, поймал мысль, ухватил саму суть. Мало нужно для истинного счастья — лишь капелька человеческого понимания. Но, в конце концов, пришлось отбросить сентиментальность ради дела. Санджи одним коротким кивком указал на небольшую арку, что затерялась в стыке домов, приглашая Зоро на незабываемую полуночную прогулку. Тот понял всё без слов, и они спокойным шагом двинулись вперёд, пропадая в тени многоэтажек.И где та улица?
И где тот дом?
На каком этаже ждут нас?
Где откроют без звонка?
На самом деле у парней этой ночью была одна конкретная цель; правда, до неё нужно было идти от места встречи несколько длинных кварталов. В целом, времени они терять не собирались. Они прикрыли лица масками, надели шапки, стараясь затереть собственные отличительные черты. Если Зоро не был сильно озабочен безопасностью, то Санджи оказался более серьёзен. Он постоянно сверялся с картой камер, выхватывая её из рук сообщника по преступлению, и, несмотря на то, что знал эти улочки наизусть, каждый раз чертыхался из-за невозможности разрисовать маркером ту или иную дверь. Санджи прислушивался к лишнему шуму; даже машины с видеорегистраторами старался обходить стороной. Столб за столбом, остановка за остановкой, хулиганы оставляли свои следы. Было холодно и влажно, поэтому наклейки действительно спасали их в том случае, когда маркеры предательски скользили и отказывались расписывать поверхности. Вывески редких продуктовых магазинов ярко сверкали, освещая небольшие участки дороги. Широкий проспект был пуст, по нему лишь иногда проносились на огромной скорости ночные такси. Наконец, парни вышли к перекрёстку; на этом месте пересекалось два больших проспекта, а ещё проходили трамвайные пути. Металлические информационные стенды с сильно поредевшим содержимым привлекли их внимание. Санджи остановился рядом с одним из них, задумчиво оценивая масштаб возможной работы. Плакат о концерте какой-то группы был грубо, кусками отодран; бумажные обрывки являли собой призрачное доказательство того, что когда-то приезд чьих-то кумиров был реальностью, а сейчас стал лишь очередной непостижимой мечтой. Выглядела эта картина как предложение, от которого было безумно сложно отказаться. — Давай краской воспользуемся, — шепнул Санджи, кивая на стенд. — Что, зря тащили? — Угу, — Зоро был немногословен, но уговаривать его не пришлось. — Какая ярче ляжет? — Да любая. Давай чёрной. Главное по сторонам смотри. Санджи подошёл к стенду вплотную, ловко вытащил из сумки краску, резко встряхнул её несколько раз; в безмолвии пустой улицы звук шарика, ударяющегося о металлические стенки внутри баллончика, казался оглушительным. Все звёзды сошлись воедино: пустой перекресток, одинокий уличный стенд и парень, пылающий идеей оставить свой след в истории улиц. Наконец, момент настал, он рванул на себя колпачок и… Ничего не произошло. Санджи замешкался. Осечка. Сил не хватило? Пальцы соскользнули? Он схватил колпачок покрепче, рванул на себя с новой силой. Снова ничего. Он покрутил, повертел в руках краску, дергая то туда, то сюда злосчастный пластик. А потом поднял полный ужаса взгляд на Зоро. — Не открывается. — Тише, — Зоро выхватил баллончик из чужих рук и ковырнул ногтем что-то на колпачке. — Ты где краску брал? — Заказал на сайте «НьюсКу», конечно. Доставка быстрая. — Внимательнее надо быть. На этих банках колпачки антивандальные. — Что, блять, значит «антивандальные»?! Это ж, сука, краска для вандализма! На кой чёрт делать антивандальное на чём-то очень-даже-вандальном! — Тише ты! Зоро резко рванул Санджи за плечо и притянул к себе. Неприятный лязг металла подмял и обезличил на секунду все другие звуки. Санджи и не понял, что произошло, так быстро всё случилось; он прижат сильными руками к Ророноа, а Ророноа спиной прижат к противоположной стороне стенда. Стон металла затих, и, наконец, до Блэклега начало доходить осознание плачевности их ситуации. В гробовой тишине рёв мотора походил на звериный рык. Яркий луч фар лизнул ослепляющим светом по их ногам. Санджи затаил дыхание, смотря вниз, на то, как дребезжат на земле их тени, что сливались с квадратом железной афиши. Зоро не сводил взгляда с дороги. В их висках стучало одно болезненное желание: «лишь бы поехал прямо». Светофор отсчитывал секунды красного света. Тот мигал, не перебивая фар, в унисон со стуком мальчишеских сердец. Наконец, мотор лениво заурчал, и машина рванула вперёд. Вперёд, не сворачивая. А парни стояли, обнимаясь в темноте, пока «опасность» не скрылась где-то в дальнем отрезке бесконечного проспекта. Ухо Санджи полоснуло горячее дыхание. — Зря мы выбрали перекрёсток. Мы тут как на ладони. — М… Зоро? — Что? — Отпусти, Зоро. Только сейчас руки, сжимающие Санджи так бережно и трепетно, дрогнули и расслабились. Он воспользовался этой слабостью и спешно отпрянул, ощущая, как тепло чужого тела развеивается на крепчающем морозе. В мгновение стало одиноко-холодно. Мимолётное желание возникло в груди, но тут же отдало привкусом вины. «Ах, вот бы машина ещё раз проехала». И, пряча неловкость за слоем раздражения, Санджи отвернулся и проговорил: — А, чуть не попались. Дерьмовый перекрёсток. Давай свалим отсюда поскорее. — Если я правильно помню твою карту, тут недалеко есть круглосуточная забегаловка. Возьмем там что-нибудь перекусить? — вдруг выдал Зоро, небрежно, будто невзначай оттряхивая кожаную куртку от пятен, что оставил на ней стенд. — Ты ударился головой? Забыл, чем мы тут занимаемся? Это тебе не ночной тур по городу, мы не развлекаться и не пить кофе сюда пришли. — Нам бы света, да место, где мы сможем спокойно краску открыть. А ещё… я будто труп в объятиях сейчас держал. Контекст этой броской фразы не был Санджи до конца понятен, потому подбирать колкости в ответ было вдвойне тяжелее. — Слушай, если у тебя в руках когда-нибудь окажется дама, даже не смей говорить ей такие слова. Я понимаю, что я не нежный цветочек, но, прошу тебя, имей совесть. Кажется, Зоро пропустил этот совет мимо ушей. — Холодный ты. Замёрз ведь. Пойдем, руки отогреешь хотя бы. Там и решим, что делать дальше. На мгновение Санджи застыл, не в силах двинуться с места и уйти подальше от этого проклятого перекрёстка. Страшно допускать мысль, что Зоро мог о нём так искренне и нежно заботиться. Будто, был бы у них сейчас плед под рукой, тот не постеснялся им воспользоваться, да замотал бы Санджи по самый подбородок. Не найдясь с ответом, он буркнул неуверенное «пойдем», выхватывая карту из рук Зоро, дабы тот ненароком не завёл их не туда. Благо, на узкой улочке, в которую они быстро свернули, достаточно темно, дабы укрыть бушующий на лице Санджи румянец.Нежный взгляд на первый ряд, там вместо глаз нули В который раз готов на все, всем дать своей любви
