Мрак

...Разруха не в клозетах, а в головах. Михаил Булгаков, «Собачье Сердце»

В одной трёхкомнатной московской квартире брежневской постройки, среди захламленных чехословацким хрусталём и свадебными сервизами шкафов, несколькими поколениями жила семья Шайтановых. Юридически, конечно, семей там жило несколько. В углу одной из комнат ютилась их матрона, старушка Зульфия, смиренно доживающая свои дни полутатарка с узенькими, припухлыми от пролитых за многие годы слёз глазами. Её дети, Василиса и Рустем, давно выросли, обзавелись своими семьями и нарожали по трое детей, но по собственной лени и жадности остались в родительской квартире, довольно громко ненавидя друг дружку. Их драки и ссоры служили исключительно одной цели – выжить соперника из дому, но из исконно-азиатской упорности они держались за свою долю квадратных метров, как нацисты хватались за Сталинград. Первой не выдержала этой тотальной войны Василиса, которая быстро схватила своего мужа и детей в охапку и убежала прочь в съёмную квартиру в соседнем районе. Но недолго Рустем радовался победе: по отъезду Василисы его жена, Раиса, ещё сильнее разошлась вширь и вконец озверела, каждодневно находя очередной повод потаскать свою единственную дочь Настёнку за волосы по прожжённому дешёвыми сигаретками и замасленному зловонной стряпнёй полу. Рустем часто пытался защищать её, но в ответ получал лишь пощёчины и обвинения в нелюбви к собственной жене. Как Рустем ни старался противостоять жене, он всегда оказывался бессилен. Дети Василисы, тем не менее, любили зайти в эту квартиру по пути из школы. Навестить свою бабушку, засвидетельствовать свое доброе здравие у тётки, поиграть со своими двоюродными братьями и сестрой, и конечно же выпить чаю или заварить лапши. Чего ещё надо подростку? Но гостеприимный звук чайника докучал Раисе. – Твою мать, сколько можно! – восклицала Раиса, растирая опухшую от злости немытую шею. – Нет, ты посмотри, они опять кипятят воду! Это же сколько денег! Сколько электричества они жрут! – Да… – вяло соглашался Рустем. – Что да? – разъярённо крикнула Раиса. – Что да? Тебя это устраивает? Тебе нормально, что они на твои деньги себе воду кипятят? Да что ты за мужик такой? Рустем слушал жену с понурым взглядом. Ему не так докучал чайник – ему на него было вообще по большому счёту плевать – но упрёки жены били его в самое сердце. Они стояли у него посреди горла хуже, чем её сочащаяся прогорклым жиром готовка. – Хорошо. Хочешь, чтобы я у них чайник отобрал? – Ага, отбери, чтобы Василиса надо мной потом насмехалась. Окажи, дорогой, медвежью услугу, – издевалась с надменной улыбкой Раиса. – Надо просто не платить за свет. – Как не платить? – Рустем опешил. – Как это так? – Как!? – снова вспыхнула Раиса. – Как!? Ты идиот, что ли? Денег не давай, вот и всё! Если их мать хочет платить за этих уродцев, пусть платит, а я не буду. – Так там же копейки, – попытался возразить Рустем, – она же здесь не живет… – Её выродки тоже здесь не живут, а наше электричество жгут! Я и так за ее долю плачу, и с какой это, спрашивается, стати? Рустем крепко задумался и поник головой. *** На следующий месяц Рустем и Раиса отказались платить свою долю за электричество. Так как Зульфия не могла потянуть на себе всю квартиру на свою мизерную пенсию, то в тот месяц за свет они не заплатили вовсе. Поначалу всё осталось по-прежнему, дни проходили в вечных ссорах и драках, изредка прерывавшихся всё тем же звуком кипящего чайника, от которого Раиса багровела и тряслась от злости. Но спустя полгода, в самой сердцевине года, после которой дни начинают становиться короче, коммунальные службы устали ждать светлого момента, когда Шайтановы наконец-то оплатят счета, и отключили им свет. Произошло это прямо в момент, когда Раиса готовила яичницу, и это разозлило ее настолько, что только удача спасла Рустема от того, чтобы полусырое содержимое сковородки не прилетело ему в лицо. О произошедшем вскоре узнала Василиса, которую не на шутку взволновала судьба собственной матери и