Время миру

Начало войны Ивонн провела в замке Роз. Там, на пустынных пляжах, среди зарослей дикого шиповника и побегов плюща, все еще казалось, что спокойствие этого места нерушимо. Но в окрестных деревнях уже не осталось мужчин, кроме совсем дряхлых стариков и детей, и абсолютно все деньги, уходившие раньше на поддержание замка и городов, теперь направлялись солдатам. Замок Роз находился южнее каменного и вечно холодного Кастела, и подразумевалось, что именно там члены королевской семьи должны наслаждаться отдыхом вдали от столицы. Гулять по мощеным дорожкам, ведущим к морю, любоваться розовыми садами и завтракать в беседке, окруженной белым, мелким песком. Ивонн бывала здесь раньше летом вместе с Отто - сперва на гуляньях по случаю их замужества, а после дважды на первую и вторую годовщину. Позже ни о чем, кроме напряженного ожидания и постоянного ощущения собственной беспомощности, не могло идти и речи. С утра до вечера лил дождь, колеса повозок вязли в слякоти, новости доходили одна другой хуже - сначала союзники в Мидгрунде нарушили договоренность, потом в северных землях начался голод, норты впервые победили в битве, впервые потерпели поражение. Города на границе переходили из рук в руки. Надолго Ивонн не хватило - она нарушила данное Отто обещание прятаться в замке Роз, приехала в Кастел, заняла свое законное место в парламенте. Не все были этому рады, но она, как и раньше, дала им понять, что, пока в их стране у королевы есть власть, придется с ней считаться. За принятием решений должен был быть хоть один женский голос, особенно тогда, когда остальные женщины делали всю мужскую работу. Время шло, ничего не менялось. Вести от Отто прибывали в нацарапанных его малочитаемым почерком письмах, и тогда парламентарии, ропща, склонялись над помятыми бумагами, как дети над букварем, пытаясь отличить “б” от “р”, а “переход” от “брода”. Отто не любил пользоваться услугами писарей и не изменял своим привычкам даже в военное время. Сама Ивонн, по крайней мере, видя его знакомые каракули, с каждым письмом убеждалась, что он еще жив. За этот год увидеться им довелось лишь однажды - когда Ивонн, объезжая отвоеванные города, тайно посетила разрушенный Норскирик. Они провели вместе меньше суток, но успели зачать ребенка, которого Ивонн спустя несколько месяцев потеряла - в полном одиночестве, в слишком больших для нее одной королевских покоях. Удача к этому времени оказалась на стороне нортов, и они после многих сражений победили. Отто, изменив своим привычкам, перестал сам писать письма, и долгое время Ивонн не получала от него никаких вестей. Он, судя по сообщениям от командующих, вместе с другими офицерами оказался в церкви, охваченной пожаром, но сумел выжить. Он пропадал еще долго - жизнь уже начала возвращаться в прежнее русло, - и вернулся совсем другим. Поприветствовал Ивонн молчаливым поклоном, сразу же отселился в свою башню. На приемы они теперь приходили порознь, и уходили с них так же. В остальное время, встречаясь изредка в коридорах или тронном зале, общались мало и по делу. Среди всех более насущных хлопот Ивонн так и не хватило духу сообщить ему о том, что она была беременна. Тем более, теперь это все равно не играло роли - ребенка больше не было. Отто в эти недели после возвращения был постоянно погружен в себя, ходил во всем черном, включая черный бархатный сюртук и кожаные перчатки, и отрастил такую же черную бороду, пытаясь скрыть ею свежие шрамы от огня на лице. Раньше он любил поболтать, но теперь словно онемел, и порою смотрел на Ивонн так, словно хотел что-то произнести, но потом резко сжимал челюсти, отворачивался и уходил к себе. Он сказал ей не приходить к нему в башню и, поскольку вся страна переживала не лучшие времена, Ивонн решила обратить внимание на тех, кто хотя бы мог оценить ее помощь. Она посещала раненых солдат и открыла новый госпиталь прямо рядом с монастырем - для того, чтобы хоть часть солдат могли осмотреть замковые врачи. Вместо Отто присутствовала на военных судах и вместо него же принимала участие в заседаниях парламента, если он позволял себе не явиться - что происходило нередко. Отто теперь при любой возможности исчезал из города. То ему нужно было встретиться с очередным графом или виконтом, многих из которых он знал еще с тех пор, когда они все вместе устраивали бои деревянными мечами и изображали бравых рыцарей, скача верхом на пони. То он хотел проверить одну из летних резиденций и поохотиться на птиц. То ему просто было необходимо развеяться на свежем воздухе и посетить ту или иную церковь. До войны они с Ивонн все это прекрасно делали и вместе, но теперь, постоянно оставаясь в замке в одиночестве, она быстро поняла, что Отто больше не настроен на компанию. И вот, после очередного его возвращения - поздно ночью - Ивонн столкнулась с ним в коридоре. Под охраной двух стражников она возвращалась из часовни, где оставила букет из дикого лука и ромашек в память о погибших в войне и несколько цветков колокольчика для своего нерожденного ребенка. Мысли о конечности всего сущего заставили ее глубоко задуматься, и она даже вздрогнула, когда вдалеке увидела в свете свечей силуэт своего мужа. Отто, переговариваясь со спутниками, стащил с себя тяжелый плащ и шапку, и, услышав шум шагов, первым делом схватился за эфес сабли. Ивонн отметила то мгновение, когда по непроницаемому лицу Отто стало понятно, что он ее узнал. - Ваше Величество, - он отдал свой плащ кому-то, быстро и слегка прихрамывая прошел вперед. - Доброй ночи. Они кивнули друг другу. При свечах был хорошо виден потертый засаленный бархат костюма Отто, его спутанные темные волосы и усталые глаза - желтоватые, кошачьи, подозрительные. Шейный платок был еще свежим - значит, прошлой ночью Отто ночевал в замке. Ивонн надеялась, что сама она выглядит достаточно собранной для того, чтобы нельзя было понять, что она плакала в часовне. Отто, вопреки ее ожиданиям, не исчез за поворотом по направлению к южной башне, а начал неловко топтаться на месте, перенося вес с ноги на ногу. Он нервно потер ладони - в своих вечных перчатках - о полы сюртука, и Ивонн даже улыбнулась тому, каким будничным и забавным был этот жест. - Хочешь о чем-нибудь поговорить? - спросила она, решив избавить Отто от необходимости искать слова. - О поездке? Может быть, зайдешь ко мне? Отто моргнул, на мгновение зажмурившись, как он обычно делал, когда что-то обдумывал. Поморгав так немного, он наклонился к уху Ивонн и хрипловато, словно давно не использовал голос, сказал: - Да, есть разговор. Только пойдем ко мне, - и добавил совсем приглушенно: - Нужно, чтобы слуги думали, что речь пойдет не о политике. Поэтому мне придется тебя поцеловать. С этими словами он положил затянутую в черную кожу ладонь ей на щеку и почти неощутимо погладил ее подушечками пальцев, а его губы нежно, даже бесстрастно, прикоснулись к ее губам, передавая запах вина, которое он пил, и костра, возле которого он сидел. - Так нам не поверят, что мы не собираемся говорить о политике, - шепотом заметила Ивонн. - Нужно изобразить что-нибудь получше. Она, особо не сдерживаясь, взяла в ладони голову Отто, притянула ее ближе к себе и, в полной мере сознавая, что это может быть их первый и последний поцелуй в течение долгих месяцев и даже лет, коснулась языком его верхней губы. Отто вздохнул, прикрыл глаза и впустил ее язык, неловко дотронулся до него своим собственным, и после весь этот танец повторился снова. Ладони Отто - огромные, непривычно твердые - сжали бока Ивонн с двух сторон, и даже через несколько слоев ткани она почувствовала, как его рука слепо бродит по ее телу, пытаясь заново с ним познакомиться и заодно найти то место, где под платьем заканчивается тугой корсет и начинается скрытая одной лишь нижней рубашкой и корсажем нежная кожа груди. - У меня в сумке на поясе важные письма, - неразборчиво пробубнил Отто ей в ухо. - Если ты решишь достать их прямо сейчас, все решат, что у нас бурная страсть. - По-моему, достаточно уже устроенного спектакля. Пойдем. Она взяла его за руку и, не оборачиваясь, потянула в сторону южной башни. От волнения ей не хватало дыхания, и больше всего хотелось снять тяжелую одежду, чтобы, наконец, спокойно вздохнуть. Они долго поднимались по винтовой лестнице вверх. Ивонн немного раскраснелась, а вот на Отто любая физическая активность, в том числе, разумеется, этот подъем, не влияла никак. Еще бы, ведь он, со своей подозрительностью и желанием обезопасить себя от недоброжелателей, постоянно тренировался вместе с солдатами, где они только и делали, что швыряли друг друга через плечо, били, душили и пинали, и в целом, по мнению Ивонн, занимались деятельностью, грозившей обернуться потерей здоровья и разума. Но Ивонн еще помнила, как легко было ее мужу ворочать ее по постели, словно она не весила ничего, и как он удерживал ее на одном месте, когда она больше не могла терпеть удовольствие от его медленных, равномерных движений, и начинала дрожать, пытаясь вытолкнуть его из себя. Как он смотрел на нее своим пристальным пронизывающим взглядом и только от него одного из нее так текло, что постельное белье под ними становилось мокрым. Ивонн вдруг удивилась, что