И песни рвут напополам, и мест у бара нет Но сцена кажется пустой — такой, как я внутри Такой, как я внутри
— Так, как думаешь, что здесь нарисовано? Вот тут, около выемки? — Отвёртка. — Серьёзно? С каких пор отвёртка — это то, с чем хулиганы выходят рисовать члены на заборах? Да, каждый раз, выходя из дома в час ночи, беру с собой отвёртку, чёрт возьми! — У Усоппа отвёртка нашлась бы. — Усопп струсил, поэтому мы этим грязным делом занимаемся в одиночку. Его болезнь «я боюсь всего и сразу» нас сегодня подвела. Ладно, сейчас поищу у себя, вдруг в сумке чего завалялось… а ты погугли, может, путаем мы всё. Не верю, что колпачки эти обязательно отвёртками вскрывать. Ночная забегаловка отдавала дань всем канонам подобных мест. Начиная от того, что находилась она в маленьком, плохо проветриваемом помещении, жарком до одури, заканчивая едой, такой паршиво безвкусной, что даже у Санджи возникло желание отправить содержимое тарелки в мусор. Он отхлебнул разбавленный кофе. Ничего, кроме обилия нерастворившегося до конца сахара, на языке не осталось. Будто в сладкую воду капнули пищевым красителем. Язык не поворачивался назвать это мутное нечто в бумажном стаканчике «кофе». Но жаловаться не приходилось. Панорамные окна, напротив которых примостили длинную стойку для посетителей, запотели, покрылись разводами. Так оно и лучше, никто сквозь пелену грязного стекла их не разглядит. Парни забились в угол, заняли единственный круглый столик под вешалкой. Внимание единственного сотрудника полностью сосредоточилось на маленьком мониторе, с которого вещали футбольный матч. Громкость телевизора была выкручена на полную мощность, потому любые разговоры терялись в бесконечных возгласах комментатора. — Я нашёл видео, — Зоро ткнул в телефон пальцем, — Смотри, колпачок снимают отвёрткой. — Не-ет! — протянул Санджи, тяжело вздыхая, — Невозможно! Я им такой лестный отзыв накатаю, будут знать… — Отзывы делу не помогут. Какие у тебя успехи? Санджи успел выложить перед собой добрую часть содержимого сумки. Оказалось, он таскал у себя на плече очень странный и на вид жутко тяжёлый походный набор. Бумажки, таблетки, бинты, энергетические батончики, бутылка воды, покрывшаяся испариной из-за перепада температур. Наконец, нечто полезное звякнуло у него в руках. — Ключи! — выдохнул он, восторгаясь такой очевидной, казалось бы, идее. — Так, давай баллончик, сейчас всё сделаю. — Слушай, может, лучше я? — Я заказал эту проклятую хрень, я её и вскрою! — Санджи ревниво прижал баллончик с краской к груди. Уверенности в парне было предостаточно; но вот умения, казалось, его сегодня с концами подводили. Несмотря на то, что один из мелких ключей в его связке идеально подошёл к выемке, у Санджи никак не получалось правильно поддеть крышку. Он дёргал ключом туда-сюда с такой силой, что края пластика облупились и исказились. Зоро наблюдал эту сцену не без тени беспокойства. Наконец, его терпение лопнуло: — Отдай мне, — он ловко протянул вперёд руку, выхватывая баллончик. — Нет! — сопротивлялся Санджи, — Не-не-не! Я почти… у меня же почти получилось! — Ключ. Дай мне. — напирал Зоро. — Нет. — Тогда я разгрызу зубами этот колпачок. — Дьявол! Ты невыносим! — Санджи сдался, грубым жестом бросая ключи. Они со звоном брякнули о стол, оцарапывая поверхность, — Я не дам тебе отъехать в травмпункт в такую важную ночь. Забирай ключи. Не погни только, мне ими ещё, вообще-то, ящик на подработке откр… Щёлк! Колпачок с характерным звуком отскочил, ударился прямо о серединку круглого столика, подпрыгнул второй раз и, наконец, грациозно улетел куда-то на пол. — Как ты это сделал? — Санджи сорвался со стула, следуя за колпачком, явно боясь потерять его среди стульев. — Я просто повернул ключ. Знаешь, как дверь в квартиру открыть. От себя, — Зоро воссоздал характерное движение — сжал кулак, делая им мягкий полукруг. — Я тебя просто ненавижу. Колпачок был найден и аккуратно возвращен на место. Парни не решились закрывать его плотно — вдруг защелкнется снова. Хотя, способ вскрывать антивандальные баллончики у них теперь имелся. Санджи заплатил наличкой; снова из-за соображений безопасности, хотя Зоро и считал подобное поведение излишним. В любом случае, плюсы посещения заведения они нашли — тут был туалет. Найти санузел, пускай и скромный, но рабочий и вполне доступный, в спальном районе в два часа ночи вообще-то тот ещё подвиг. — Оставь идею вернуться к тому стэнду, — выдохнул Зоро, когда они покинули забегаловку. — Но… — Никаких но. Слишком безрассудно. Не ты ли тут топишь за безопасность? Санджи лишь безропотно пожал плечами. И снова в чем-то Зоро сегодня был прав.Всё, о чём мечтал, закружилось в танце И мир смеялся, он пел свой гимн Растаял туман, засохли краски Пожалуйста, дай тебя запомнить таким
В конце длинной аллеи, густо усаженной некогда зелёными деревьями, стоял недостроенный дом. В каждом спальном районе были свои изъяны, недостатки, чёрные дыры. Стоило свернуть за угол от больших проспектов и вот, взгляните — огромное заброшенное здание, на заборе которого висела позорным пятном белая табличка, уверяющая, что объект будет достроен весной. Весной прошлого года. Все сроки пропущены, дедлайны сгорели. А здание так и стоит, портит вид. Кажется, это должен был быть молодёжный центр; ну, функцию свою, он в какой-то мере, даже будучи призрачным скелетом, выполняет. Молодежь проводит здесь время, разукрашивая депрессивно-серые бетонные стены яркими надписями и похабными картинами. Здание обнесено забором; он не слишком высокий, и слишком уж хлипкий — просто металлические пласты, погнутые и помятые временем и излишне активными подростками. На нём предостаточно рисунков и писем поколения, как и на самом здании. Санджи проводит по облупившейся надписи пальцами.Вниз по лестничной клетке
Сквозь записки на стенках
Позабытые навсегда
Вниз по лестничной клетке
Как ожоги на побелке
Непонятны как и я