детей своего брата, которым предстояло жить в этом мраке. Взяв мужа с собой ради поддержки, она пришла к своим родственникам в надежде договориться. – Нет! – Раиса кричала, все больше распаляясь. – Я не собираюсь платить за твоих выродков! Они тут даже не живут, с какой стати… – У них тут бабушка живёт, – прервала её тираду Василиса, – они что, не могут её навестить? – Васька, не приплетай мать… – попытался остановить сестру Рустем. – Вот-вот! – вновь завизжала Раиса. – За матерью не загораживайся! Это твои уродцы тут шастают туда-сюда, жгут наш свет, и всё на мои деньги! С какой стати я должна платить за них!? – Да что они там жгут, один-два раза в неделю лапшу заваривают, – возмутился муж Василисы. – Владлен, ты тут вообще… – Рустем начал говорить, но слова застряли у него в горле, когда он поймал на себе грозный взгляд своего зятя. – Вы о моих детях говорите, – сурово ответил Владлен, – так что ты мне не приказывай. И вообще, о своих детях лучше подумайте… – Короче, суки! – отчаянно взвизгнула Раиса. – Либо вы платите за своих уродов, либо пусть они больше здесь не появляются! Нечего за чужой счет чаи гонять! Задолбало! – Раиса, ты чего, – совсем поникла Василиса, – ради трёхсот рублей удавишься? – За свои триста рублей я и тебя удавлю! – Раиса замахнулась на Василису с кулаками. – Рустем, ты успокой свою… – рявкнул муж Василисы опешившему Рустему, с трудом загораживая свою жену от натиска озверевшей Раисы. – Оборзела! Совсем оборзела, шалашовка! – кричала Раиса, сотрясая воздух своими кулачищами. – Приводит всяких, нарожает от них чёрт знает кого, и еще платить не хочет! Чтобы больше я тебя и твоего хахаля здесь не видела, зараза! С трудом избежав кулаков Раисы, Василиса с мужем убежали из квартиры. Стало ясно, что миром дело не решить. *** Василиса, во многом назло Раисе, не стала запрещать своим детям навещать бабушку, но и Раиса всё же не нашла в себе сил отказать им заходить в квартиру. Уж очень жалобно Рустем просил её не лишать Зульфию счастья общения с внуками. Вскоре Раиса и Рустем начали адаптироваться к новой жизни. Они купили газовую плиту и два баллона пропана (про запас), несколько фонариков, а Зульфия даже достала с антресолей антикварную керосиновую лампу, при трусливом огоньке которой она продолжала разгадывать кроссворды, понимая бессмысленность споров со своей невесткой. Казалось, что не так им и был нужен свет: днем и так все видно, а что готовить надо на газу, так это вообще ерунда. Лишь необходимость стирать руками и гладить при помощи чугунной сковороды доводила Раису до невозможности. В конце лета, в тот едва заметный глазу момент лета, когда листья начинают ссыхаться и желтеть, день стал заметно короче. Необходимость покупать больше батареек для фонариков и больше керосина для свекровиной лампы, хотя и слабо ударила по кошельку, сильно задела самочувствие Раисы. Ей стали снится кошмары, в которых она чувствовала, как падает вниз по склизкой бездонной глотке в кромешную тьму и просыпалась в холодном поту. В конце концов Раиса, в очередной раз оттирая руками грязь с исподнего своего двухлетнего сына, не выдержала и сорвалась на Рустема, что ей от него в её праведной войне никакой помощи, а она, всеми униженная, вынуждена теперь руками стирать тонны дурно пахнущих носков и трусов. Получив от жены сакральный наказ делать что ему вздумается, он решил подключиться к электричеству их соседки, одинокой собачницы Клавдии. Та давно слыла по всему подъезду полусумасшедшей, из-за которой весь их десятый этаж провонял псиной. Хотя на этаже больше пахло от догнивающего хлама, которым его заставила Раиса, это не мешало ей каждый раз охать и ахать в лифте, когда она заходила в него после Клавдии и её стаи собак. План сработал великолепно. Пара проводков, пара ловких фокусов с рубильниками, и в квартире Шайтановых снова зажглись люстры. Свалив финансовые трудности на бедную соседку, Раиса смогла передохнуть от стирки руками, отчего подобрела и даже разрешила пришедшим в очередной раз навестить