вообще подумала об этом - с самого начала ее неудачной беременности она ни разу и не вспоминала, что ее телу может быть приятно. На площадке между лестничными пролетами - где в бойницах можно было увидеть ночное небо - Отто задержал Ивонн, оттеснил ее к стене и провел боком своего лица по ее виску, щеке, скуле. На этажах сверху и снизу стояла стража, и, может быть, он делал это, чтобы в очередной раз пустить слухи, что этой ночью король решил разделить ложе с королевой. Или, может быть, он все еще не отошел от представления снизу, о чем свидетельствовало его изменившееся дыхание и полуприкрытые глаза. Ивонн показалось, что он нюхает ее волосы, и она не удивилась этому - в Отто всегда было что-то животное - в том, как он ориентировался на резкие движения, вибрации пола и запахи, и как интуиция помогала ему понять вид удара и направление, если в борьбе на него нападали сзади. Отто сейчас был словно пьяным - а может, он и был пьяным, откуда она могла знать. Он касался обнаженных участков кожи, мял ее руками и потом, приподняв ее подбородок, провел под ним носом, попробовал кожу на вкус и напоследок прикусил. Ивонн стояла, почти не чувствуя ног, и ей казалось, что каменный пол колеблется под ней, как палуба корабля. Еще несколько укусов, немного грубоватых прикосновений, и ей хватит всего ничего, чтобы кончить. Ивонн зажмурилась, надеясь, что ей, после всего, что было, достанет гордости не умолять Отто о том, чтобы он сделал с ней хоть что-нибудь, - пусть всего лишь развернет ее к стене, поднимет тяжелые юбки и протиснется в ее тесное, набухшее, мокрое отверстие, где никогда никого не было, кроме него. - О чем ты хотел поговорить? - тихо спросила она, отнимая от груди его руку. - Не здесь. Наверху. За закрытыми дверями. - Тогда пойдем. - Подожди. Я не могу терпеть. Мне надо… Я терпел черт знает сколько. На этих словах Ивонн раздраженно оттолкнула его. Она разозлилась на себя за то, что их взаимоотношения, кажется, были ей намного важнее, чем ему. А она не терпела? А ей не хотелось выть по ночам, когда она, совершенно одна, вспоминала, как из нее медленно и безостановочно капала кровь - на простыни, на ее восточный усеянный цветами роз халат, на его чертову мантию, расшитую золотом? А она не переживала, когда до этого ей, буквально спустя месяц после ее возвращения из Норскирика, сообщили, что последние войска разбиты, а всех командующих заперли в местной церкви и сожгли? А он ей даже не написал ни одной строчки. Это Мориц, его закадычный приятель и по совместительству Герцог Вулдорбург, накатал пространное письмо о последних - давно дошедших до столицы - новостях, где кратко упомянул о том, что Его Величество пока не может работать руками. Нет, Отто не заслужил ее прощения хотя бы потому, что никогда его не просил. - Ладно, пойдем, - одного ее взгляда хватило, чтобы он отшатнулся и устремился вверх по лестнице. - Ты права, дела не ждут. В комнате, заперев обитые железом двери на замок и засов, Отто первым делом стянул с себя сюртук и зашвырнул его в угол, расстегнул ремень и отложил оружие, вытащил бутылку вина и выдернул пробку, разлил его по бокалам. - Садись, - он махнул рукой на потертый, заставленный хламом диван, где сам наверняка провел не одну ночь. - Итак, нашлись люди, которые полагают, что я повел людей на смерть, хотя мог этого избежать. Оказывается, этих людей не так и мало. Они думают, это потому, что я принадлежу к Ландсбергской протестантской церкви. Ты знаешь, жители северных регионов постоянно ввязывались в войны со всеми подряд и пускали кровь просто из уверенности, что это угодно богу. В общем, некоторые теперь считают нас особо кровожадными. Никого это почему-то не беспокоило раньше, но, когда я пытаюсь сделать то, что сделал бы на моем месте любой другой король - защищаю то, что принадлежит нам, - меня называют язычником, любителем жертвоприношений и мертвечины. Знаешь, какую кличку мне успели дать? Падальщик, - он выпил бокал одним глотком, налил себе еще столько же и вместе с бутылкой и бокалом уселся на кресло у камина. - Как тебе такое имя, а? - Тебе подходит, - Ивонн, сначала не желавшая пить, передумала и тоже попробовала вино на вкус - терпкое, оно было явно из старых запасов и явно родом откуда-то с юга. - А от меня-то тебе что надо? - Решила перейти сразу к делу? - Не вижу смысла ждать. Ивонн пересекла всю просторную комнату, забрала бутылку у Отто из рук и подлила себе. Чтобы это сделать, ей пришлось встать между его разведенных ног и смотреть, как он сидит, откинув голову на спинку. В свете разожженного служанкой огня отчетливо выделялся неровный, нечеловеческий ландшафт его кожи на щеках - выбоины, ухабы, уплотнения и неровности. - Что от тебя надо? - переспросил Отто, и его взгляд лениво скользнул по ее телу и уставился в огонь. - Ну, народ тебя любит. Ты добропорядочная лютеранка. Тебя считают ангелом во плоти и готовы молиться над землей, по которой прошли твои ноги. Кроме этого, людям нравится, что ты не из самой богатой и титулованной семьи. Можно сказать, почти одна из них. Переубеди их. - И что мне им сказать? - Скажи, что им не нужно врываться в неугодные им церкви, убивать священников и заниматься грабежом. Только этого сейчас не хватало - гражданская война на почве религиозной ненависти. Он, видя, что вино кончается, потянулся к ящикам между креслом и кучей одежды на полу и вытащил вторую бутылку. Ивонн между тем размышляла, что можно сделать в ситуации с нежданным религиозным волнением. - Думаешь, поможет мой призыв в листовках? - неуверенно спросила она. - Хотя нет - они же их вряд ли прочитают. Я могу выступить в парламенте. Ну и, конечно, посетить города с визитом. - Это в первую очередь, только лучше поговори с советниками, пусть составят тебе речь. Все, что выходит из твоего рта, по определению лучше, чем высказывания любых других представителей власти, даже если это одни и те же слова. Нам повезло, - Отто приподнял бокал в ее сторону, - что у нас есть такая королева. - Это уж точно, - кивнула Ивонн, вернувшись на диван и пытаясь незаметно оттянуть корсет так, чтобы можно было глубже вдохнуть. - Только что насчет тебя? Королевская кровь и все такое. Твоего отца тоже, помнится, очень любили. - Я сейчас не пользуюсь народной любовью, - Отто пожал плечами. - Везде голод, все выжжено, треть мужского населения в могилах. Естественно, людям нужно на ком-нибудь выместить злость. Матери теперь наверняка рассказывают детям на ночь, что, если они будут плохо себя вести, придет Падальщик и заберет их в свое логово, где убьет и приготовит на медленном огне. - Можно тебя попросить, - вдруг неожиданно для самой себя сказала Ивонн, - сними перчатки. Мы же тут одни, никто не увидит. - Нет, - он отмахнулся. - Тебе не надо это видеть. - Так я даже не знаю, что там. - И хорошо, - он удовлетворенно вздохнул. - Лучше иди сюда, дай мне на тебя взглянуть. Я же вижу, как ты там возишься со своими шнурками. Давай помогу. - У тебя пальцы слишком большие, чтобы развязать узлы. Особенно, - она сделала многозначительную паузу, - в этих перчатках. - Да ладно тебе, раньше я как-то справлялся. Ивонн приподняла бровь и усмехнулась - не то чтобы сомневаясь в возможностях Отто, но желая поддразнить. Слишком давно она не общалась с ним просто о чем угодно - об умном и о глупостях, - и ей хотелось продлить момент. Отто усмехнулся в ответ, почесал обросший волосами подбородок ребром неуклюжей, затянутой в черное ладони. - Что насчет писем, о которых ты говорил? Он удивленно подался в ее сторону, но спустя мгновение с возгласом: “А, эти!” - хлопнул себя по бедру и начал копаться в походной сумке. - Мне их передал епископ Осмундский, Ульрих Лау. Это с ним я провел сегодня всю первую половину дня. Спасибо, что хоть соизволил приехать в Кастел. Вот это все, - Отто помахал письмами, - сообщения пасторов, которым повезло столкнуться с произволом прихожан. Я и до этого слышал о том, что сейчас не все ладно, но после этих писем только и остается, что созвать внеочередное собрание парламента. - И снова слушать, как ландсбергеры и лютеране ругаются между собой, как торговцы на рынке, - задумчиво кивнула Ивонн. - Именно. Поэтому делать мы этого пока что не будем. Пока ты не попробуешь свои силы на риторическом поприще в наших особо воинственных провинциях. - Зачитай что-нибудь, что они пишут. - Иди сюда и сама прочитаешь, - Отто похлопал рядом с собой. Ивонн поднялась, медленно приблизилась к нему, чувствуя, как покачиваются ее тяжелые юбки, на всякий случай смахнула пыль и крошки с того места, где собиралась сесть, и осторожно опустилась на широкий подлокотник. Одной рукой она взяла верхнее из стопки писем, а во вторую Отто протянул ей бутылку с остатками вина, и Ивонн, никогда особо не питавшая слабости к выпивке, почему-то охотно его взяла. - Это итальянское? - она еще раз принюхалась к запаху из горлышка. - Тосканское. Стоит у нас еще со времен прошлой войны - в которой моему отцу всю ногу раскроили. А теперь и со мной то же произошло. Отто поднял вверх голову, моргнул и тихо рассмеялся, как будто находя в этой всей ситуации одному ему понятную справедливость. Он смотрел на Ивонн из-под полуприкрытых век, его светлые глаза под густыми черными ресницами блестели в отблесках последнего пламени. Ивонн развернула письмо пальцами одной руки, после того, как снова попробовала прекрасное, хорошо выдержанное вино на вкус. - “Епископу, достопочтенному господину Лау”, - начала читать она, пока Отто легко водил ребром ладони и пальцами поверх ее корсажа. - “Моя обязанность рассказать вам как можно скорее, что в малом Осмунде случилось несколько нападений на церкви, совершенные солдатами и членами семей погибших”, - она замолчала, пробежала текст глазами дальше в поисках чего-нибудь интересного. - “...