Vivace, Presto et Prestissimo

— Ой! Антонио кидает быстрый грозный взгляд на тело, что, навалившись, цепляется пальцами за его волосы и громко голосит на всю округу. — Так и сказал ему! Мол, люблю я ваш, так сказать… — Вольфганг делает риторическую паузу, ударяя себя по груди свободной рукой. — Порт-рэт! — Прохожие нервно оглядываются на поддатого композитора, переключая внимание и на сопровождающего, что спешит скрыть свое лицо, склонив насколько возможно шею. — И что же? Ну я и говор-рю, люблю я вечером, так значит, сидеть, разглядывать его, держа в одной! — заметьте, — руке! — Моцарт наклоняется к мужчине, пытаясь, видимо, заигрывать бровями, но выходит плохо, и он отодвигается, проводя взглядом окру‌г. Антонио крепче стискивает жесткие пальцы на чужом плече и вовремя заворачивает в нужный переулок, чего Вольфганг совсем не ожидает и чуть ли не валится прямо на землю. Проклиная тот момент, когда он решил протянуть руку помощи этому безнадежному алкоголику, завалявшемуся в уголке пропитанного спиртным кабака, Сальери вовремя подхватывает его под подмышки и помогает встать. — Антонио! — радостно, почти как ребенок, вскрикивает Моцарт, стоит ему только поднять мутный взгляд вверх, и закидывает руку на шею капельмейстера. — Какая встреча, я не заметил вас. — Сальери давит в себе разочарованный вздох и продолжает ходьбу, пока Моцарт голосит ему в самое ухо. — Вы же в театре должны быть, разве нет? Император наконец отпустил вас? О-ох, или Розенбе-эрг решил, что с-…Справится со всем сам-м-м? — Герр Моцарт, ради Господа Бога, замолчите. — шипит на одном дыхании придворный капельмейстер, пытаясь найти нужную улицу. — Какой я вам гер-р-р, в самом деле… Зовите меня Амадео! Антонио уставляет на него грозный взгляд, заглушая в себе огромное желание ударить композитора или, еще лучше, оставить его здесь. Слегка передвигая чужую руку на своем плече, чтобы та не так сильно давила на ключицу, Сальери глядит вниз, на заплетающиеся ноги австрийца, стараясь не вслушиваться в его слова. — Вот я и говорю Сальери, что, ну, нельзя… — слышатся обрывки его фраз, которые Антонио все же пропускает через мозг, улавливая свое имя. Кажется, еще один поворот. Точно. Моцарта подводят к незнакомой для него входной двери одного из белых зданий, припечатывая рукой к стене подле, чтобы он не упал. До его слуха долетает мелодичное постукивание, и спустя пару мгновений, дверь открывает миловидная низкая девушка — служанка. Хватая за рубашку, его быстро заталкивают внутрь, после чего он вновь оказывается припечатан к стене за собой. — Да что же?! Прек-кратите, ей Богу, что за обращ-… — Помолчите. — грубо отрезает Сальери, не отрывая грозного взгляда от Моцарта. Тот весь сжимается под немым давящим напором, метает взгляд из стороны в сторону и преглупо пьяно хихикает, пытаясь что-нибудь сообразить совершенно не мыслящей головой. Антонио довольствуется секундной тишиной и отходит в сторону к столу с графином. — А хотите анекдот? — громко спрашивает Моцарт, на шатающихся ногах пытаясь подойти ближе. — Идут как-то… Два дьяка, и один другому говорит: «а собор-то наш в честь черта назван!», а второй… — Пейте и меньше болтайте. — Антонио насильно впихивает ему в руку стакан с водой и скрещивает руки на груди в ожидании. Вольфганг смотрит на стакан и хмурит брови, поднимая непонимающий взгляд на Сальери. — Ну что еще? — А вдруг вы решили меня уби-ить? Вот тут вот… — он стучит ногтем по стеклу. — Яд, а я сейчас выпью и… — поднимает указательный палец вверх и вновь заходится хохотом. — На тот свет! — Если бы я хотел вас убить, то предпочел бы удушить. Пейте. Амадей хитро смотрит на Антонио, поднимая стакан на уровень глаз, и смотрит вновь уже через воду, пытаясь сдержать смех от размытого изображения итальянца на глади воды. Собравшись с какими-то ни было мыслями, он залпом выпивает все, слегка приходя в чувства. Голова начинает кружиться, и рука опускается, норовя отпустить стакан, но