После недолгих поисков ребята находят небольшую прореху в заборе. Погнутый металл отходил в сторону в самом углу, и, если приложить немного усилий, можно с легкостью проползти внутрь по сырой земле. Тёмная арка дверного проёма выглядит зловеще; наверняка, в проекте дома на этом месте должны были стоять красивые резные двери на массивных петлях. Сейчас же здесь осталась лишь удручающая пустота. Шагнёшь — проглотит и не подавится. Санджи вздыхает, достает из нагрудного кармашка фонарик и освещает им путь. Коридор длинный, заваленный строительным мусором и пустыми бутылками. Весь этаж обрывается пустой шахтой лифта. Подземная парковка не предусматривалась, так что дно шахты находилось совсем неглубоко; можно было легко спрыгнуть и так же легко вылезти. Санджи взглянул в нелепую сквозную дыру сквозь неисчисляемые этажи, оглядывая тросы, что так никогда и не подтянут лифт вверх. Рядом — лестница. Хлипкая, без перил и облицовки. Только голые торчащие из стен бетонные прямоугольники-ступени. Кажется, шагнешь и всё, они провалятся, уйдут из-под ног, обрекая тебя на неминуемое падение. Хотя, всё здание целиком не внушало доверия. Оно истерзанное, недостроенное и пустое, и вселяло лишь бесконечную тоску своим бессмысленным существованием. Труп, который уже не оживить и не снести. Труп, который портит вид. Весь их город медленно обрастал шрамами недостроев и заброшенных проектов. Зоро касается рукой плеча друга, и Санджи с усилием делает шаг вперёд. Им нужно на второй этаж.Шаг за шагом всё выше
Я тебя украду
Ты прерывисто дышишь
Качая звезду
На этом этаже — выход на огромный панорамный балкон. Ну, точнее то, что от него, по факту, оставалось. Сейчас это лишь огромная бетонная платформа, бесформенная и хрупкая на вид, но позволяющая спокойно слоняться по ней вдоль стен туда-сюда. Балкон не разжился перилами, так что свалиться с него было проще простого. Внизу, прямо рядом с забором Санджи приметил несколько сваленных в кучу старых грязных матрасов; наверняка подростки с разбегу на спор прыгали с высоты второго этажа, используя их для «мягких» приземлений. Интересно, сколько хрупких костей было переломано после таких игр? — Напишем пару хороших строк? Санджи оборачивается на голос. Из-за светового загрязнения города на небе ни одной звезды. Просто однотонное грязное полотно неба. Но для Санджи сейчас всё вокруг засияло ярче в сто крат. — Ага. Давай. Он встряхивает баллончик. Подносит к истерзанному до него тысячу раз бетону краску, жмёт на курок, и… — А стоит ли оно того? — Что, прости? — Зоро смотрит на него строго. Холодно. Будто готовый вот-вот отчитать его за глупость. — Стоит ли оно того, а? — Санджи слегка отступает, опасно останавливая каблук ботинка в миллиметре от края. — Вот напишем мы пару проникновенных строк. И что? Это ж даже не наше искусство. Не наши стихи. Какой смысл бороться за сохранение города, если мы сами ничего не создаем? Это здание не достроят. А культурные здания, которые старше любого местного жителя, в конце концов снесут. — А еда… еда это разве не искусство? — вдруг спрашивает Зоро. — Что? — Санджи теряется. — Ты о чём это? — Ты сказал, что мы ничего не создаем. Но еда — это искусство. То, как ты готовишь, по крайней мере. И я считаю свои занятия кендо тоже в каком-то смысле искусством. К сожалению, такое не нанесешь на стену. Не совсем это тот вид искусства, который подходит, да? Так позаимствуем у других творцов их деятельность, более подходящую. Не страшно. Главное в нашей работе мысль донести. Привлечь внимание прохожих, которые по этой аллее каждый день на свои скучные работы таскаются, ничего не замечая. — Но изменится ли город? Привлечёт ли это внимание общественности? Может, я слишком много на себя возлагаю, а? Песни на наклейках — глупая идея. Искусство на зданиях и искусство в самих зданиях. Вот что я хотел сказать. Я просто хочу прокричать «прекратите уродовать мой город своими проклятыми многоэтажками!». Прекратите забрасывать проекты зданий вот так, распиливая бюджеты! Прекратите! Прекратите… И вдруг Зоро хватает его. Снова. Как тогда, на перекрёстке. Отчаянно и резко. Прижимает к стене. Смотрит прямо в глаза, грубовато поворачивая его лицо к себе, не давая и шанса отвернуться. — Ну что за чушь ты несёшь. — Но… — То, что ты осознаешь проблему — уже похвально. То, что ты стараешься что-то сделать ради решения этой проблемы, в нашем случае пусть и незаконное — целый подвиг. Санджи хотел что-то ещё сказать, но Зоро тряхнул его за плечи, будто пытаясь разбудить. — Нет. Ни слова больше. Как ты можешь быть таким невыносимым, не понимаю. — В каком смысле невыносимым?! Эй, попридержи язык, ходячее недоразумение. — Ты такой, блять, умный. Придумал всю эту затею с песнями на наклейках. Нашёл это здание, предложил его расписать в качестве протеста. Ты красивый, деятельный, обаятельный. И такой до неприличия неуверенный в себе. Да что с тобой такое! Проснись, посмотри, наконец, в зеркало. Посмотри со стороны на себя! Посмотри моими глазами. И поверь в свои силы. Только сейчас Санджи осознал, что с неба вновь начали срываться снежинки. Причем не такие мелкие, которые припорошили дворы ещё со вечера, нет. Настоящие, крупные, резные снежинки. Они сорвались с неба так же внезапно и неожиданно, как и комплименты с губ от самого холодного парня их компании. Он устремил взгляд куда-то туда, наверх, без интереса наблюдая за танцем белых точек, что постепенно заполняли собой всё пространство вокруг них. — Санджи. Посмотри-ка на меня. Ты меня услышал? — Ага. Не понимаю, зачем ты пытаешься мне мозги вправить. Совсем на тебя не похоже. Зоро нахмурился. В тусклом свете снежной ночи было видно, как меж его напряженно сведенных бровей западает морщинка. — Ты переводишь стрелки разговора с себя на меня. — Ну, а что мы обо мне-то да обо мне. Давай о тебе. Какой тебе резон стоять тут, осыпать меня комплиментами и ободряющими речами? Мне казалось у тебя одно это твоё… дерьмовое фехтование на уме. И, возможно, пиво. Причем тут беспокойство о зданиях и порче культурного наследия города, а? В смысле, спасибо за приятные слова, окей. Я просто… мне сложно в них поверить. Сложно такое от тебя слышать. У меня ощущение, будто это Нами или Усопп тебе речь написали, сам бы ты до такого не додумался, вот. — Ты обо мне настолько плохого мнения?! — искренне возмутился Зоро. — Мы не так уж много времени вместе проводим, чтоб я знал о тебе больше, чем вижу на встречах у Луффи, где ты прикрываешься банкой светлого пива и хохочешь от его дурацких шуток. — А могли