убили одного из пасторов… Задержанные на месте преступления также признались, что готовят нападение на Его Величество короля, которого они называли не иначе, чем бранными словами, и клялись, что за несправедливость поплатится и он, и его приспешники, и вы, достопочтенный господин”. И ты считаешь, это серьезно? - Насчет меня? - хмыкнув, покачал головой Отто и добавил хрипловато: - Конечно нет, я же бессмертный. Я из огня живым вышел. Но насчет священников - это, конечно, плохо. Гнев остынет, но, пока он будет остывать, кто-нибудь попадет под горячую руку. - Если вспомнить, как у крестьян принято чтить матерей, то мне стоит говорить именно с женщинами, - Ивонн отложила письмо в сторону. - Встречусь с матерями раненых и погибших, спрошу, как им можно помочь, попробую их поддержать. Заодно напомню им о богобоязненности и присяге короне. Думаю, можно не сомневаться, что в тот же вечер даже самые суровые мужчины будут ходить с красными ушами. - Что бы я без тебя делал, - произнес Отто на этот раз совсем без смеха. - Иди сюда. Он приобнял Ивонн за талию и потянул на себя, и так она оказалась на его коленях. У них у обоих были одинаково раскрасневшиеся от вина лица, хотя Ивонн выпила всего два бокала, а Отто - полторы бутылки. Он, как и предлагал, начал неторопливо распутывать шнуровку, располагающуюся, к его удобству, спереди корсета, и делал это удивительно ловко для своих почти негнущихся, малоподвижных пальцев. - А тех, кто нападает на священников, ловят? - Когда как, - ответил Отто, не отвлекаясь от своего занятия. - В основном да, сидят по городским тюрьмам в ожидании судов. - И что ты будешь с ними делать, прикажешь казнить? - А мне стоит? - Вообще-то стоит, - вздохнула Ивонн. - Но у нас и так слишком много мертвых. Придумай что-нибудь другое. - В нашей стране, жена, - мягко напомнил Отто, - убийц предполагается вешать. Это закон. Если отправить их вместо этого на каторгу, то на каком основании? - Ввиду нехватки рабочей силы, конечно. Пусть прокладывают дороги и занимаются рыболовным промыслом, это уж точно принесет Нортстаану больше пользы. - Ты намного дальше планируешь наперед, чем я. Это хорошо. Шнуровка наконец поддалась, и Отто раздвинул плотную конструкцию в стороны, засунул под нее руки и положил их поверх белой нижней рубашки Ивонн. Его большие пальцы касались низа ее груди, ладони обхватывали тело так, что почти соприкасались на спине. Отто не думал их убирать, наоборот, его явно развлекало, как крупные, скрытые ездовыми перчатками кисти его рук смотрятся на полупрозрачном батисте. Ивонн накрыла его руки своими, вжала в себя, погладила поверх черной кожи и задержала их там, как бы говоря: “Я не против, можешь делать со мной все, что хочешь”. Отто сморщил нос и хмыкнул. Раньше это был его обычный способ отвлекаться, когда мыли и зашивали его раны после стычек, так что Ивонн, сообразив, что ему вполне может быть больно и сейчас, резко отпустила его руки. Он не убрал их, сидел так, обнимая ее, и тепло дышал между ее ключиц. С начала войны Ивонн ни разу не надевала панье, и теперь в очередной раз оценила его отсутствие, сидя на коленях Отто - так, что их разделяло всего несколько слоев ткани, но даже через них она чувствовала тепло его бедер. Может быть, потому что у Ивонн никогда не было другого мужчины, или потому что Отто был хорошим любовником, или потому что в первые два года брака они почти не разлучались, Ивонн не нужно было никакой излишней ласки, чтобы возбудиться. Отто пах вином, огнем, свежим потом. Она наклонилась, принюхалась к этому запаху у его виска, взлохматила носом короткую щетину. Он вздохнул, потянул ее рубашку вниз и сумел-таки обнажить грудь, завороженно уставился на розовые соски на фоне белой кожи, как будто видел все это впервые. Надавил на них, посмотрел, как они принимают все более четкие очертания, сжал между большими и указательными пальцами. Сначала осторожно, а потом еще несколько раз, резче. Потом поцеловал нежные и упругие полушария груди, и это было приятно, особенно на контрасте с болью, которую он только что причинил. Зная, что Ивонн это нравится, Отто обхватил губами ее сосок, пососал, а потом тут же укусил, так, что тело на мгновение прострелило обжигающей болью. Низ живота потянуло почти болезненным возбуждением, между горячих бедер было липко и влажно; ладонь Отто тем временем начала пробираться под юбки. - О, - с изумлением произнес он, добравшись до самого верха. - Ты, кажется, совсем уже готова. Левой рукой он прижал ее к себе, правой, которая была между ее ног, скользнул вперед, попытался вставить пальцы во влагалище - нагло, не спрашивая, как делал частенько, когда она была возбуждена и на все реагировала только согласием. Ивонн вдруг представила, как этими руками Отто весь день касался поводьев и лошадей, разводил костер, ел, и еще, чего доброго, вытирался, справив нужду. Ивонн тут же выпуталась из его захвата, отпрянула, встала с его колен. Ей пришла в голову непрошенная и злая мысль, что никогда она не перестанет уважать себя настолько, чтобы позволять пьяному мужу трогать себя грязными руками после целого дня в дороге. Отто непонимающе моргнул, поднял брови. - В чем дело? - спросил он. - Я сделал что-то не так? Вернись, пожалуйста. - Делай, что хочешь, - тихо сказала она, сама не веря своей решительности, - но перчатки сними. И руки помой. У тебя есть вода и мыло, тебе приносят их каждый день. Отто внезапно отвел глаза, посмотрел куда-то в пол. Это было непохоже на него. Он даже немного побледнел, задумался, оперевшись локтями на колени. Потом сцепил пальцы в замок и прикрыл глаза, и Ивонн впервые заметила, что не все его пальцы при этом пошевелились, кроме нескольких, которыми он все делал, - остальные же торчали, как части набитого сеном чучела на день равноденствия. Может быть, там внутри и не было никаких пальцев. Ивонн похолодела, смотря на это, и не знала, что сказать. - Я не буду использовать руки, - пробормотал Отто и снова взглянул на нее своими янтарными глазами. - Не буду тебя там трогать. Обещаю. Просто позволь мне побыть рядом с тобой. Как тебе такое предложение? Ивонн отвернулась. У нее из глаз потекли слезы - во второй раз за сегодняшний день, - и она не хотела, чтобы он их видел. Ему бы не понравилось, что она его жалеет. Она стояла, замерев, пытаясь сдержать прерывистое поверхностное дыхание, ее обнаженная грудь дрожала от каждого вздоха. Она чувствовала себя просто отвратительно из-за того, как именно высказала свою просьбу. Она вспомнила их последний раз в Норскирике - как Отто отвел ее в дом своего друга, как остался с ней в комнате наедине. Как сбросил сапоги и после, вымывшись, молился перед распятием. Город за окном был в руинах, полуразрушенный и сожженный. Отто был тоже совсем другим, лихорадочным, беспокойным, как загнанный зверь. Он дрожал под ее руками и лежал полночи, уткнувшись в ее плечо, и несколько раз попросил сразу же садиться на корабль, если до Кастела дойдут вести, что война проиграна. Она пообещала, а после привлекла его к себе, поцеловала везде, докуда только дотянулись губы, и впустила его внутрь. Ивонн моргнула, вытерла слезы. Услышав позади себя шорох, она обернулась: Отто стоял прямо за ней. Он потянулся куда-то влево, вытащил из-под стопок хлама одеяло и накинул поверх ее плечей, чтобы она могла прикрыть наготу. - Не плачь из-за меня, жена, - сказал он, крепко прижав ее к себе. - Не надо. Это все в прошлом. Я здесь и я жив. И я не собираюсь умирать. - Прости меня, - почти прошептала она куда-то в его жилет. - Я совсем не так хотела это сказать. - Но ты абсолютно права. Я же помню, что, - тут его голос стал неожиданно смущенным, - если туда попадет грязь, у тебя потом будет все болеть. Так что это ты меня прости. И потом, ты права и в другом. Ты моя жена, ты имеешь право знать. Было приятно просто стоять в объятиях Отто, ощущать, как вибрирует от речи его грудь. Ивонн, как и всегда, несмотря ни на какие тяготы, на которые он не смог бы повлиять, чувствовала себя рядом с ним в безопасности. - Не надо, если не хочешь, правда. Просто… может, у тебя есть другие перчатки? - У меня и правда есть кое-что. Отто неохотно отпустил ее. Прохромав к противоположной стене, распахнул крышку сундука и начал довольно хаотично в нем рыться, разбрасывая вещи в стороны. - Вот, - подал голос он, вытаскивая прямоугольную плоскую коробку и открывая ее. - Мне теперь вечно дарят перчатки, эти одни из них. Думаю, они предназначены для богослужений - они без пальцев - чтобы я мог взять гостию. Правда, я их еще никогда не носил. Ивонн подошла, и они