Сальери вовремя отмирает, забирая и ставя на стол. Вновь хватая австрийца за грудки, он тянет его в что-то наподобие спальни, — как думается трясущему головой во все стороны Моцарту, — и, оставляя его сидящим на кровати, куда-то убегает. Дверь остается открытой и так и притягивает к себе, но нет, Амадей не поддастся. Нет-нет-нет. В знак решимости он еще раз трясет головой, отчего заваливается на спину. За дверью слышатся шаги. Антонио возвращается с какой-то одеждой в руках и теперь плотно захлопывает дверь, бросая косой осуждающий взгляд на лежащего на спине Вольфганга. — Переоденьтесь. Я не могу позволить вам спать в грязной одежде. — выдыхает он, кладя чистую рубашку со штанами из своего гардероба на кровать. — Нич-чего не грязная. — противится Амадей, пытаясь хотя бы сесть, но голова раскалывается настолько, что он вновь валится назад. Антонио мученически вздыхает и сам поднимает его, принимаясь быстро расстегивать мелкие пуговицы. Моцарт визжит от недоумения и возмущения, пытаясь неловкими руками оттолкнуть от себя Сальери. — Куда-а! Я вообще-то замуж-…Ний человек! — Женатый. — раздраженно поправляет Антонио, через силу стягивая с чужого тела рубашку. — Но я сомневаюсь, что хотя бы одна пошла за вас замуж… Моцарт, имейте совесть, посидите спокойно. Амадей с голым торсом принципиально заваливается на спину, после чего несильно проходится по бедру, и в него прилетает чистая ночная рубашка. Прижав ее руками к лицу, он переворачивается через бок на живот, неожиданно чувствуя, как кто-то порывается стянуть и брюки. Поджимая под себя ноги и быстро перейдя на сидение на коленях, Амадей театрально шокировано разворачивается к Сальери, сильно вздрагивая, видя того прямо перед собой, — хотя, чего, собственно, он ожидал? Антонио смотрит прямо в глаза, не давая чужому взгляду увернуться, и, быстро нашаривая рукой в поисках скинутой с лица рубашки, расправляет ее руками, протягивая перед собой. Амадей по-детски кривит лицо, склоняя голову вбок, но все же подается вперед и оказывается частично одетым в рубашку, как вдруг длинные пальцы случайно касаются разгоряченной кожи. Сам дивясь, слыша себя со стороны, Амадей кратко стонет, быстро зажимая себе рот рукой и отползая на другую сторону кровати под непонимающий взгляд карих глаз. — Я, пож-жалуй, останусь вот так… — неловко смеется он, поджимая колени к груди. Сальери удивленно вскидывает брови и откашливается, отведя взгляд в сторону. Они молчат, пытаясь найти подходящие слова для объяснения произошедшему. Или хотя бы избавиться от… Хотя, это уже неважно, просто случайность, не так ли?.. — Все же, вам стоит переодеть штаны. — настаивает на своем Антонио, вновь переводя взгляд на Моцарта, который в мгновение поджимает губы и обиженно сопит, как избалованный ребенок. — Заче-ем, моя Констанс!.. — Моцарт. — имя — как гром, в исполнении Сальери. — Или вы переодеваете штаны, или вылетаете из моего дома на улицу, а там делаете все, что захотите. — беспрекословно отрезает Сальери. Амадей разочарованно скулит, но все же шарит рукой по кровати в поисках злосчастных штанов. — Хорошо-хорошо, чего уж вы… Кричите на меня. Ну подумаете, штаны не переодел, вот это уг-гроза жи-изни-и… — бормочет он себе под нос. Антонио вновь кидает брюки прямо в него, отчего тот театрально заваливается, начиная стягивать свои. Сальери наблюдает за этим медленным неуклюжим действием с трепетом уставшего отца, пока его не задевают ногой. — И поторапливайтесь! Я не намерен стоять здесь всю ночь! — начинает кричать он, переводя взгляд с нагого тела с неожиданным… на закатывающиеся под небеса глаза. Вольфганг вновь садится, нисколько не стесняясь своей наготы, — почему он… оставьте все вопросы, дорогой Сальери, ответов вы не найдете, — и, хмуря брови, нагло стреляет глазками. — Женатый… А вы на женатого глядите! — тянет он, слегка меняя положение и оказываясь лежащим вбок, вытянув ноги. Коленом скинув всю ненужную — по его мнению — одежду