баюкая мою душу в своих ладонях

      Иногда, оставаясь ненадолго один на один со своими мыслями, Дин задумывается об этом.       Кастиэль – существо, прожившее миллионы лет. Несмотря на то, что сосуд его стал ему домом, стал неотъемлемой частью Кастиэля, истинный его облик огромен и нечеловечески прекрасен, по венам его вместе с кровью течёт благодать. Кастиэль мог бы своими крыльями обнять земной шар, в его ладони ладонь Дина была бы крохотной и хрупкой.       Дин по сравнению с Касом – простой маленький человечишка с грязной душой и кучей глупых проблем. И то, что ангел вместо любого другого из тысяч людей выбрал именно его, иногда не даёт Дину покоя.       Дин думает, что не достоин Кастиэля. Не достоин его нежности, заботы, его мягких касаний и тёплых улыбок, его любви – глубокой настолько, что Дин иногда сомневается в её реальности. Не может всё это принадлежать только ему. Слишком эгоистично, слишком… не для Дина. Он не заслужил. После всех ужасов, что он творил, после всех смертей и мучений, после стольких раз, когда он отталкивал Каса, срывал на нём свой гнев – Кастиэль просто не может всё ещё быть с ним. Это, должно быть, какая-то ошибка.       (Должно быть, Дин сам по себе – одна сплошная ошибка).              И Дину становится тревожно. Он боится, что Кас найдёт себе кого-то получше; кого-то, кого Кас точно заслуживает. Он боится, что тогда ангел уйдёт и оставит Дина задыхаться (умирать) одного. Винчестер знает, что этого не выдержит. Кастиэль уже оставлял его, и не единожды, и каждый раз это ломало Дина настолько, что он не мог (не хотел) больше жить.       Ведь Дину Кастиэль нужен, как воздух.