вместе уставились на перчатки. Это было изделие редкой красоты, сшитое из тонкой черной кожи, расшитое золотом и серебром - переданный до мельчайших подробностей герб Мереборков, окруженный солнцем, луной и звездами. Эти перчатки, лежащие в футляре, обитом кожей, выглядели, как оружие, ждущее в ножнах своего часа. - Смотри, это твои цвета, - изумленная тонкостью исполнения, с тихим восторгом произнесла Ивонн. - Твои символы. От кого это? - Тут выбита фамилия - кожевенная мастерская Лотманн. Никогда о такой не слышал, но я в подобном и не разбираюсь. - А кто передал? - Один мой друг, священник на побережье, - Отто наморщил лоб. - Он пропал потом, и с тех пор его не видели. Я приезжал туда пару раз - искал его. Но он как сквозь землю провалился. - Это странно. - Может да, а может и нет, - не соглашаясь и не отрицая, покачал головой Отто. - Он жил как бродяга, мог и уйти куда-нибудь. Или его могли убить. - Ты так спокойно об этом говоришь. Но Ивонн понимала, почему. Смерти как будто стали чем-то повседневным, этому уже никто не удивлялся. - Я помою руки. И надену их, - он махнул подбородком в сторону ширмы, за которой на столике действительно стояла миска с водой. - Не буду подглядывать. Пока Отто плескался за ширмой, Ивонн подошла к продавленному дивану, сбросила с него на пол скомканную одежду, отложила стопки книг и писем на кресло. Диван был хоть и видавший виды, но довольно большой, и на нем могли бы поместиться два человека. Камин догорел, резко похолодало, но от свечей шло какое-никакое тепло. Ивонн развязала юбки, сняла корсет и, получше закутавшись в одеяло, встала рядом с настольным светильником, чтобы подержать ладони над огнем. Постепенно накатывала усталость - день был долгим. Казалось, последнее утро, когда Ивонн с помощью служанки оделась, посетила службу в часовне, позавтракала молоком, зеленью и холодным мясом и отправилась на собрание советников, прошло уже неделю назад. Остатки вина мягко гудели в голове - не мешая, но и не делая бодрее. Услышав шаги, Ивонн обернулась - Отто выглянул из-за ширмы в одних брюках и рубашке. Его лицо и шея были мокрые после мытья, влажные волосы прилипли ко лбу. Он стоял так, моргая, и казался одновременно олицетворением силы и беззащитности. Первое - из-за своего роста и размера, второе - из-за открытого, непривычно уязвимого выражения лица, из-за того, что его кисти были наполовину обнажены. Ивонн почувствовала к нему глубокую, затопившую все ее существо симпатию, и протянула к нему ладонь. - Иди сюда, - позвала она. - Я скучала по тебе. Отто медленно подошел, показал ей руки. Она взяла их в свои. У Отто действительно не хватало половины пальцев - где-то отверстия перчаток были полностью пустые, где-то можно было увидеть основания в красноватых рубцах. Все вместе, хоть видна была лишь малая часть, имело жалкий, болезненный вид - пятна на коже, шрамы, не до конца разгибающиеся суставы. Все покалеченное, видоизмененное, чужое. - Странно, что у тебя только ладони так обгорели, - наконец, осторожно озвучила свои мысли Ивонн. - Я думала, от огня в первую очередь страдает лицо. А у тебя там почти все в порядке… - Может, лицо бы и пострадало первым, - философски заметил Отто, - если бы я спокойно сидел в горящем здании вместе с остальными. Но меня засунули туда уже после того, как допросили с пристрастием с применением огня. Так бы и застрелили, наверное, если бы я все время не терял сознание. - Тебя? - Ивонн похолодела. - Но это же политическое убийство. Какая польза от этого Сутгрунду? - Им все равно. Обставили бы так, словно я случайно погиб в бою. Они так и хотели - якобы в церкви, где был один из наших штабов, обвалился от огня потолок, нас забаррикадировало балками и произошел несчастный случай. Если бы там не было подземного хода, так бы и было. Но, к счастью, мой отец позаботился об этом двадцать лет назад - почти из любой приграничной церкви можно хоть куда-то, да выйти. Иногда даже в бордель, - Отто добавил это явно, чтобы позабавить Ивонн, но тут же перестал ухмыляться, увидев, как та дрожит. - Послушай, - продолжил он, взяв ее лицо в ладони. - Да, то, что случилось, было ужасно, но это позади. Я выжил, и мы победили. Победили, понимаешь? Это главное. - Для меня не только это главное, - голос плохо ей повиновался, звук выходил словно толчками, не получалось глубоко вдохнуть. Ее едва не стошнило, когда она представила Отто в Норскирике - в крови и ожогах, совсем одного, вокруг запах горелой плоти. - Мне не менее важно, чтобы мой муж вернулся домой живым. - Но я вернулся! - воскликнул он. - Как же ты не видишь!? И, знаешь, я все время думал о том, как ты приехала ко мне тогда в Норскирик. Какая ты была… такая, как из нашей прошлой жизни, понимаешь? Как мы с тобой говорили ночью, как я тебя трогал, как ты даже пахла тем самым мылом, которым пользовалась тут, дома. Я бы не выжил без этого, - он схватил ее за плечи, с силой их сжал. - Тем, что ты приехала, ты спасла мне жизнь. Ивонн улыбнулась ему, несмотря на то, что глаза еще жгло от недавно высохших слез. Он прав - худшее позади. А впереди только то, что они сами захотят. И сейчас Ивонн хотела, наконец, получить Отто, который бегал от нее несколько месяцев. Она взяла его ладони в свои, поднесла к губам и поцеловала каждый рубец. Нет, несмотря на увечья, Отто больше не казался ей жалким. Ей не было смысла его жалеть, когда он возвышался над ней - высокий, по-животному ловкий, словно слепленный из жил и мускулов нортский воин, все еще способный выйти из многих схваток живым и убивать голыми руками. Потому что для него на кону всегда стояло больше, чем жизнь. Его смерть означала бы разруху в стране, междоусобицы и угрозу членам семьи, поэтому и боролся он всегда до последнего вздоха. Отто, заметив смену ее настроения, прижал ее к себе, погладил шею и запустил ладонь в волосы, сжал в них свои оставшиеся пальцы и немного оттянул ее голову назад. Этой мимолетной грубости хватило, чтобы Ивонн вспомнила, каким Отто может быть с ней, и ее живот откликнулся приятным напряжением, кожа между ног словно начала зудеть - почти до боли - в ожидании прикосновения. Отто втолкнул в ее рот язык, не торопясь попробовал на вкус, вылизывая все, до чего мог дотянуться. Его левая рука все еще держала Ивонн за затылок, пока правая отбросила с ее плеч одеяло и прошлась поверх нижней рубашки. Ивонн прикрыла глаза, наслаждаясь и лаской и грубостью. Она на ощупь выправила из брюк рубашку Отто, запустила ладонь под нее и коснулась его поджарого, напряженного живота, приласкала его, нащупав жесткие волоски, становящиеся все гуще книзу. Отто резко выдохнул ей в рот - наверное, ему нравилась прохлада ее ладони на одной из самых уязвимых частей тела. - Не могу решить, чего хочу, - нечетко пробормотал Отто влажными губами, оторвавшись от нее. - Хочу поставить тебя на колени, задрать эту тряпку и просто брать тебя, пока не кончу. Или хочу положить тебя на спину и мять твою грудь, пока соски не станут ярко-алыми, и кусать твой рот, пока он тоже не покраснеет. Или, может, просто.., - он взглянул на разгоряченное лицо Ивонн, заметил там что-то и продолжил: - …может, просто опрокинуть тебя на диван и вылизывать, пока ты не закричишь. Да, это, пожалуй, лучше всего. Все, о чем Ивонн могла думать после его слов, было только ее пустое, ноющее от возбуждения влагалище, и ее мокрые бедра, и непроизвольно подрагивающие мышцы живота. Черт знает сколько времени она была одна, и теперь это было святой обязанностью Отто - сделать так, чтобы непрекращающийся зуд внутри утих. Отто спешно ее раздел, и она почти набросилась на него, сама толкнула его вниз на диван, снова прижалась к его губам своими, и потом подставила шею, издала удовлетворенный стон, когда Отто начал покусывать ее, а после зализывать укусы. - Я так понимаю, раздеваться ты не собираешься? - хрипловато осведомилась она у него, похлопав его по скрытому одеждой бедру. - Да мне и не надо особо раздеваться, - усмехнулся он. - И нет, не буду, к этому я еще не готов. - Как тебе угодно, - покладисто согласилась Ивонн, пока в голове поднимался пьяный туман, а глаза, казалось, отказывались видеть четко. Отто провел пальцами по ее бедру, коснулся между ног, медленно размазал собравшуюся там жидкость. Его средний и указательный палец с легкостью толкнулись внутрь, а большой начал равномерно поглаживать спереди. Больше пальцев на этой руке у Отто не было, но больше было и не нужно. Ощущения были такими резкими, что Ивонн едва могла их терпеть. Прижавшись к Отто и обняв его за плечи, она стонала в его волосы, дрожала и пыталась уйти от прикосновения. Но он намертво удерживал ее второй рукой, не позволял отстраниться или сжать бедра. Его пальцы были глубоко в ней, терлись о стенку влагалища, и вся его рука, включая перчатку и рукав рубашки, стала мокрой. Наконец, она так легко начала принимать в себя пальцы, что Отто засунул все три, надавил на горячий, мокрый, растянутый вход так, что смог ввести почти всю ладонь. Ивонн, зажмурившись, громко дышала, и под конец начала кричать, особенно, когда почувствовала, как широкая ладонь Отто запросто протискивается внутрь, как боковина его перчатки давит на нее изнутри, а