с кровати, он хлопает ладонью по свободному месту рядом с собой. Сальери закипает, что только этот пьяница позволяет себе. — Спите. — выдыхает Антонио, вставая с кровати и намереваясь уходить, как вдруг проворные пальцы цепляются за его запястье и тянут на себя. Сальери валится на кровать рядом с Моцартом, который нагло смеется, нависнув сверху и рассматривая раздраженное лицо Антонио — Вы жесто-оки, герр Антонио. — улыбается он, ведя пальцем по лбу Сальери. — А вы с ума сошли от своей наглости, Моцарт! — Сальери отпихивает чужую руку, встает на ноги и раздраженно отходит на безопасное расстояние — такое, на котором ни одни пальцы не смогут утянуть его обратно на кровать — и скрещивает руки на груди. — Какой вы вре-едный! — Моцарт откидывается на подушки, оглядывая глазами потолок. — Так неинтере-есно… Антонио подходит чуть ближе, не видя никаких сильно выбивающихся из ряда вон действий, все так же скрещивая руки на груди. Дыхание чуть затрудняется, но совладать с этим пока реально. Моцарт, уже в более трезвом рассудке, чем давеча, вновь хлопает рукой по пустой части кровати и садится, ставя ноги на пол, не отводя грозный взгляд от капельмейстера. Заманчиво, но нет, ни за что. Вдруг Амадей встает на ноги, большими шагами подходя к мужчине и оказываясь слишком близко, что Антонио, расцепив руки, пятится назад. Чувствуя за собой лишь стену и не видя никаких путей отступления, тот переводит взгляд на хитро улыбающегося Моцарта, тянущего свои ручки куда-то вниз. Момент, и Сальери чуть ли не кричит на весь дом от неожиданности и нахальства, скидывая чужую ладонь. Хватая запястья юнца, он поднимает их на уровень видимости, желая пожурить, видимо, но не рассчитывает на то, что вновь выдает Амадей. Моцарт нелегко, но все же сбрасывает со своих запястьев чужую железную хватку и обвивает шею Сальери, прижимаясь к нему ближе. Антонио не успевает что-либо сделать — да даже прореагировать! — как Амадей целует его: бесстыдно и резво, вновь опуская одну из рук вниз. — Моцарт! — пытается противостоять Сальери, но Вольфганг лишь крепче прижимает его к себе и стискивает руку, ловя испуганный вздох губами. — Не противьтесь, Антонио, я знаю, что вам нравится. — улыбается он, разворачиваясь и отталкивая Сальери в сторону кровати. — Я вижу это в ваших глазах. Наткнувшись ногами на край кровати, Антонио останавливается, все еще обдумывая идею сбежать и послать соблазн куда подальше, но времени ему не дают, толкая ручонками в грудь. Амадей оказывается сидящим на чужих бедрах, радостно потираясь о ткань. Ловкие пальцы расстегивают и скидывают рубашку, отвязывают, кидая в сторону, черный бант, проходясь по бархатному телу. Упиваясь реакцией капельмейстера, он начинает целовать шею, особенно облизываясь на вздымающуюся венку, пока руки Сальери шарятся по его собственной спине, изредка пуская полосы ногтями. Амадей затягивает часть теплой кожи, неожиданно для Антонио, прикусывая и не отпуская какие-то мгновения. Насладившись чужим шипением у собственного уха и почувствовав, как ногти нарочно оказываются на спине, он в извинении зализывает шею, на которой теперь останется красная отметина. Да что за черт его… Моцарт сползает с бедер чуть ниже и торопливо-спешаще пытается стянуть с Сальери оставшуюся одежду, все время чувствуя на себе испуганный взгляд. Антонио выглядит как загнанный в угол зверек, который не знает, кидаться ли кусаться или подпустить к себе ближе. Но Вольфганг в любом случае берет свое: он пару секунд любуется теперь уже полностью оголенным телом капельмейстера, чем последнего вводит в краску, и вновь припадает к шее с голодными поцелуями. Он пропускает под пальцами все, до чего может дотянуться: вздрагивающие плечи, грудь, изгибы поясницы и бедра. Антонио под ним вьется ужом, запустив пальцы в неряшливые волосы и с натяжением сжимая их при каждом неосторожном укусе. — Видите. — выдыхает Вольфганг в самое ухо, медленно ведя рукой от груди и ниже-ниже-ниже. — Вам