бы больше. В смысле, времени вместе проводить. Вне компании. У Санджи подозрительно кольнуло где-то под ложечкой. Ему хочется стереть с себя странные ощущения, так же легко, как стряхнуть снег с куртки. Они ему не понравились, эти чувства, они толкали его к краю недостроенного балкона, в рвущуюся клочьями снега темноту. — О, это что — приглашения на свидание? Санджи рассмеялся, не найдя выхода остроумнее, чем отшутиться. Мысль о свидании с этим неотёсанным грубоватым парнем казалась ему смешной и невозможной. Или он просто хотел сделать её такой. — Да. — вдруг ответил Зоро без тени сомнения. И вдруг, в одно мгновение, из далекой папки с пометкой «невозможно», мысль о свидании переместилась в отдел «вполне, черт возьми, реально». И это сломало последние оборонительные баррикады, что Санджи так долго и упорно строил. — Ага. Спасибо за поддержание моей шутки. Но шутить нужно с менее серьёзным лицом, окей? — Санджи попытался отмахнуться. — Это не шутка, идиот. Пошли на свидание, я серьёзно. Внезапно к горлу подкатил странный ком раздражения и сожаления. Пазл в голове сложился в удручающе тревожную картинку. Он хотел оттолкнуть Зоро, очернить его в своих глазах; ему не хотелось допускать отчаянной мысли, этой отвратительно реальной возможности их близости. — Ты поэтому согласился на эту тупую ночную вылазку? Ради приглашения меня на свидание? Тебе плевать на город и сносы, да?! — Нет. Просто здание, в котором отец преподает кендо, вполне могут снести. Поэтому для меня это вовсе не тупая ночная вылазка. Это подвиг. Это шанс на спасения целой оравы заинтересованных в «дерьмовом фехтовании» детишек. Воцарилась странная тишина. В ней не было напряжения или суеты, нет. Скорее она стала паузой для передышки. Для осмысления. Санджи прикусил губу от стыда. В его друге оказалось намного больше любопытных граней, о каких он и думать не смел вплоть до этой безумной ночи. Все эти раздумья и решения требовали огромного количества времени. Признания были так не к месту; не здесь, не сейчас, не на втором этаже заброшенного здания, в ночь, когда за волосы неумолимо цепляются игривые снежинки. Санджи смотрел в упор на Зоро. Разглядывал черты его лица, которое было настолько невыносимо близко. Почему он раньше не замечал всех этих деталей? Доброты, бескорыстности, искренности. Игривого блеска в глазах, самодовольной улыбки, мягкости колючих на вид волос. — Зоро, я… И тут их задушевный разговор прервался. Сначала Санджи не понял, что за звук перебил его и без того тихий, дрожащий голос. Но осознание не заставило себя долго ждать. И оно было пугающим. Оно накрыло их приливной волной, леденящим душу страхом в одно мгновение. Это был рупор. Глухой и сиплый, но сотрясающий воздух. Что в этом звуке таилось — угроза, предупреждение? Слова, выкрикнутые сотрудниками полиции, были неразборчивы. Возможно, никто из парней и не хотел понять и услышать эти слова. Вверх, к балкону, к их ногам, метнулись яркие столбы света полицейских фонариков. Из онемевших от холода пальцев выскользнул баллончик с краской. Он звякнул о край бетонной плиты и полетел вниз, темнота проглотила его на десерт и даже не облизнулась. Санджи и Зоро отчаянно переглянулись. Мысли в их головах сошлись, детальки сложнейшего пазла, связь внутри них натянулась красной ниткой, как бывает в такие моменты, когда жизнь словно висит на волоске.Бежать.
Как-то раз, я слышал слова Что если обнять — забьются наши сердца А ты не люби меня А ты не люби А если ты хочешь бежать И тебя не смущает дыра в груди Просто беги Просто беги
И они побежали. Рванули со всех ног. Так отчаянно, как никогда в своей жизни, преодолевая в несколько мгновений насквозь весь второй этаж. С другой стороны здания был такой же сквозной балкон; он выходил, правда, на замыкающую часть аллеи, где были плотно рассажены деревья. В последнее мгновение, перед самым отчаянным в его жизни прыжком, Санджи ощутил себя подростком, который на спор прыгает со второго этажа в объятия старых заляпанных матрасов. Только вот одно «но» — матрасов с этой самой другой стороны не было. Каблук ботинка неприятно чиркнул о край бетонного балкона. И Санджи сорвался вниз, падая в ночь.Мои подошвы не пропускают электрический ток Между острых зубов скрипит земля Мое сердце — обойма, мои нервы — курок Мне уже не грозит прийти в себя
Приземление сложно было назвать мягким; хруст веток и оглушительный стон — вот музыка сегодняшнего безумия. Кусты смягчили падение настолько, насколько это вообще было возможно. Это не материнские объятия, но это и не голый бетон, о который можно было расшибиться в лепёшку даже с такой, казалось бы, смехотворной высоты. Санджи не смог сходу встать на ноги; впервые силы его подвели, коленки подогнулись, и он покатился вниз по поредевшему газону. Лицо горело — наверняка кожа ободралась о голые скрюченные зимой деревья. Картинка перед глазами бешено вращалась, один образ смазывал другой; кусок неба-вывеска магазина-трава-снег-кусок неба. Вдруг этот калейдоскоп пейзажей оборвался, кто-то схватил его за воротник куртки, одним махом поднимая на ноги, словно котёнка за шкирку. Удача была на стороне Санджи — это был Зоро. Они переглянулись. В их головах резонировали голоса и мысли друг друга. Из сердца бились в такт — бешено отчаянно. Последние силы зудящих конечностей были брошены в безумный бег. Улицами они петляли; вывески спящих магазинов слепили глаза. Один угол здания менялся другим. Безразличные темные глазницы окон смешались. Санджи и Зоро не оборачивались — боялись увидеть полицейскую машину, смазанные силуэты людей в форме, языки ярких фонариков, что так и норовили облизнуть их пятки. Наконец, знакомые панорамные окна, из которых лился противно жёлтый свет, показались за очередным углом. Санджи ворвался в круглосуточную забегаловку первым; он бегал быстрее. В запасе пара долгих секунд — парень опирается на стойку, роется в нагрудном кармане и кидает перед носом единственного сотрудника крупную купюру. — Два гамбургера. И жареную картошку. Сдачу себе. Чаевые. Он говорил рвано; на более связную речь сил уже не осталось. Зоро ввалился в заведение ровно после оглашения Санджи заказа и сразу рванул к туалету. — Мы в туалет. Умыться. Санджи захлопывает за собой дверь туалета. Щёлкает дешевым замком. Худшая защита от полиции, но, честно сказать, хоть какая-то. Он оборачивается. Зоро сидит на закрытой крышке