пальцы растягивают и достают до самого конца. Ивонн знала, что ей осталось всего несколько секунд, ощутила, как на нее волнами накатывает удовольствие - тяжелое, вязкое, которое хотелось одновременно быстрее испытать и переживать вечно. Живот скрутило спазмами, мышцы вокруг пальцев Отто начали сокращаться, она попыталась насадиться еще сильнее и вздрогнула всем телом, а после еще и еще. Открывать глаза не хотелось. Все ее лицо было потным, как и лицо Отто, к которому она прижималась. Возможно, на нем тоже был именно ее пот. А может, и слезы - она не знала. Отто погладил ее по обнаженной спине, отвел прилипшие к шее волосы прочь и поцеловал там, потом подбородок, потом ухо. - Моя милая, - прошептал он в ее ухо. - Я рад, что тебе хорошо. - Отто, - произнесла Ивонн в ответ пересохшими губами, все еще не открывая глаз. - Я хочу твой член. Пожалуйста. Они вместе с Отто быстро и неловко принялись расстегивать пуговицы на его брюках. Несмотря на холод остывающей комнаты, кожа горела. Все происходило как-то быстро, смазано, воспринималось отрывками - стоящие дыбом волоски на боках Отто, его влажная колючая щека, вздрагивающий от прерывистого дыхания живот, ощущение члена в руке; то, как Ивонн наклонилась и взяла красноватую головку в рот, заметила едва заметный вкус мыла. Как, несмотря на мыльную горечь, почувствовала странную радость и признательность от того, что Отто помылся для нее. Она облизала его член, разгоряченная, живущая только в этом мгновении - она не хотела и не могла больше думать о том, что случилось минуту назад или произойдет через час. Отто задрожал, беззвучно и резко втянул в себя воздух, пока Ивонн, зажав его в мокрую от слюны ладонь, водила ею вверх-вниз, вбирала в рот головку, ласкала языком чувствительную нижнюю сторону. Почти сразу Отто, который до этого лежал, вцепившись в одеяло, брошенное поверх дивана, отпустил его, дотронулся до лица Ивонн. - Я… - произнес он с трудом, часто дыша и выгибаясь ей навстречу, - не могу больше. Я уже почти… Тогда Ивонн выпустила его изо рта. Немного завороженно она смотрела, как его набухший, тяжелый от крови член блестит, отражая свечное пламя, выгибается поверх клока его жестких, черных паховых волос. Она хотела - нет, ей было нужно - как можно скорее принять его до основания. Но неожиданно она смутилась, ей стало стыдно за несдержанность, за то, что она даже не спросила Отто, чего он больше хочет. Она взглянула на него - покрасневшего, растянувшегося на спине, растрепанного, с безумными, потерявшими ясность глазами. Отто каким-то образом без слов понял ее вопрос. - Если хочешь, - пробормотал он, - делай со мной что угодно. Бери меня, как тебе нравится. Только я… я правда не смогу держаться. Мне кажется, ты меня коснешься один раз - и этого уже хватит. Поэтому, может быть, лучше… - его голос затих и он потряс головой. - Что? - непонимающе переспросила Ивонн - ее голову словно застилал туман. - Лучше не внутрь, - пояснил Отто. - Чтобы ты потом не понесла. - Почему? - снова спросила она, действительно не понимая, что он пытается сказать. - Сейчас не надо. Время неспокойное. У тебя будут от этого одни проблемы, - Отто зажмурился, вытирая пот со лба и носа тыльной стороной перчатки. - Слушай, пожалуйста, сделай уже что-нибудь… с этим, - он кивнул на свой пах. Сердце Ивонн упало куда-то вниз. Отто был, конечно, прав. Но он не знал, что им не о чем волноваться. Она, скорее всего, все равно не сможет забеременеть - если учесть довоенные три года, в течение которых она не просыхала от семени Отто, и ее выкидыш. - Не волнуйся об этом, - прошептала она, наклоняясь к нему. - У нас не будет никаких проблем. Отто подался ей навстречу, их взгляды встретились на несколько долгих мгновений, пока он не улыбнулся ей, прихватил ее нижнюю губу зубами, нежно прикусил и, приподнявшись на локте, обхватил ее голову ладонью другой руки. На этой у него было только два полноценных пальца и три не похожих ни на что пенька на месте остальных. Все пять прошлись по черепу Ивонн, вызывая мурашки на коже, гладили ее затылок, касались между прядями волос так, что Ивонн застонала от удовольствия. Их с Отто языки терлись друг о друга, боролись между собой, губы поочередно кусали, посасывали, нежно целовали. Все тело Ивонн вибрировало, между ног жарко и болезненно тянуло. Она ощупью нашла член Отто, размазывая смазку, поводила толстой головкой по половым губам, по коже промежности. Надавив сильнее, зажмурилась от того, как везде закололо, задрожало от превкушения. Отклонилась назад - ее длинные, блестящие медью волосы занавесом закрывали их обоих от окружающего мира, смешивались с черной буйной шевелюрой ее мужа. Она видела, как тот, словно заколдованный, потянулся следом за ней, облизал влажный полуоткрытый рот. - Ты сейчас выглядишь как Мать Всего Сущего - лесная ведьма, когда она заманивала путников в свою пещеру… - А может, я и есть ведьма, - оскалившись в усмешке, прошептала Ивонн ему в губы. Она бы никогда не сказала такую глупость в любой другой ситуации, но сейчас ей было все равно. - Заманила тебя в свою постель, чтобы выдаивать из тебя жизненную силу через член, пока ты не умрешь от слабости. - Ты в этом почти преуспела, я соглашусь с тобой, - он, подражая ей, показал зубы, ущипнул ее за ягодицу. - Но все же твои дьявольские силы не так велики, раз я еще жив. - О, поверь, мне не нужно, чтобы ты быстро умер. Иначе как мне оседлать тебя и заниматься своими ведьмовскими делами. Отто расхохотался, а она вместе с ним. - Подумать только, и это говорит женщина, которую наш народ считает образцом скромности и благочестия. Он хотел сказать что-то еще, но тут же замолчал и издал нечленораздельный звук, потому что Ивонн в этот момент медленно опустилась на его член, приподнялась, придерживая его рукой, и снова ввела во влагалище, на этот раз до самого конца. Прикрыв глаза, она прислушивалась к тому, как он растягивает ее внутри, уменьшая нескончаемый зуд. Ей не хотелось шевелиться, хотелось просто сидеть так, напрягшись всем телом, сжимая и разжимая мышцы вокруг члена, пока не наступит оргазм. Но Отто, видимо, не мог больше терпеть. Его бедра дергались короткими, отрывистыми движениями, не приносившими ему облегчения. Вдруг он приподнял Ивонн, одним движением перевернул и уложил на спину, навис над ней и осмотрел с ног до головы. Она отвела глаза под его голодным пронизывающим взглядом. - Разведи ноги, жена, - сказал он странным, нездешним голосом. - Покажи мне себя. Ивонн, словно заколдованная, послушно приподняла одну ногу к груди, легко прошлась пальцами между половых губ, оттянула красную кожу вокруг клитора. Он почти болел от прикосновений, так сильно она была возбуждена. Отто протянул руку, надавил большим пальцем поверх него, прижал и гладил, пока у Ивонн от переизбытка ощущений на глазах не выступили слезы. - Хочешь кончить? - холодно, немного отстраненно спросил он. Ивонн кивнула сквозь слезы. Отто вогнал в нее член одним движением сразу до самого конца, размашисто и медленно двигался, входя так глубоко, что она чувствовала его где-то внутри, почти там, где когда-то был их ребенок. С каждым толчком очертания члена Отто проступали на ее животе. Это должно было быть больно, но Ивонн не чувствовала боли. Она только хотела больше, еще. - Тогда попробуй кончить без рук, - Отто наклонился, взял обе ее ладони одной своей и сжал их за ее головой. Он был тяжелый, как камень, держал ее крепко, и она знала, что еще немного и его влажная перчатка натрет ее тонкую кожу. Ей было все равно. Она выгибалась навстречу, сжималась вокруг его члена, зная, что это игра, но тем не менее понимая, как беспомощна против него. И это знание делало ее еще более открытой, все позволяющей, податливой. Отто не выдержал сам, коснулся между ее разведенных ног, указательным и средним пальцами прижал набухшую кровью кожу, обнажая клитор, потянул ее вверх. От одного этого действия Ивонн встряхнуло, она издала высокий отчаянный звук, произнесла потерянное “Пожалуйста”. Несколько прикосновений шероховатого большого пальца - и ее затрясло. Внутри нее все неконтролируемо сжималось, от ее смазки была мокрой и она сама, и пах Отто, и старое одеяло под ними. Отто вздрогнул, шумно вздохнул, и Ивонн затопило жидким и теплым семенем. Казалось, что жидкость с каждым спазмом прибывает бесконечно, хотя это было, конечно, не так. Отто упал сверху, придавил Ивонн всем телом, прижался щекой к ее щеке. Она сомкнула ноги на его пояснице, не желая отпускать. Их обоих трясло, как безумных. - Вот теперь я по-настоящему вернулся домой, - хмыкнул он. Он откатился в сторону, собрал Ивонн в охапку и притянул к себе - спиной к груди - его льняная рубашка тут же начала впитывать ее пот. Ивонн была совсем бескостной, легкой, и почти сразу - сонной. Мышцы снаружи и внутри тянуло приятной болью. Хотелось лежать так без конца, уснуть и не шевелиться. *** Ивонн проснулась ночью на диване, укрытая одеялом. Она была там одна - Отто спал, растянувшись на медвежьей шкуре у камина. Наверное диван, да еще и с дополнительным человеком на нем, все же оказался ему слишком тесен. Он сбросил на шкуру подушки и одеяла и прочий хлам, который водился в его берлоге