нра-авится… Секундно, словно ничего и не было, он дотрагивается до стоящего колом органа, быстро возвращая руку выше под разочарованный вздох. Аккуратно потянув пальцами за ленту в волосах мужчины, он откидывает ее, зарываясь руками в черные, как смоль, пряди, накручивая их на руку и притягивая за них ближе к себе. Слегка опешивший Антонио подается вперед, соприкасаясь с Моцартом торсом, и жалобно стонет сквозь плотно сжатые зубы. — Хотите еще, вы развратник… Хотите, чтобы я дал вам большее, нежели легкие прикосновения? — второй рукой Амадей резко накрывает чужой член полностью, ухмыляясь на реакцию тела капельмейстера. — Да… — О, кто бы знал, что такой как вы, гениальный придворный капельмейстер, в постели может быть наравне с прелестной блудницей… — он обвивает пальцами поперек, сжимая и начиная свои движения, все так же держа волосы второй рукой. Это его маленький секрет. Антонио до скрежета стискивает зубы, старательно не пропуская ни одного звука наружу, но позволяет себя в удовольствии закрыть глаза, опустив голову вниз. Вольфганг наблюдает за ним с ласковой внимательностью, не прекращая движений рукой, и перебирает пальцами смоляные пряди. Сальери кажется закрытым и недоступным — слишком привычный для него будничный образ, который Моцарт сейчас так старательно разрушает. Ему не нужна та маска, которую Антонио надевает изо дня в день, ему нужен сам Антонио, который, впрочем, уже показывает себя. Навряд ли строгий и педантичный Сальери разрешил бы Моцарту вытворять с его телом такое. Подрагивающая рука до побеления костяшек стискивает простынь на кровати: Антонио резко отбрасывает голову назад, его грудная клетка начинает ходить все быстрее и быстрее, а из плотно сжатых губ порой доносятся тихие вздохи. В нужным момент Амадей убирает руку, не давая желанной разрядки, отчего слышит раздраженное шипение в ответ и лишь улыбается такой реакции. — Это только начало, Антонио. — коварно усмехается Амадей. — Дальше будет интереснее. Порываясь одной интересной идейке, Моцарт подхватывает слегка раскоординированного Сальери, меняясь с ним позициями: теперь именно Антонио находится на чужих бедрах. От резкой смены положений тот, опираясь коленями в постель, льнет к теплой ладони, что успокаивающе оглаживает скулу, чувствует еще большую волну возбуждения. Первым порываясь утянуть любовника в поцелуй, он слышит тихое ухмыление, пытаясь найти удобное положение для ладоней. Им оказывается вытянутые, прямые руки, вдавленные в чужую грудь чуть выше сосков, — он пару раз проходится по ним пальцами, самовлюбленно улыбаясь. Моцарт протискивает вторую ладонь меж тел, слегка приподнимая бедра так, что их члены оказываются сведены, и теперь он может чувствовать каждый миллиметр. Рукой накрывая оба сразу и не разрывая поцелуй, он быстро набирает нужный темп, чувствуя слабый вкус крови на губах от укусов. Антонио мелко дрожит всем телом от властной руки, которая вновь возобновляет приятное трение на органе, и он все чаще неосознанно поддается бедрами вперед за ней, жаждая больше прикосновений и ласок. Вольфганг самозабвенно сцеловывает вздохи и редкое мычание в поцелуях, и сам наконец довольствуется происходящим. Сальери льнет к нему, позволяя вести и властвовать, позволяя контролировать: Моцарт пользуется каждой секундой, запоминая и утопая в наслаждении. Кто же мог подумать, что будет настолько хорошо!.. На этот раз Вольфганг не останавливается перед желанной гранью, а наоборот — ускоряет движения рукой, делая их более резкими и быстрыми. Антонио изливается с тихим стоном, отрываясь от покрасневших после стольких поцелуев губ. Пара движений, и Вольфганг кончает следом, едва не забывая дышать.

***

— Отчего же у вас такой высокий воротник, совсем на вас не похоже! Решили измениться? — колко бросает Антонио Розенберг, проходя мимо. Тот зло останавливается на месте, но, вспомнив, что Моцарт, к счастью, не здесь, и ситуацию не усугубит, продолжает шаг.