унитаза. Голова уронена в раскрытые ладони. Зелёные волосы торчат во все стороны, будто ещё сильнее, чем обычно. Взъерошенные ветки ели, не меньше. Кожанку тот каким-то образом успел скинуть на небольшую полку рядом с унитазом. Водолазка на нём промокла будто бы насквозь. Санджи в мгновение ощутил, как жар захлестнул его, заставляя задохнуться. Он начал панически стягивать с себя злосчастную куртку. Следовать примеру Зоро и кидать верхнюю одежду где попало не было нужны — к двери привинчен крючок как раз для таких целей. Санджи скинул куртку и рюкзак, пошатнулся и опёрся на раковину, чтобы не упасть. Ноги дрожали. Коленки подкашивались. Сердце гулко стучало в висках, подавляя все остальные звуки. Да и были ли хоть какие-то звуки вокруг? Весь мир окунулся в противный звон и разительный неровный стук. Как сквозь беруши Санджи слышит голос Зоро: — Ты в порядке? — Я не знаю. Санджи дрожащими руками трогает лицо. Он не хочет поднимать взгляд к зеркалу. Боится, что его стошнит от собственного вида и скопившегося стресса. — Помочь? Зоро встаёт на ноги. Его пошатывает. Санджи отмахивается; мол, нет, не подходи, сиди, где сидел. Но тот не обращает внимания на отмашки. Зоро подходит, опирается о противоположный край раковины. Санджи кажется, будто та болезненно скрипит от их веса, и искренне надеется, что хрупкая керамика не треснет и не проломится. — У тебя кровь. Давай умоем тебя. Лицо Санджи пылало огнём. Он боялся, что если дотронется ещё раз, то обожжётся. Но Зоро ничего не пугало. В туалете свет был мерзко-жёлтым, как и во всём остальном кафе. Их лица в зеркале искажались, тени падали гротескно уродливо, обезображивая черты. Зоро умывал Санджи, наклонив его, бережно-нежно придерживая длинную светлую чёлку. Пятнышки крови пачкали раковину. Керамика тоже желтила, из-за света и старости. Всё было в жёлтом фильтре, будто на глаза накинули пелену этого проклятого цвета. — Твое лицо не сильно пострадало. Думаю, даже шрамов не останется. Всего лишь царапины. Надо будет показаться Чопперу, если сильно беспокоишься. — Я не неженка, чтоб переживать по поводу лица. И не будем беспокоить Чоппера, он ещё не врач, а просто безумно умный ребёнок. О себе бы побеспокоился, ёлка ходячая. Зоро безропотно поднял вверх руки, мол «хорошо, как скажешь». Санджи покосился на него, удивляясь, как тот удержался и не влез с ним в очередной бессмысленный спор. Всё это казалось неправдоподобным. Поведение Зоро, побег, разговоры в заброшенном здании — всё смешалось в один неразборчивый комок воспоминаний, больше походивший на сон, настолько он отличался от стандартной реальности. — Я никогда не видел, чтоб ты о ком-то так заботился, — начал было Санджи, стараясь отделаться от тревоги и навязчивых мыслей посредством очередного странного разговора. — Я думал, ты только мечом махать горазд. — Ты много обо мне думаешь, я так посмотрю, — съязвил Зоро. — Правда, ты слишком плохого обо мне мнения. А, да за кого ты меня вообще держишь? Санджи выпрямился. Его взгляд ненароком полоснул по зеркалу, которое они успели заляпать водой. Мокрый, словно котенок, попавший под дождь, Санджи сейчас выглядел хуже, чем после самых безумных Луффи-вечеринок. На бледном лице — пара красных диагональных царапин. В спутанных волосах застряли обломки веток. Под глазами запали фиолетовые круги, губы иссохли от холода и потрескались. Ничего привлекательного в этой картине он не находил. Но почему тогда Зоро смотрит на него с такой непередаваемой теплотой? — Значит, ты — гей? Зоро, казалось, опешил от прямоты вопроса. Или от того, насколько далеко и вне основной темы разговора это было сказано. В его глазах скользнуло недоверие, и искра привычного раздражения окрасила ровный тон голоса: — Не, ну. Да? То есть, да, конечно. Я думал, в компании все знают. То есть, я не кричу об этом на каждом углу, но и не скрываю. Это имеет значение? — Имеет, идиот. Ты пригласил меня на свидание. А я даже не задумывался о твоей ориентации, и… Санджи осёкся. Он всё ещё смотрел на Зоро сквозь грязное зеркало. А тот выглядел теперь настолько несчастным, будто вместо вопроса ему влепили пощечину. — Могу забрать предложение назад, — Ророноа пожал плечами. Холодно. Отстраненно. Взгляд отведен в сторону, он разглядывает сложенную пирамидкой туалетную бумагу, будто это самое интересное зрелище на планете, загадочное современное искусство, не меньше. Санджи ощутил болезненный укол обиды где-то под рёбрами. Вот теперь будто бы ему самому прилетело кулаком по лицу. Как странно — стычки у них до этого случались, и бывало, что им друг от друга попадало, и по большей части они дрались на пьяную голову, не слишком серьёзно, стараясь не пугать своими выходками остальных. Но чтоб так, словами бить наотмашь — этого у них ещё не случалось. — В смысле? Зачем предлагал, если сейчас заднюю даешь, а?! — А какая разница? Это мёртвый номер! — Зоро вдруг вспыхнул. Он сжал кулаки, будто собирался защищаться во вполне реальной драке. — Ты даже не задумывался о моей ориентации? Да ты мной даже не интересовался, даже ради приличия, у тебя одни бабы на уме! И не смотри на меня так несчастно, нет, не прокатит. Парировать нечем? Вот то-то же. — Да я ни чьей ориентацией не интересуюсь! Ты тоже моей ориентацией не интересовался, просто вывалил своё это «пошли на свидание»! Что я вообще должен был делать? — Ох, да по тебе видно, что ты — натурал. Чистой воды гетеро. Напыщенная маскулинность — твоё второе имя! — В момент тон его стал спокойнее, пальцы, всё это время судорожно сжатые, наконец, расслабились. — Правда, не знаю, мне на секунду показалось, будто шанс есть. На крыше, в снег, ты посмотрел на меня так… — Я никогда не задумывался, — Санджи стушевался. В голове одна мысль ощутимо перекрикивала другую. Мешался страх, сожаление, стыд перед тем, что он собирался сказать. Но отступать было не в его манере; нет, вовсе не в его. — Ну, до тебя. О своей ориентации, и о чужой ориентации, просто жил, вот, как все, казалось, живут. Конечно, девушки мне нравятся. Но вот я девушкам не нравлюсь. Не знаю, в чём проблема. Вроде всё для них делаю! Жесты внимания, цветы, подарки, а какой итог? Меня на свидание зовёт Ророноа Зоро. И я даже почти готов согласиться. Тишина вместо ответа со стороны Зоро оказалась невыносимее, чем Санджи мог представить. Из-под двери туалета к ним прорывались звуки транслируемого в зале футбольного