в огромных количествах, и лежал, окруженный всем этим, на спине, раскинув руки и ноги. Ивонн осторожно поднялась, нашла за ширмой ночной горшок и помочилась в него, помылась водой, оставшейся с вечера. Вернувшись к камину, опустилась рядом с Отто на пол и стала наблюдать, как поднимается и опадает во сне его грудь. Удивительно, как Ивонн не разбудила его своими перемещениями - после походной жизни он должен был просыпаться от каждого шороха. Но он наверняка очень устал. Было в спящем Отто что-то исключительно мирное, почти невинное. Может, дело было в его раскинувшейся открытой позе. Или в расслабленном лице. Или в том, как волосы по-мальчишески падали на его лоб. Взгляд Ивонн скользнул на ладони в перчатках, на остатки когда-то умелых, сильных пальцев. В самом первом свете наступающего утра - небо из черного уже сделалось темно-голубым - на черной коже блестела серебряная и золотая вышивка, луна, солнце и звезды. Распахнувший пасть медведь на гербе Мереборков. Ивонн задумалась, собираясь с мыслями. Она решила, что не будет говорить Отто про потерянного ребенка. Будет правильнее, если он никогда не узнает. Он бы, наверное, сказал, что это к лучшему, что сейчас не время для новых жизней. Если бы она доносила до конца срока, через два месяца ребенок уже появился бы на свет. Худшее время, которое можно придумать. К горлу Ивонн подступил комок. Несколько недель после этого случая она чувствовала себя совершенно пустой, без горя и без радости, потерянной и оставшейся наедине с собой. Честно сказать, она сама не ожидала, что потеря того, чего никогда и не было, так на нее повлияет. Государственные обязанности тогда стали очень в тягость - Ивонн хоть день хотела бы побыть наедине с собой, ни с кем не говоря, но у нее не было ни одного такого дня. Отто находился неизвестно где, поделиться произошедшим было не с кем. Возможно, она могла бы съездить к матери в Сол, если бы время было мирным. Но сначала это было слишком опасно, а потом родители и вовсе решили уехать на время во Францию. Ивонн взяла подушку и одеяло и легла рядом с Отто; медленно засыпая, смотрела на него. Вдруг он зашевелился, его веки дрогнули и глаза приоткрылись. - Ивонн, - сонно прошептал он, - это ты? - Спи, - так же тихо ответила она. - Все в порядке, я тут. Отто поворочался, перевернулся на бок и моргнул. В темноте едва заметно улыбнулся, издал несколько горловых звуков, будто мыча какую-то мелодию. Приподняв одеяло, притянул под него Ивонн и удобно устроил в своих объятиях, вздрогнул, когда она коснулась его лодыжек вечно мерзнущими ступнями, и начал тихо напевать мелодию старинной колыбельной - знакомую с детства. “Что с тобой, мой милый друг? - Мне сегодня не уснуть. - Может быть, на сердце боль? - Мне сегодня не уснуть. - Твоя мать на тебя зла? - Мне сегодня не уснуть…” Ивонн протянула руку, погладила его по щеке, плечу, шее. Его горло вибрировало, когда он пел. Это действовало успокаивающе, как и горячее тело вплотную к ней. Она вздохнула, позволила мыслям уйти куда-то далеко, закрыла глаза. Сон пришел в тот же миг. *** Когда они проснулись в следующий раз, небо было уже полностью светлым. Отто, обняв Ивонн со спины, ерошил носом волосы на ее затылке и неторопливо водил рукой по животу, длинными движениями поглаживал ее бедро, бок, через тонкую ткань нижней рубашки нежно мял грудь, осторожно сжимал между пальцев соски. Ему всегда нравилось, как они за одно мгновение твердели и меняли форму. Ивонн, не открывая глаз, подалась назад, прижалась к Отто всем телом. Он был приятно большой и горячий, как хорошо натопленная печка, пах чем-то успокаивающе уютным - сном, домом, супружеской постелью. Текстура его ладоней - более гладкая и прохладная, где их закрывали перчатки, шершавая и неровная, где была его собственная кожа - чувствовалась поверх ее груди странно остро, будоражаще. Особенно, когда он стянул рубашку ей на плечи, обнажил обе груди и смял их ладонью - с силой, но не причиняя боли. Он лежал так близко, что его член - уже твердый - касался ягодиц Ивонн через тонкий батист. - Отто, - она подалась назад, навстречу ему. - Надеюсь, тебе не нужно уходить в твои солдатские казармы, чтобы там снова с кем-нибудь драться. - Вообще-то, нужно, - пробормотал Отто прямо над самым ее ухом, помимо этого никак не шевелясь. - Но это немного подождет. - Хорошо. Он заворочался, пытаясь не отпускать Ивонн и одновременно задрать ее рубашку вверх. Она помогла ему, потянувшись назад, на ощупь приласкала теплый напряженный член, его словно бархатную нежную кожу, опустилась пальцами к мошонке и прошлась по ней пальцами, покатала через нее яички, наслаждаясь ощущением обладания, которое давало прикосновение к столь хрупким мужским органам. Никогда, даже сидя на троне во время торжественного приема и нося на голове корону, полную драгоценных камней, Ивонн не чувствовала себя настолько ответственной за что-либо, восторженно радостной от осознания того, насколько велико ее влияние. Только когда Отто исступленно вздыхал, подавался бедрами навстречу ее руке или рту, зажмурившись и часто дыша, опустошался, Ивонн понимала, почему некоторые готовы ради власти на ужасные поступки. Отто приподнял ее ногу, прижался еще ближе, провел пальцами между ягодиц, зачерпнул теплую густую влагу. Настойчиво и медленно помассировал вход во влагалище, до мурашек чувствительную кожу между ним и анусом. Ивонн вздохнула, сдерживая глубокий стон, подалась назад, пытаясь заставить пальцы проскользнуть в нее. Отто прошептал: “Тшшш”, - и заставил ее остаться на месте, обняв другой рукой за живот и прижав к себе. Еще пару минут ласки его шершавых пальцев - И Ивонн была мягкая и податливая, тихо стонущая в подушку и настолько мокрая, что могла, казалось, принять в себя все, что угодно. Дождавшись именно этого момента, Отто плавно и медленно вошел в нее, растягивая до краев и не останавливаясь до тех пор, пока не заполнил всю целиком. Они оба неровно выдохнули, когда жесткие паховые волоски Отто прижались к ее ягодицам. Спустя несколько секунд он так же медленно вышел почти до конца и вошел снова. Потом еще и еще. Ивонн всхлипнула от того, какое удовольствие ей доставляли эти глубокие равномерные движения, особенно когда ладонь Отто погладила ее по животу, будто ловя отголоски ритмичного движения внутри - и Ивонн ощутила себя расслабленной, окруженной Отто снаружи и изнутри, наполненной до краев. Рука Отто спустилась вниз, обнажила отчаянно желающий прикосновения клитор. Но пальцы не коснулись его, гладили справа и слева, опустились вниз и дотронулись до растянутого вокруг члена влагалища. Ивонн дернулась, подалась вперед и потом назад, ловя удовольствие, пытаясь заставить Отто прикоснуться там, где все так ждало его. Он, так же тяжело дыша ей в затылок, сдавленно рассмеялся, задрал ее ногу к самой груди и держал так, двигаясь все быстрее. “Пожалуйста”, - без конца просила Ивонн, но он не слушал ее, и только под конец, когда его бедра потеряли ритм, а дыхание стало походить на низкие стоны, начал ровно и широко гладить ее именно там, где надо - поверх клитора и половых губ, размазывая ее смазку, скользя по ней и сминая чувствительную кожу. Ивонн уткнулась в подушку и ее сотрясло. Голову застилал туман. Ей казалось, она скулит от удовольствия, кричит, пытается оттолкнуть Отто. Но он, наоборот, навалился на нее, вошел еще глубже и замер так, тоже мелко вздрагивая, затапливая ее изнутри. Его пальцы так же продолжали двигаться, несмотря ни на что. Ивонн показалось, что она сейчас потеряет сознание от переизбытка ощущений, ее тело продолжало вздрагивать и сжиматься на члене. Отто выскользнул из нее, только когда начал обмякать. Одеяла под ними были мокрыми, одежда скомкана и влажная от пота. Пахло прогоревшим камином, свечным воском, семенем, солоноватой смазкой Ивонн. Отто удовлетворенно вздохнул, перевернулся на спину, притянул к себе Ивонн и положил поверх себя. Заметив, как она дрожит от холодного воздуха, накинул поверх ее почти обнаженного тела одеяло. - Ты как? - он поцеловал ее потный висок и нежно куснул за ухо. Его горячая грудь равномерно вздымалась и опускалась под ее телом, сердце стучало все ровнее, и Ивонн расслабленно выдохнула. Ее собственное сердце тоже как будто решило подстроиться под ритм другого и сразу успокоилось. - Я просто замечательно. Так и хочется остаться в постели и ничего больше не делать. Но не выйдет, сегодня полно дел. И еще мне надо помыться. А ты как? - Не понимаю, почему так долго ждал, чтобы снова заняться этим. - Я тоже не понимаю, - немного ворчливо пробормотала ему в грудь Ивонн. - А еще мне надо отлить. Теперь я, наконец, могу это сделать, - он усмехнулся. - Ну так давай, - она погладила его бок, шлепнула по бедру и откатилась в сторону. - Иди. Тут только она заметила, что ночью Отто снял брюки и остался в одной рубашке. На его ногах почти не было шрамов от огня, зато было несколько длинных неровных швов от ранений саблей, из-за которых Отто хромал. Это совсем не портило общую картину, но он явно чувствовал себя неловко - быстро выбрался из кучи одеял, поднявшись во весь свой внушительный рост, и отошел за ширму. Ивонн сонно прислушивалась, замотавшись в