бабушку племянникам выпить чаю. Тем не менее, в один сентябрьский день идиллия кончилась: утром у Раисы не включилась плита. Вскипев, та хотела сорваться на нерадивого мужа, который не докрутил или перекрутил какие-нибудь проводки, но едва прошла минута, как в дверь постучали. Раиса распахнула дверь и увидела перед собой Клавдию, трясущую в руках провода. – Раиса, ты меня прости, конечно, – сказала Клавдия, – но что вот это такое? – Не знаю, – грубо рявкнула на нее Раиса, – хлам какой-то. На какой свалке нашла? – В щитке нашем. Я вот всё думала, откуда у меня такой счёт нечеловеческий… – Меньше тратить надо, – Раиса попыталась захлопнуть дверь перед лицом соседки, но та ловко подставила ногу и остановила её. – …Я приоткрыла щиток, а там накручены проводки от вас ко мне. Ну, я и вызвала электрика… – Я вас поздравляю, а мы тут причем? – Ну не Пушкин же их там накрутил? – Откуда мне знать. Может ты и накрутила, у тебя же мозгов нет. – Заняться мне больше нечем, Раиса, – Клавдия усмехнулась. – Ты лучше объясни, тебе что, так трудно за свет заплатить, что ты решила к одинокой старухе подключиться? – Да ты вообще видела, сколько у меня детей! – вдруг вспыхнула Раиса и закричала так, что в руках Клавдии задрожали провода, а лампа на потолке предательски пошатнулась и заморгала – И вообще, ты разве не видела, как ко мне шастают эти Василискины уродцы? Жрут, пьют за мой счет, а я должна платить! Я не собираюсь их пирушки оплачивать, пусть их мать это делает! Не хочет? Ну и пусть! Но и стирать изгаженные трусы руками я не буду! Два месяца отстирала, больше не хочу! – Вы что, два месяца без света жили? – Клавдия вдруг отшатнулась назад и у неё потемнело в глазах. – Раиса, у тебя же дети маленькие… – И что!? – Раиса продолжала изливать на старушку. – Они что, твои? Нет!? Так и не наезжай, сама воспитаю! У Клавдии опустились руки. Она ожидала чего угодно, но это было чересчур. И самое страшное, она не знала, что ей с этим делать. – Как знаешь, Раиса, как знаешь, – она наконец собралась с мыслями. – Если ещё раз увижу такое в своем щитке, то вызову участкового, и в опеку позвоню. Уж не обессудь. – Позвони! Обязательно позвони! Я им расскажу, как твои собаки весь дом провоняли, как ты всему подъезду житья не даешь! Слышишь!? Я все расскажу! Ты не в деревне живешь, зачем тебе столько собак? Если у тебя нюх отшибло, то это твои проблемы! Клавдия, не слушая визги Раисы, захлопнула за собой дверь. *** Вновь оказавшись без света, Шайтановы под твёрдым руководством Раисы снова перешли на газ и керосин. Соседи в большинстве своем оставались в счастливом неведении, почему Рустем перестал по утрам прокуривать туалет до состояния газовой камеры в Освенциме и просто тихо радовались возможности справить нужду без тревог. Рустем же, даже куря на балконе, не переставал трястись, как бы не открутился где-нибудь вентиль. Так как стирать руками Раисе не позволяла ненависть к ручному труду, а всё же заплатить за свет не позволяли гордыня и жадность, она приспособила к этому делу свою четырнадцатилетнюю Настёнку, которая теперь боязливо передвигалась лишь от проржавевшей ванны до замызганной плиты и обратно. Так прошёл второй месяц осени. Октябрьские дни были еще короче сентябрьских. Свежие краски исчезли с улиц и даже пожары осенних листьев выгорели и опали пожухлой темной листвой. Раисе это действовало на нервы: её кошмары стали более частыми, живыми, и в самом факте ранних закатов она видела козни своей золовки, словно бы это она напускала на неё темноту. Задетое самолюбие Раисы играло с ней очень злую шутку. В один день старший сын Раисы привел своих школьных друзей посидеть у себя и распить бутылку дешёвого виски. Дома кроме бабушки Зульфии и его двухлетнего брата никого не было: мать сидела у себя на работе в пенсионном фонде, урезая и без того мизерные выплаты новоявленным пенсионерам, сестра ещё не вернулась из школы, и даже отец уехал по своим делам. Выпив этого разбавленного ацетона, им захотелось покурить. Прикуривали от трусливого