матча. Вода размеренно капала из раковины. Лениво урчал слив туалета. Но у Санджи заложило уши от этой долгой, тянущей паузы в разговоре. — Ох, — Зоро выдохнул. — Если ты это делаешь из любопытства или благодарности… — Нет, — Санджи перебил его, отворачиваясь от зеркала и выставляя вперёд руку в качестве протеста. — Молчи. Просто я увидел сегодня другого человека. Другого тебя. Ты обычно такой раздражающий. Лицо — кирпичом. И ещё ты грубый с девушками, и ты много пьёшь. Ты спишь на тусовках. Таскаешься за Луффи хвостом. Или он за тобой, вас не поймешь! Преданный, как собака, ведь сегодня… Сегодня ты меня спас. Раз? Два? Переубедил меня на крыше, когда я руки опустил. Притащил сюда, чтоб согреть. Ты единственный, считая Луффи и Эйса, согласился на эту авантюру с расписыванием стен. Я тебя не понимаю. Ты — огромный вопрос, ты — целая неизведанная вселенная. Мне хочется набить тебе рожу. Сцепиться с тобой. Но разве желание постоянно трогать другого мужика это не что-то гомосексуальное или типа того? Я запутался. Я хочу разобраться. Блять, Зоро, как мне разобраться-то с этим? На вид, Зоро был ошарашен. Было слышно, как шестеренки в его голове медленно поскрипывают, перерабатывая полученную информацию. Только вот поток его мыслей, кажется, завернул совсем не туда. Он набрал воздуха в лёгкие, потому что, очевидно, ему явно было тяжело дышать, и выпалил: — Ты когда-нибудь целовался с мужиками? — Я и с женщинами толком не целовался. Я тебя умоляю. Зоро подошёл к Санджи вплотную. Тот нервно усмехнулся, ощущая, как край раковины болезненно впивается в поясницу. — А если полицейские ворвутся? — он предпринял последнюю жалкую попытку к отступлению. — Предложим им присоединиться. Наконец, горячее дыхание Зоро обожгло ещё влажную кожу на лице Санджи. Их губы, обветренные и грубые из-за холодного сухого воздуха, вдруг ощутимо нежно соприкоснулись. Санджи никогда не думал, что его самый страстный поцелуй случится в туалете, в котором он прячется от полиции, которая преследует его за то, что он по ночам разрисовывает баллончиком заброшенные здания. И что поцелуй этот будет с парнем. Ророноа Зоро покорил его за одну короткую, бесконечно холодную ночь. И покорил он его по ощущениям на одну полноценную жизнь. Санджи приоткрыл губы в удивленном вздохе. Зоро воспользовался этим, слегка отстраняясь. В его серых глазах что-то качнулось. Что-то совершенно нехорошее. Языком он скользнул по уголку, по изгибу чужих губ. А потом поцеловал вновь, крепко и властно. Перекладывая руки на тонкую талию Блэклега в каком-то отчаянно собственническом жесте, Зоро свёл все возможности к отступлению на нет. По телу Санджи пронеслась предательская волна мурашек. Его щеки вспыхнули снова, но уже вовсе не от холода. Уши горели, руки дрожали. Он — девственница на школьном выпускном, которую зажимает старшеклассник, не меньше. Ророноа разрывает поцелуй, выдыхает, не смея ни на шаг отойти от Санджи. — Чувствуешь себя достаточно гомосексуально, чтобы сказать мне чёткое «да»? — О, какой самонадеянный! Ты думаешь, что за один жалкий поцелуй похоронил мою гетеросексуальность под тремя метрами земли? Не надейся, старайся больше! Они оба засмеялись. Искренне, в унисон. Санджи запрокинул голову. Капли воды сорвались с его светлых волос. Он взглянул на Зоро, и их взгляды, конечно же, встретились. И они снова поцеловались. А потом ещё. И ещё. — Ты не знал, что поцелуи с мужиками так заводят? — выдохнул Зоро в тот момент, когда они оба позволили себе взять паузу. — О, да это ты просто извращенец. Санджи не заметил, как бедро Зоро оказалось меж его ног, по-хозяйски так, будто ему теперь всё дозволено. Хотя, разве это не так? От каждого специально неаккуратного движения теперь сильнее и приятнее скручивало внизу живота. — Кто из нас тут ещё извращенец? — прошипел он, шутливо отталкивая от себя Зоро. — Ты действительно ужасен. У тебя встал от поцелуев. — Ну, мы же никуда отсюда не торопимся? Тем более, возможно, за окошком находится наряд полиции. — Не, не думаю. Думаешь, делать им нечего? За это время они бы выломали эту жалкую дверь, если бы хотели. — Может, они хотят нас взять измором? А сами сидят за столиками в тепле и доедают нашу картошку фри. — Ты заказал картошку фри?.. Ророноа засмеялся. Его смех — такой раскатистый и искренний, на мгновение спустил Санджи на землю, вернул в реальность, развеивая туман в голове. Картинка такая чёткая — улыбка до ушей, яркие искры серых глаз, звон по-дурацки длинных серёжек. Санджи не заметил, как смех прервался, перетекая в поцелуи. Зоро уронил лицо в изгиб шеи Санджи. Его зубы сомкнулись там же, прокусывая ткань плотного свитера. Блэклег сдавленно застонал, но сопротивляться не стал. Этот жест оказался более интимным, чем что-либо, происходящее между ними до этого. И это не осталось без внимания. — Я не стал бы трахаться в туалете. — Зоро, ты что, действительно пасуешь? Я не верю. — Я… может, я хотел бы, чтобы наш первый раз был более… цивилизованным. — О. Не знал, что ты законченный романтик. Слушай, первый раз должен запомниться, да? Так вот, секс в круглосуточной забегаловке после побега от копов ты запомнишь навсегда. — Какой же ты, блять, невыносимый. Зоро подхватил его в одно мгновение, одним лёгким движением. Его сильным рукам истинного спортсмена-фанатика нельзя было сказать «нет». Санджи и не понял, что произошло, пока не вскинул, наконец, голову наверх. На него испуганно взглянуло собственное отражение. Зеркало. Ну, конечно. — Нет. Ты, сука, не посмеешь. — Ещё как посмею. — Зоро склонился над ним, навалился всем весом, прижимая вплотную к раковине, не позволяя даже дёрнуться. — Ты сказал, что первый раз должен запомниться, ха. Хочу, чтоб ты увидел всю картину целиком, а не только потолок. — Нет. Нет, Зоро, прошу тебя. Нагло запуская руки под свитер, танцуя пальцами на впалом животе, Зоро даже не пытался прислушаться к чужим мольбам. А Санджи, к собственному сожалению, понимал, что сам на это подписался. «Я не стал бы трахаться в туалете». Шанс спасения был явно упущен с концами, а возбуждение постепенно становилось болезненным; Ророноа дразнился, гладил, царапал, но не опускался за какие-то метафорические рамки приличия. Не переходил эту границу, за которую стоило бы уже перепрыгнуть с разбега. Словно ожидая команды, ещё одной мольбы, тонкой условности. И Санджи нужно было её предоставить. Но сдаваться не