теплую шерстяную ткань и вдыхая терпкий мужской запах, оставшийся на ней. Раздался звук текущей жидкости, который ни с чем нельзя было перепутать, и почти сразу вслед за этим - глубокий облегченный выдох Отто, вполне сравнимый с теми, которые он издавал во время оргазма. Похоже, он действительно терпел долго - жидкость все бежала и бежала и ее звук был вполне способен убаюкать обратно в сон. Ивонн приподняла одеяло, развела ноги. Протянула руку и лениво размазала по животу смесь прозрачного и белого. Ей тоже надо было бы помочиться, чтобы вымыть из себя разъедающее семя. Но ей не хотелось сразу избавляться от него. Хотелось подольше осязать прикосновение Отто, пусть и таким способом. Ивонн, кажется, снова задремала, а когда пришла в себя, Отто был уже в свежей одежде и наливал из кувшина воду. Опустошив стакан в три больших глотка, выпил еще один, выглянул в окно, завязывая на шее платок, и принялся натягивать сапоги. - Тебе сюда не принесут завтрак? - осведомилась Ивонн, впервые при естественном освещении оглядываясь по сторонам и лицезрея все разнообразие беспорядка - на столе даже стояли какие-то тарелки, по счастью, пустые, без испортившейся еды в них. На одном из сундуков покоилась куча ношенных заскорузлых рубашек - наверное, только потому, что стекла здесь плохо примыкали к переплетам и вовсю гулял ветер, комната еще не провоняла насквозь. - Нет, сюда никто не ходит, - подтвердил предположение Отто. - Если я не прикажу. Я обычно не хочу, чтобы здесь копались, а потом пускали сплетни. Пойду позавтракаю в зале. Не хочешь со мной? Он подошел к камину, опустился на колени и звонко поцеловал Ивонн в щеку. Потом уткнулся ей носом в ухо - было щекотно - и она рассмеялась. - Я не пойду с тобой, - произнесла она, уворачиваясь от его влажной от воды бороды. - Я еще спать хочу, у меня сегодня куча дел. И кстати, если вечером будешь на приеме, то не помешало бы побриться. Отто навис в каких-то сантиметрах от ее лица, растерянно поморгал, не прекращая улыбаться. Потерся о ее шею подбородком, придя в полный восторг, когда Ивонн, боявшаяся щекотки, издала похожий на писк звук. - Какой такой прием? Мы же обычно даем званый ужин в начале месяца. Церковных праздников сегодня тоже вроде нет, если это, конечно, - он сделал выразительную паузу, - не праздник исполнения супружеского долга. - С чего бы такому празднику быть религиозным? - откликнулась Ивонн, пока Отто хихикал, как ребенок. - Ну, потому что, - он повалился рядом и сгреб ее в охапку прямо в одеяле, - плодитесь. И. Размножайтесь, - на первом из этих слов он шлепнул Ивонн по бедру, а на последнем - по заднице. Ивонн не ответила, посмотрела на него немного удивленно. Было непривычно, что Отто так много улыбался - что он вообще улыбался и говорил с ней после того, как два месяца просидел запершись в захламленной башне в одиночестве. Ивонн усмехнулась в ответ, тая от нежности. - Прием в честь посла из Мидгрунда. Это, кстати, и есть одно из моих дел. Я посещаю госпиталь, а потом должна провести с послом и его сопровождающими время до подготовки к ужину. Они наверняка захотят поговорить с тобой об отстройке приграничных городов, ведь их подданных полно на наших территориях. Еще речь пойдет о зерне, может, тебя это заинтересует. - Если речь пойдет о торговле, с этим ты справишься прекрасно и сама, - Отто махнул рукой. - А вот насчет войны пусть лучше говорят со мной. Пусть видят, что я все еще здесь и выполняю свои обязанности. И, - его лицо стало серьезным, - мне жаль, что я их так часто не выполнял. Я у тебя в долгу, жена. - Это и мои обязанности тоже, - прошептала Ивонн и, взлохматив волосы Отто, поцеловала его в губы. - А теперь иди и дерись, король. *** День был и вправду насыщенный, впрочем, как и все остальные дни. Раненые солдаты всегда очень радовались приходу юной королевы, и, хотя Ивонн такое внимание немного смущало, она не подавала виду. Она также не могла не заметить в себе особое отношение к тем, кто пострадал от огня. Видя, как перевязывают открытые раны, слыша стоны боли, она спрашивала себя, нашелся ли кто-то, облегчивший в свое время страдания Отто. Благодаря ей приличная часть бюджета уходила на пострадавших в войне, но все равно казалось, что этого слишком мало. Прибывший с послом Бертом советник Аренс пожелал тут же обсудить поставки шерсти и долго распространялся, как осматривал по дороге в Кастел овец на фермах. Аренс заодно выразил желание посмотреть лошадей в королевской конюшне и был готов обсуждать вопросы торговли прямо между стойлом и корытом. Ивонн к этому точно готова не была и, после второго завтрака и дискуссии в зале для переговоров, оставила гостей с советниками Отто. Посол был заметно недоволен тем, что король не поприветствовал его лично, поэтому Ивонн принесла извинения и решила, что пока что с нее хватит. К своему удивлению она нашла Отто в кабинете, смежном с их супружеской спальней. Он устроился напротив зеркала и осторожно брился, пытаясь не задеть шрамы от огня, скрытые мыльной пеной. На столе были разложены стопки бумаг, которые до этого уже приличное время складировались в ящиках. - Решил, наконец, подписать то, что мне принесли, - бросил Отто, через зеркало видя ее взгляд. - Ну, или не подписать. В зависимости от. Или ответить на письма. Но там так много всего, по-моему, этого за год не сделать. Почему ты не подписывала за меня? Ивонн только хмыкнула в ответ. Существовали занятия получше, чем подделывать королевскую подпись и читать письма о похождениях друзей Отто, среди рассказов о публичных домах и охоте выискивая потенциально важную информацию. - Найми секретаря, если не справляешься. Я тебе об этом давно говорила. У тебя же есть люди, которые это должны проверять. Я бы, может, и подписывала, но мне самой не меньше бумаг приходит. Отто что-то нечленораздельно промычал, напряг подбородок, водя по нему бритвой и сверля себя самого взглядом через зеркало. Быстро закончив работу, он вытерся и смазал лицо маслом. Повернулся к Ивонн, улыбаясь уголками рта. - Ну как? Честно, Ивонн очень понравилось увиденное. Отто словно сбросил десяток лет, и теперь можно было наконец поверить, что ему все еще двадцать пять. Шрамы на расстоянии совсем не бросались в глаза, да и вообще совсем его не портили. С такими глазами, будто светящимися мягким светом, как лампады, его красивым и гордым профилем, осанкой, не было заметно вообще ничего. - Очень хорошо, - неторопливо отозвалась Ивонн, продолжая внимательно осматривать его. Она заметила, что утром он ушел в других перчатках - своих старых черных, но теперь снова сидел в тех, которые носил ночью. На нем не было сюртука и жилета, сабля в ножнах валялась в ногах, а мокрые, аккуратно зачесанные назад волосы говорили о том, что он недавно вымылся. - Готовишься к приему? - Да, решил выглядеть цивилизованно. - И хорошо, посол Берт, кажется, оскорбился твоим отсутствием. - Берту придется это проглотить. Его король не слишком-то помогал нам во время войны, несмотря на договоренность. - И, тем не менее, ты хочешь сохранить альянс с Мидгрундом и извлечь из него выгоду, - Ивонн приподняла бровь. - Я бы действовала осторожнее. - И как бы ты действовала? - Подождала бы, пока посол и его компания как следуют поедят и выпьют. Может быть, потанцуют, если будет музыка. А когда они расслабятся, я бы пригласила их выпить по бокалу вина и напомнила о том, какие выгоды они получают от сотрудничества с нами, - Ивонн подошла к Отто, пробежалась пальцами по его свежевыбритым щекам. Он, сидя на стуле, зачарованно смотрел на нее снизу вверх. - Их корабли отплывают из наших портов, мы разрешаем им торговать на наших землях, провозить товар, продаем дерево и рыбу. А они за это обещают нам солдат и оружие, зерно взамен того, что было сожжено, и что дальше? Мы не получаем от них почти ничего. Что будет делать король Этелтрид, когда в следующий раз нападут на него? - Ну, полагаю, он может остаться без помощи, - равнодушно пробормотал Отто, слишком занятый тем, что пытался нащупать ноги Ивонн через юбки, чтобы следить за нитью разговора. - Так я именно об этом и говорю, - она попыталась снова привлечь внимание к теме диалога, но это было бесполезно. - Это то, что ты должен у них спросить. Что будет делать Этелтрид, если нападут на них? Кто им поможет? - Так и сделаю, - согласно кивнул Отто и прижался к ее корсажу щекой. - Ты так хорошо пахнешь. Кажется, теперь, когда Отто снова распробовал прелести общения с женщиной, он собирался воспользоваться этим в полной мере. Ивонн это напомнило первые месяцы после того, как они неловко консуммировали замужество. Стоило им понять, что именно им обоим нравится и как приятно касаться друг друга, Отто при любой возможности старался найти ее в замке, пусть только ради того, чтобы подержать в объятиях. - У нас есть время до этого приема? - Да, достаточно. Но, даже если бы не было, я бы его нашла. Он улыбнулся. Все так же сидя на стуле, обнял ее, притянул к себе, гладил и трогал через простую темную ткань платья, как будто получая удовольствие от того, что не мог добраться до кожи, что их двоих отделяло несколько слоев материи. Ивонн вскоре повернулась спиной, рассчитывая, что он поможет