огонька газовой плиты. Скурив таким образом целую пачку, они отправились дальше слоняться по дворам и торговым центрам. Уходя, один из них, не знакомый с газовыми приборами, задул огонь, но не выключил газ. Вскоре огнеопасная смесь заполнила кухню и начала просачиваться в другие помещения, но Зульфия от старости уже не различала запахов, а малолетний брат ещё даже не понимал, что пахнет чем-то опасным. Вскоре вернулась Настёнка. Она с порога заметила, что пахнет газом, и, прибежав на кухню, быстро выключила плиту и открыла окно. С ещё трепещущим сердцем она упала в дырявое кресло перевести дух. Когда вернулась Раиса почти весь газ выветрился, и в воздухе остался лишь лёгкий душок серы. Но едва учуяв его она уронила свою кожаную сумочку на покрытый дорожной слякотью пол и вспыхнула в безудержном гневе. – Настёнка! – от её крика закачалась люстра. – Это ты, скотина, газ не выключила!? Ну я тебя! Она ворвалась в комнату, где сидела дочь, схватила её за длинные чёрные волосы и со всей дури швырнула с кресла на усыпанный соцветиями шелухи от семечек пол. – Взорвать всех нас решила, гадина малолетняя? Это тебя Васька надоумила, да!? А ну признавайся! Это тебя эта сука научила? Раиса за волосы приволокла дочь на кухню. Та билась изо всех сил, пыталась вырваться из крепкой хватки матери, но у неё не выходило. Раиса швырнула её лицом об старый советский холодильник, в котором образовалась небольшая вмятина. Из рассечённой брови Настёнки на пол закапала горячая кровь. – Я тебя вырастила! Воспитала! Выкормила своей грудью! – она ударила дочь наотмашь по лицу. – А ты, мразь, нас всех взорвать решила!? Да как ты смеешь, гадина малолетняя! Не нравится жить с родителями, выметайся, но потом обратно не приползай! – Я полчаса как пришла! – отчаянно крикнула Настёнка. – Газом уже пахло, я его выключила и окно открыла, проветрить. Смотри, газ вы… Звонкая Раисина пощёчина прервала её речь. – Не перечь матери! Кроме тебя здесь никого нет и не было! Сама, значит, учуяла и испугалась! Или хочешь за бабушку спрятаться? О чем ты так думала, чтобы газ не выключить? О хахалях своих!? Может, ты тут с ними и развлекалась, шалашовка? Удары посыпались на Настёнку один за одним, а у неё не было уже сил не защищаться, ни плакать. Сухие глаза её беспомощно краснели, а тело изнывало от материнских ударов. Раиса била самозабвенно. С каждым ударом она отводила душу, словно била не свою беспомощную дочь, а еще и Василису, и свою одряхлевшую свекровь, и свою собственную мать, и дуру Машку с работы, и ту кассиршу… – Вот тебе! – приговаривала Раиса. – Будешь знать! Вот! Вот! Вот! Во… У Раисы вдруг потемнело в глазах. Все вокруг исчезло во мраке. С неимоверным трудом испуганная Раиса нащупала стул в кромешной тьме и плюхнулась на него, тяжело дыша. Понемногу мрак начал отступать. Она увидела перед собой Настёнку, скорчившуюся на полу в позе младенца. Где-то в груди туго отозвалась последняя оставшаяся у неё капля сострадания. – А ну, иди отсюда, – с трудом проговорила Раиса. – Если ты, дура малолетняя, еще раз газ не закроешь, то прибью, скотину! Настёнка, всхлипывая, поднялась и убежала прочь, а Раиса осталась на кухне. Вскоре совсем стемнело. *** Октябрь подошел к концу. Холодный ноябрьский ветер завывал через арку во двор, сдувал с облысевших клёнов последние заржавевшие листочки и ронял их на усыпанные шелухой от семечек и фисташек тротуары. В это время дети Василисы перестали приходить к своей бабушке. Уж слишком сильно давил на них всепрожигающий взгляд Раисы. Но каждый день они проходили мимо этого дома по пути к метро, печально глядя на бельмо чёрных окон столь знакомой им квартиры. Но Раису это не успокоило. Её уже не волновали деньги или электричество, ей было важно лишь одно – чтобы все признали её правоту, повинились перед ней, несчастной, тянущей на себе целую семью. Но никто так и не приносил ей ключей от города, и она ждала. Лишь её кошмары становились все живее и живее. Наступил декабрь. Сизые ошметки листьев рассыпались в труху, вымокли