хотелось, ведь это был уговор с самим собой и своей гордостью, ведь признать себя проигравшим от чего-то ощущалось опаснее, чем сам факт секса в общественном месте. Внизу живота свело, спазм отдался тупой болью, как только Зоро коснулся языком края ушной раковины Санджи. И пришлось, наконец, сдаться. — Зоро, блять. Хорошо! Трахнешь меня у зеркала. Только одна просьба, — стыд обжёг уши, поэтому он спрятал лицо в изгибе рук. — Презервативы. И смазка. Во внутреннем нагрудном кармане куртки. — Что? — Ох, не обольщайся. Я никогда не теряю надежды на секс. Даже если в последний раз мне перепало на какой-то паршивой студенческой вечеринке на первом курсе. — Девушка была от тебя в восторге? Настал черёд Зоро краснеть, и он отстранился, позволяя Санджи свободно выдохнуть. Всё-таки вес фехтовальщика оказался грузом нелёгким. А ещё дискомфорта добавляла раковина, холодными мокрыми краями упирающаяся в рёбра. Зоро рванул молнию куртки и начал рыться в карманах, быстро находя два небольших блестящих квадратика, соблазнительно посверкивая ими в свете паршиво-жёлтой лампы. — Девушка ничего не помнила на утро, настолько она была пьяна, — удивленный взгляд Зоро сказал о многом, поэтому Санджи пришлось пояснить: — Не смотри на меня так, я её не спаивал. И, я уже говорил, я не нравлюсь девушкам. Ей просто хотелось перепихнуться, а я понадеялся на что-то серьёзное. Думаю, её выбор был случайным. Это было быстро, сухо и по существу. Санджи помнил каждый свой секс с девушками. Просто потому, что каждый раз это напоминало счастливую случайность, а не возвышенно святое «занятие любовью», о котором писалось в любовных романах. Он прекрасно понимал, что его используют. От скуки, от желания, от разбитого сердца, от спора с лучшей подругой на «того симпатичного блондина». Он — пилюля на одну ночь. Он тот, о ком можно забыть на утро, оставив после себя лишь пустые смятые простыни. От этого в душе и поселилось ноющее разочарование в себе. Сейчас это тёмное, липкое чувство сомкнуло костлявые пальцы на его шее. Если ты выйдешь отсюда — всё закончится. Если Санджи откажет Зоро сейчас, вернутся ли они когда-нибудь к этому разговору? О свиданиях, чувствах и сексе? Если, если, если. Санджи утонул в сомнениях. Он тонул и тонул, пока Ророноа не бросил на прямоугольный выступ раковины пакетики пробника-лубриканта и презерватива и не обнял его со спины, нарочито нежно и бережно. — Она не представляет, что упустила. — ухмыльнулся тот, зарываясь носом в светлые волосы парня. — Зато теперь у меня есть шанс позвать тебя на свидание. Санджи нервно хихикнул. — Ты хочешь пойти со мной на свидание? — Мы разве не выяснили это ещё на заброшенном здании? — Нет, в смысле… после того, как мы здесь переспим? Зоро задумался. Кажется, такое сложное лицо у него бывало лишь тогда, когда он открывал учебник по высшей математике и искренне старался хоть строчку оттуда понять. — В общественном понимании секс на первом свидании — это плохо. А у нас сейчас вообще секс до первого свидания. Всё не как у людей, получается. Но если ты против такого расклада, я подожду. Три свидания. Или пять. Или десять. Или вообще после свадьбы. Если ты считаешь, что мы недостаточно друг о друге знаем или типа того… Санджи приподнялся. В мутном отражении он поймал на себе взгляд Ророноа. Эта уверенность, что он источал, мгновенно успокаивала.Я рядом с тобой Опять теряю контроль Твой взгляд как магнит Это сильнее меня
— Вообще, я правда мало о тебе знаю, Зоро. И то, что ты готов ждать до свадьбы — ещё одна твоя удивительная грань. — Так мне подождать? — Не стоит. — мягко выдохнул Санджи, вновь утягивая его в поцелуй, шепча прямо в чужие губы. — Сейчас — самое подходящее время.Бросай весь свой хлам Я остальное сниму Попробую сам Мы можем здесь на полу Все это так примитивно для меня И я не понимаю, что со мной Все это так очевидно для тебя И мне немного страшно быть с тобой
Лубрикант был противно холодным, а пальцы Зоро — до ужаса горячими. Контраст температур сводил с ума, и Санджи стиснул зубами ткань свитера, заглушая стоны. Руками он слабо держался за края раковины; влажная керамика скользила из-под пальцев, и, если бы одной рукой Зоро не придерживал его за торс, парень точно завалился бы на бок. — Ты в порядке? Санджи, ответь мне. Кивни. Ты безумно узкий, Санджи. Я в восторге. Санджи… Зоро, обычно сдержанно молчаливый, оказался более чем болтливым. Секс обнажил новую грань его личности, что было логично, но всё-таки по-прежнему впечатляюще. Зоро был действительно удивительно внимательным. Спрашивал, удерживал, успокаивающе целовал в макушку. Пальцы гладили кожу — выводили узоры, оббегали выпирающие рёбра, скользили вверх-вниз по спине под одеждой. Губы, всё ещё сухие, как наждачка, то и дело касались ушей и волос. Санджи вздрагивал от прикосновений, сдерживал стоны и проклятия. Было смешанно больно-приятно. От такого количества внимания к себе и своему телу кружило голову. Возбуждением сводило все мышцы, оно вновь нарастало, становилось неприятным, невыносимым. А Зоро всё двигал и двигал пальцами внутри, а Санджи всё терял и терял терпение. — Хватит со мной возиться. — вдруг огрызнулся Санджи, не узнавая своего голоса. Хриплый и приглушенный, и даже несмотря на то, что свитером он больше себя не затыкал, голос был полон желания и мольбы. — Ророноа, блять, я не сломаюсь. И этого хватило. Зоро вытащил пальцы — грубо и резко, так, что Санджи не сдержал прерывистого стона, на секунду пожалев о своих словах. Звякнул оглушающе чужой ремень на джинсах. И всё происходящее вмиг набрало пугающе быстрый темп. — Зоро?.. Зоро запустил пальцы в светлые пряди. Этот жест казался ласковым, пока он не сжал их и не дёрнул Санджи за волосы, заставляя его поднять, наконец, голову и взглянуть в зеркало. — Ну, раз не сломаешься, то смотри внимательно, — и он ухмыльнулся своей самой хищной улыбкой.Мне нужен этот сладкий яд Что каждый день течет по венам Мне нужен твой холодный взгляд Который так пронзает тело