—

      Винчестер находит ангела на диване с книгой. Глаза уже противно жжёт в уголках, и он шагает так быстро, что боится споткнуться и не дойти, словно Кастиэль – его единственное спасение. Кас поднимает голову, мягко улыбаясь (господи боже, как он может так нежно на Дина смотреть), но тут же тревожная морщинка появляется между бровей, и он откладывает книгу.       – Дин?       Дин забирается к Кастиэлю на колени. Дин сворачивается в беззащитный клубок, прижимается к касовой груди, словно пытаясь в нём раствориться. Он бы хотел. Хотел, чтобы Кас спрятал его между своих рёбер, устроил где-нибудь в своей груди, чтобы Дина никто и никогда больше не нашёл. Дин бы хотел стать одним целым с Кастиэлем, стать частью его огромной прекрасной сути. Дин бы грелся в его благодати и хранил его сердце, собственным маленьким телом закрывая его от стрел. Дин бы хотел, чтобы Кастиэль взял его маленькую душонку в свои тёплые широкие ладони и унёс с собой подальше от остального мира.       – Дин? – снова встревоженно зовёт Кастиэль, обнимая его, и Дин всхлипывает, не в силах больше сдерживаться. Где-то в голове отцовский голос рычит: «Прекрати пускать сопли, мужчины не плачут!» – но Дин шлёт его вместе с его обладателем на три буквы. Плачут мужчины. Ещё как плачут. Слёзы горячей солью бегут по щекам, и Дин прячет мокрое лицо в изгибе ангеловой шеи.       – Дин, милый, что же ты?.. – тихо, словно с ребёнком разговаривая, спрашивает Кастиэль, и Дина от терпеливой заботы в голосе передёргивает, ведь не для него.       – Не бросай меня, пожалуйста, пожалуйста, – скулит Дин, глотая слёзы, и это должно выглядеть жалко, но ему всё равно. – Обещай, что ты не бросишь меня… Я изменюсь, я стану лучше, я всё сделаю, только не уходи, пожалуйста, хорошо?.. Останься, я прошу, я не смогу без тебя…       Ангел на секунду замирает, и в животе Дина что-то ухает с грохотом вниз. Сейчас Кас оттолкнёт его. Конечно, как же ещё он может поступить? Но Кастиэль только прижимает Дина крепче к груди. Кастиэль гладит его ласково по спине, плечам, целует висок, лоб, щёки – всё, до чего может дотянуться. Он держит его бережно, как ребёнка баюкают перед сном.       – Глупый, глупый Дин, – шепчет он, – как ты мог подумать, что я тебя оставлю? Ты – самое прекрасное из всех божьих творений. Самое лучшее, что случилось со мной за всё моё существование. Я спустился в ад, чтобы спасти твою душу – она сияла ярко, словно путеводная звезда, даже после всего, что ты совершил. И сейчас она сияет так же. Неужели ты думаешь, что я брошу тебя, моё счастье?       Дин затихает, тая под прикосновениями Кастиэля. Его голос, глубокий и певучий, убаюкивает, отдалённым громом в июльский вечер отдаётся в ангельской груди.       – Мне жаль, что в прошлом я оставлял тебя, – продолжает тихо Кас. Перемещает ладонь в отросшие на затылке диновы волосы и мягко поглаживает: – Я думал, что поступаю правильно, но на самом деле я лишь причинял тебе боль. Это моя вина.       Дин котёнком подаётся немножко назад, ластится под родную руку. Находит другую ладонь ангела и прижимает её к своей щеке:       – Ты ни в чём не виноват…       – Дин. – Кастиэль большим пальцем аккуратно надавливает на его губы, прося замолчать. – Я виноват. Я считал, что не важен для тебя, что без меня тебе будет лучше. Я ошибался. Но теперь я с тобой, и я тебя не оставлю – буду здесь столько, сколько тебе понадобится.       Это глупо, сказал бы Дин. Ты глупый, сказал бы Дин. Ты такой невыносимо глупый и ужасно любимый – ведь я хочу, чтобы ты был рядом вечность, сказал бы Дин. Я хочу, чтобы мы стали одним целым, и мне больше никогда не пришлось с тобой расставаться, сказал бы Дин. Это эгоистично и слишком по-детски, но это правда, сказал бы Дин.       Но он никогда не дружил со словами. Ему легче поступками, взглядами, действиями – чем угодно доказать свои чувства, но не речью. Они работают над этим, он и Кас, потому что вечно так продолжаться не может. И у него получается, честно. Но сейчас он слишком вымотан. Дин утыкается Касу в плечо и дрожаще выдыхает.       – Всегда, – он шепчет, потому что после слёз на большее у него не хватает сил. Закрывает глаза: – Я хочу, чтобы ты был со мной всегда. Пожалуйста.       Кастиэль касается кончиками пальцев динова подбородка и мягко заставляет его поднять голову. У Дина зажмуренные глаза снова становятся влажными – видимо, он сломался совсем – и Кас гладит нежную кожу век. Задевает легонько мокрые длинные ресницы.       – Дин, посмотри на меня, – говорит он, и Винчестер смотрит. Кастиэль вглядывается внимательно в глаза напротив, забираясь в самую динову душу, потом наклоняется и легонько целует в нос.       – Ты веришь мне?       Дин кивает. Конечно, он верит. Он позволил бы Касу сделать с собой что угодно – и принял бы это с благодарностью. Кастиэль же обхватывает его лицо ладонями и говорит твёрдо, но в нежности его голоса можно было бы растопить ледник:       – Тогда я обещаю, что буду с тобой всегда: и в горе, и в радости, и в боли, и в счастье. И даже если нас попытаются разлучить, я всё равно приползу к тебе: раненый, истекающий кровью, я найду тебя, вернусь к тебе, исцелю тебя, и мы снова будем вместе. – Кастиэль приподнимает уголки губ в лёгкой улыбке, и в его глазах загорается солнце: – Любовь моя, я никогда от тебя не откажусь.       Умеет Кас сказать так, что в груди защемит, тянуще что-то так заноет – и вдруг тепло мягко обнимет его изнутри, лучиками золотыми осветит душу. Дин замирает, широко раскрытыми глазами глядя на своего ангела. Он… Боже, он…       – Кас, – шепчет он почти беззвучно, родное имя привычно слетает с губ. Господи, он так...       И может быть, его руки снова начинают мелко дрожать, и он прячет их в карман касовой толстовки. Может быть, на сегодня для него слишком много – не Каса, конечно, Каса никогда не будет слишком много. Может быть, он снова закрывает глаза и зарывается носом Касу в плечо. Его запах – динов гель для душа, немного выпечка (вчера он с Джеком пёк маффины), и что-то ещё, неуловимое, – успокаивает. Он...       – Я так тебя люблю, – еле слышно говорит Дин. Говорит и замирает. Это глупо. Кас заслуживает эти слова, заслуживает слышать их каждый день, каждый час, каждую секунду. Только Дин трус, и до сих пор не может принять, что может их произносить совершенно спокойно. Ничего не случится. Теперь у них всё хорошо.       – Так тебя люблю, – повторяет он чуть громче (совсем чуть-чуть, но это уже достижение).       – Я знаю, милый, знаю, – Кас целует Дина в лоб и губы там ненадолго задерживает. – Я тоже.       Кастиэль устраивает Дина на коленях поудобнее. Обнимает его мягко, ненавязчиво покачивает из стороны в сторону. Убаюкивает. Как если бы он был огромным всемогущим ангелом, а Дин – маленькой душой-пылинкой в его ладони. Дину было бы так же спокойно, как здесь, сейчас: в комнате их Бункера, на потёртом диване, в желтоватом свете потрескивающих ламп.       Дину будет спокойно везде. Лишь бы рядом был Кастиэль.