под проливными дождями, и покрылись тощим слоем подмёрзлой слякоти, но Раиса не сдавалась. Это заметно напрягало родственников и соседей. Волновалась Василиса, чья мать оказалась в этой осаде. Волновалась старушка Клавдия, которая не могла смотреть на вечно красные от слез глаза Настёнки, когда та шла с занятий. Рустем тоже устал смотреть, как мучается его семья. В конце концов, слухи дошли до управдома, мужеподобной бабищи Ирины, которую этот балаган вовсе не устраивал. В один декабрьский вечер, когда небо было настолько темно, что в нем можно было утонуть, к Раисе пришла целая делегация в лице управдома, Клавдии, и Василисы, что несколько огорошило её. – Раиса Львовна, – диктовала управдом, – я все понимаю, но… – Но что? – надменно спросила Раиса. – Вас что-то не устраивает? – Ваш этаж и так жалобами засыпан, а вы еще масла в огонь своими задолженностями подливаете. Сколько у вас там за год накопилось, не смотрели? – Хочу и не плачу, это моя квартира. – Раиса, ну хоть детей своих пожалей… – взмолилась Василиса. – Ничего, они все взрослые, потерпят, – отмахнулась Раиса. – Это не твои неженки, которым всё надо за них жевать. – У тебя младшему два года всего, – Клавдия развела руками в отчаянном гневе, – ты чего говоришь-то! – Ну тогда бабушку их пожалей, – продолжала Василиса, – ей в таком возрасте… Рустем смотрел со всем этим со стороны, не вмешиваясь в спор, но недовольство в нём вскипало всё сильнее. – Ну действительно, Раиса, – хоть и неуверенно, но высказался Рустем. – К чему продолжать эту бессмысленную… – Ах ты гад, и ты с ними! Почему ты за неё!? – завизжала Раиса и тыкнула пальцем в Василису. – Почему!? – Она моя сестра. – А я твоя жена, сволочь ты неблагодарная! – Раиса Львовна, я попрошу вас… – возмутилась управдом. – Да проси или не проси, но пока она не заплатит за своих выродков, я за свет платить не буду! – Раиса продолжала тыкать пальцем на поникшую Василису. – Нечего за мой счет жить! – Скажите спасибо что мы ещё на вас жалобу в опеку не пишем, за такое обращение с детьми. – Какое такое обращение? – удивилась Раиса. – Дурное. Вы же свою дочку избили. Раиса вмиг побледнела, отшатнулась, но столь же быстро побагровела вновь. Её шея вздулась, словно воздушный шарик, по всему телу выступили вены, и глаза налились кровью и желчью. – Это кто такого вам наговорил? – вопросительно прорычала она. – Мне Настёнка рассказала, я с собаками гуляла, она шла вся грустная, – несколько виновато призналась Клавдия. – Я пригляделась, а у неё бровь прям рассечена. Ну, я и спросила… Лицо Раисы приобрело вид не человеческий и даже не звериный, а по-настоящему адский. Её лицо стало отражением самой ярой ненависти, которая только может существовать. – Ах ты, предательница… – прошептала она, глядя на стоявшую позади дочь. – Что, не нравится тебе мать, решила её под монастырь подвести? Решила всю семью сгноить, шалашовка?! – она перешла на крик, от которого в доме тряслись стены. – Это тебя твой хахаль надоумил? – Мама… – Настёнка сделала боязливый шаг назад. – Раиса… – Клавдия сделала отчаянную попытку встать между двумя. – Заткнись, коза драная! – Раиса не задумываясь заткнула её и оттолкнула в сторону. – Не с тобой говорю! Не любишь ты мать родную, да, доченька? Не любишь? – Мама… – Настёнка упёрлась в стену. – Раиса, ну прекрати… – взмолился побледневший Рустем. – И ты молчи, урод! Значит не любишь, да? Да?! Ну и вали тогда, вали! – Раиса с силой толкнула управдома в стену и замахнулась кулаком на Настёнку, которая вжалась в стену от страха. – Вали отсюда! Чтобы глаза мои тебя больше не видели! Вот я… Глаза Раисы вдруг заволокло. Она испуганно охнула, пошатнулась и плашмя рухнула на пол. Рустем подбежал к ней, но она резко оттолкнула его, схватилась за свои глаза и заводила головой из стороны в сторону, пытаясь увидеть хоть что-то, хоть одну искорку света. – Я ничего не вижу! – панически кричала Раиса. – Кто выключил свет, я ничего не вижу! Кто это сделал?! Кто?! Помогите, я ничего не вижу! Мрак поглотил всё.