Входил Зоро медленно, с оттяжкой, дразнящее. Щадил или издевался? Возможно, всё в одном флаконе. Одна рука по-прежнему властно удерживала Блэклега за волосы, не позволяя опустить голову, отвернуться, убежать от созерцания самой постыдно сексуальной сцены в его жалкой жизни. Зоро — сзади, посматривает на него исподлобья, хмуря брови в отражении запачканного зеркала. Каждый толчок — резкий и требовательный, отражается в его глазах. В том, как сжимает он пальцы, в том, как скалится, в том, как ведёт себя сейчас. Стон, больше похожий на рык, низкий и завораживающий, выбивает у Санджи землю из-под ног. Санджи выкидывает вперёд руку, опирается о зеркало, оставляя отпечатки пальцев, марая его ещё сильнее. Вторую руку он позволяет себе опустить вниз, вдоль живота, к изнывающему члену. Ророноа, сжимающий его талию, не оставляет этот жесть без комментария. Санджи не слышит. Он утопает в звуках собственных стонов и до банальности пошлых шлепков их тел. Он — влажный, мягкий, как пластилин, податливый. Он не знал, что так может. Он не знал, что мужчины, вообще-то, тоже сексуальны, что их стоны тоже могут возбуждать. Хотя, возможно, Ророноа Зоро со своим низким, хриплым голосом был действительно золотым исключением. Санджи прикрывает глаза. Не потому, что ему стыдно смотреть в зеркало. Он привык к этой картине. К виду того, как его тело вздрагивает от чужих движений. И к тому, как Зоро на него смотрит. С вожделением, искренним обожанием, удовлетворением. Разве не смотрит так обычно на женщин сам Санджи? Разве может на Санджи кто-то так искренне любяще смотреть? Темп рвано-хаотичный, резкий. Толчки короткие, но сильные и быстрые. Санджи ощущает, как болят бёдра, как отбиваются все косточки о край раковины, как пальцы скользят по стеклу, а ладонь — по собственному члену. Санджи ощущает, как удовольствие душит его, не даёт вдохнуть, как сворачивается оно где-то внутри, внизу живота, комочком нервов и острых бабочек. Зоро вдруг склоняется над ним, прижимается вплотную к полуобнаженной спине Санджи. Он отпускает волосы, отдаёт контроль, сбрасывает поводья. Но через мгновение Ророноа стремительно тянет воротник свитера, обнажает светлую кожу на шее и… кусает. И это было последней каплей. Санджи кончает, запрокидывая голову. Зоро кончает вслед за ним за пару грубых финальных толчков. Ноги подкашиваются, в какой раз за вечер подводят, поэтому Зоро хватает Санджи, прижимает к себе в собственническом жесте. Им обоим нужно отдышаться. — Я… я не верю, что мы это сделали. — Тебе такое и в мечтах не снилось? — Заткнись, Вечнозелёное дерево. Просто заткнись. Санджи бросает последний взгляд в мутное зеркало. Картина эпохи ренессанса. Зоро прижимает его, полуобнаженного и взмокшего, к себе спиной, пряча своё лицо в светлых волосах. Ладонь на талии, их кожа — контраст молока и кофе, белая и темная. На их телах — капли пота, синяки от падения со второго этажа, синяки от страстного секса. Санджи прикрывает глаза, но эта картина его не отпускает. Он навсегда запомнит, с какой нежностью его держат сильные руки фехтовальщика, которого он до этой ночи толком и не знал.Я целую тело Синяки и вены Плечи в веснушках и Контур обкусанных губ Целую тело Синяки и вены Плечи в веснушках и Губы обкусаны
Кафе пустовало. Панорамные окна отражали тьму улицы, которую всё сильнее заносило снегом. Реальность за пределами жёлтого туалета такая же, какой была до того, как они с Зоро пропали. Только вот ни один полицейский их не поджидал. — Ваш заказ готов. В целом, он уже остыл. Санджи спрятал голову в широком воротнике куртки, чувствуя, как лицо краснеет от стыда. Он скромно подошёл к стойке, косо смотря на пакет, насквозь местами пропитавшийся маслом. Насколько они пропали в туалете? Прошло пятнадцать минут или два часа? Время смазалось, будто они провалились в карманную вселенную, в маленький такой мирок, где стрелки часов двигаются совсем не так, как они привыкли. — Ничего страшного, — единственный сотрудник улыбнулся, прерывая тревожный поток мыслей Санджи, который легко читался на его лице. — Ребята в форме заходили. Я вас не выдал, если что. Я бы на вашем месте испугался и вообще прятался в туалете до утра. — Ох. Спасибо тебе. Спасибо, — Санджи передёрнуло. Зоро, стоящий немного позади, кажется, тоже пробрала дрожь. — Это не из-за щедрых чаевых. — сотрудник скромно махнул рукой. — Из-за них отчасти тоже, но это не важно. Не выглядите вы так, будто сделали что-то незаконное. — Мелкое хулиганство. Вандализм, возможно? — Зоро пожал плечами, хватая со стойки пакет, который Санджи гипнотизировал на протяжении всего разговора. — Разрисовывали заброшенное здание неподалеку. — А, которое никогда не достроят? На нём и так живого места нет, постыдились бы бегать за вами. Делать полиции нечего. Санджи мягко усмехнулся, Зоро же — засмеялся, хватая сотрудника за руку и пожимая её, крепко-крепко так, широким приятельским жестом. Самая безумная ночь в жизни отзвенела приятным эпилогом. Улица приняла их уже знакомым, бодрящим морозом и мягким снегопадом, который, казалось, только усилился за всё время, что они прятались в кафе. Снежинки появлялись крупными белыми точками в тусклом свете панорамного окна забегаловки и растворялись, выходя за его пределы. Зоро зашуршал пакетом. После беготни от полиции и секса в общественном месте разыгрался аппетит даже у Санджи, который редко испытывал такое томящее чувство голода, какое давило на его желудок сейчас. Он запустил руку в пакет вслед за Ророноа, доставая гамбургер, остывший и влажный из-за пропитавшего его насквозь соуса. Честно говоря, даже это не испортило вкус еды, казавшейся даром богов для опустевших животов. — Так что, пойдем на свидание? — вдруг выдал Зоро, когда они двинулись по узким улочкам куда-то вглубь района. — Ха? — Санджи шумно сглотнул. — Ты серьёзно? — Ты мне так и не ответил. — Значит, тебе, упрямец чёртов, действительно нужно услышать чёткое «да»? Даже после всего, что только что было? — Разве это не будет правильно? — Не нам сейчас размышлять о том, что правильно, а что нет. И не смотри на меня так! Ты считаешь, что мы сделали этой ночью что-то общепринято правильное? Зоро остановился. Он запрокинул голову и прикрыл глаза, переводя дыхание, как будто медитировал, что ли. А потом, вдруг резко взглянув Санджи прямо в глаза, произнёс: — Я думаю, мы сделали правильно всё. От начала и до конца. И Санджи рассмеялся. Честно говоря, впервые в жизни так искренне и свободно, не боясь, что его кто-то осудит или оборвёт. А потом он подхватил Ророноа Зоро под руку, и, произнеся чёткое «да», увёл его в ночь.А на кухне суп мой стынет
В голове одно: я тебя люблю
Мяч гоняю по двору
В голове одно: я тебя люблю
Все хорошие и плохие
В голове одно: я тебя люблю
В этом городе где-то ходишь
Всё никак тебя не найду