ей снять юбки и распустить корсет. Он и начал это делать - развязал узел на верхней юбке, какое-то время возился со шнуровкой корсета, пока Ивонн не вдохнула полной грудью. Услышав этот вздох, Отто, наверное, решил, что на этом можно и остановиться. Его рука, проскользнув под юбки, прошлась по ноге поверх чулка, добралась до обнаженного бедра, коснулась между ягодиц. Ивонн вздохнула, подалась назад. Этого одного-единственного, легкого как пушинка прикосновения было катастрофически мало. Отто за ее спиной тоже вздохнул, свободной рукой сжал ее бедро, пока оставшиеся пальцы его второй руки вслепую касались между ее ног, исследовали, но не проникали ни в одно из отверстий. - Сделай уже что-нибудь, - хриплым полушепотом попросила Ивонн. Неожиданно для себя самой она поняла, что прикосновение стало более скользящим, что по внутренней стороне бедер медленно и вязко течет смазка. Анонимность прикосновений нравилась Ивонн больше, чем она могла себе признаться. - Пойдем, - Отто отпустил ее, встал и потянул за собой в соседнюю комнату, где в последние семь месяцев она ночевала одна. Она упала на кровать, а он - следом за ней. Они взглянули друг на друга, и несколько бесконечно долгих секунд Ивонн не могла отвести взгляд, смотря в эти желтоватые глаза, которые обычно ничего не выражали, а теперь стали яркими, как пламя. В итоге Отто, не выдержав первым - чего за ним обычно не водилось - неловко усмехнулся, отвел глаза в сторону. - Что? - тихо спросила она. - Ты такая красивая, что у меня сердце болит, - пробормотал он, все так же смотря в сторону, взял ее небольшую ладонь в свои и прижал к губам. Ее кожа была бледной на фоне черных, расшитых королевскими символами перчаток. - Ты тоже красивый, - она погладила его по свежевыбритой щеке. - Такой же красивый, как и раньше. И для меня всегда таким будешь, даже если бы я не узнала тебя после войны. Он покачал головой. Вздохнул, словно хотел что-то сказать, но передумал, отпустил ее ладонь и спустился ниже, задрал нижние юбки ей на поясницу. Теперь он, не отрываясь, смотрел на ее сведенные ноги, на молочную кожу живота, на густые медные волосы, уходящие вниз. Ивонн же в это время очень хотелось сделать Отто приятно, дотронуться до него во всех нужных местах, взять его член в рот. Но, когда она приподнялась, Отто не позволил, задержал ее на месте и медленно развел ее ноги. - Чего ты хочешь? - все еще разгоряченная его прошлыми прикосновениями, спросила она. - Пожалуйста, сделай со мной, что хочешь. В этот момент она мечтала только о том, чтобы он отпустил себя, вошел в нее и двигался, как ему нужно, не думая о ее удовольствии. Но он, не поднимая глаз, поцеловал ее поверх паховых волос и прошептал: - Я бы просто вылизал тебя, если ты не против. Попробовал тебя на вкус. Я так по этому скучал. - Я совсем не против. Ее ноги сами разошлись еще шире. У него был такой тон голоса, что в ней все задрожало от предвкушения, позвоночник словно прошило сверху донизу. Отто устроился еще ближе, наклонился и без предисловий поцеловал ее между ног так, как целовал бы ее рот. Ивонн выдохнула, расслабляясь, выгнулась, с ума сходя от этого мягкого, влажного тепла. Вся она с головы до ног как будто растворилась в холодном воздухе комнаты вокруг, ничего больше не играло роли. Живот тянуло и подергивало, между ног все словно горело огнем. Она, едва сумев удержать глаза открытыми, взглянула вниз, на Отто. Он лежал в странно неудобной позе - сгорбившись и изогнувшись, - и его собственное лицо тоже раскраснелось, а глаза были подернуты мечтательной дымкой. Шрамы на щеках выделялись сильнее, чем обычно, мокрые губы алели кровавым росчерком, иссиня-черные волосы падали на лоб. Отто вдохнул, и его ноздри затрепетали. Он издал стон удовольствия, ввел пальцы во влагалище Ивонн, согнул их, и они, широкие и твердые, надавили куда-то вверх, начали двигаться ровно и медленно. Все внутри будто пульсировало, готовилось пронзить ее одним опустошающим спазмом. Она вцепилась в волосы Отто, с трудом соображая, что делает, прижала его голову еще ближе к себе, наверняка делая ему больно, и, наконец, вздрогнула всем телом. Ее собственный потерянный крик все еще звучал у нее в ушах. Спустя вечность, медленно разжав затекшие пальцы, она отпустила Отто. Тот тоже вздохнул - тихо и интимно, приподнялся выше, положил мокрое от слюны и смазки лицо на ее живот. Его ладонь успокаивающе гладила ее бок, рисовала на нем невидимые узоры. Рубашка, которую он, конечно, не снял, была теперь мятая и в поту. “Хорошо, что он не успел переодеться”, - лениво подумала Ивонн - она с наступлением войны начала очень внимательно относиться к тому, что касалось расходов на увеселения, включая одежду для приемов. Внезапно она кое-что вспомнила и рассмеялась, так, что Отто ощутил вибрацию и удивленно хмыкнул ей в живот. - Что такое? - Я просто подумала, - Ивонн продолжала хихикать, чувствуя себя очень глупо и одновременно удовлетворенно, - что тебя теперь называют падальщиком. Делает ли это меня падалью? - Что? - изумленно переспросил Отто, подняв взгляд. Секунду он соображал, а потом на его лице отразилось понимание, и он засмеялся тоже. - Ты слишком свеженькая для падали, это уж точно. И на вкус хороша. Ивонн покраснела. Отто прополз вперед, опираясь на локти, склонился над ее лицом и поцеловал в губы. Его рот был мягким, мокрым и опухшим, а внутри - солоноватым. Весь Отто был влажный, растрепанный, покрытый высыхающей смазкой. Он был одет, а Ивонн - полностью обнажена ниже пояса, и она чувствовала голой кожей грубый материал брюк, силу и тяжесть его тела, напряженные мышцы. Она старательно вылизала его рот изнутри, ловя остатки своего вкуса, играла с его языком кончиком своего собственного, неторопливо целовала и посасывала его губы и позволяла ему делать то же самое. Это все нравилось ей чуть ни не больше основного действия - это и лежать вместе в тишине супружеской спальни - после того, как все было уже завершено. Ее ладонь опустилась к паху Отто, взяла через брюки его член, нащупала округлую головку и с силой потерла ее через грубую ткань. Отто вздохнул ей в рот, дернул бедрами. Ему нравилась боль в умеренных количествах - по крайней мере, раньше. Поэтому Ивонн повторила то, что сделала, нажала на чувствительную нижнюю часть еще сильнее. Он вздрогнул, толкнулся в ее ладонь. - Хочешь, - прошептала она в его ухо, касаясь его губами, - я возьму его в рот? Я этого очень хочу. Но, если тебе больше по вкусу что-то иное, то выбирай. Услышав это, Отто тут же откинулся вбок и упал на спину, давая ей полную свободу действий. Ивонн погладила через рубашку его напряженный горячий живот, начала возиться с застежкой брюк, когда он негромко подал голос: - Ты только, пожалуйста, на заглядывай под одежду, ладно? Ивонн взяла его скрытую перчаткой ладонь, сжала ее обеими руками, на ощупь погладила бесформенные остатки пальцев, не переставая смотреть в его помутневшие янтарные глаза. - Я не буду. Доверься мне. - Я никогда и не переставал. Она устроилась между его ног, через одежду поцеловала все, что могла - бока, грудь, низ живота. Приподняв край рубашки и стянув его брюки на бедра, сразу увидела участки зарубцевавшейся кожи, но честно отвела взгляд. Вместо этого она погладила их пальцами, отметила, как Отто отреагировал вздохом. Она встала и быстро нашла на столике масло, которым он пользовался после бритья. Вернулась, вылила немного и нагрела его между ладонями. Ей очень хотелось сделать ему приятно, приласкать его, как он любил, сказать ему через прикосновения о своих чувствах. Обхватив его ладонью, она с силой провела ей вверх и вниз, пальцами другой руки коснулась мошонки, помяла ее в ладони. Когда она начала вылизывать головку, а потом, сомкнув губы, вобрала ее глубже, продолжая равномерно касаться ее языком, Отто заскулил, подался навстречу, но тут же усилием воли заставил себя лечь обратно. Ивонн удивленно заметила, как ее горло вибрирует от собственного стона, как она пьянеет от запахов и ощущений, от вкуса члена, от телесной близости. Она провела рукой ниже, через густую и жесткую поросль волос, помассировала скользкими от масла пальцами плотно сжатый анус, дождалась того момента, когда Отто расслабился и позволил ей ввести сначала указательный, а потом и средний. Ивонн знала, что он никогда в жизни не позволил бы этого никому, кроме нее, но сейчас он, как и раньше, с гортанным звуком развел ноги шире, откинул голову на подушки, выгнулся, как натянутый лук, и животной силой этого резкого движения чуть не столкнул Ивонн с кровати. - Прости, - Отто хрипло рассмеялся, спрятал лицо за предплечьем. Его щеки пылали. - Продолжай. Ивонн вытерла слюну с подбородка и начинающих опухать губ, снова взяла в рот болезненно покрасневший член, подвигала пальцами в тесном и горячем отверстии. Нажала где надо, нашла правильный ритм - и очень скоро бедра Отто задрожали, он попытался оттолкнуть Ивонн, на этот раз осознанно, но она не отстранилась, и ее рот наполнился теплой, густой, очень странной на вкус жидкостью, одновременно напоминающей ей мыло и море. Она успела проглотить часть, когда Отто потянул ее вверх, провел пальцами по ее губам, пачкая белым семенем свои чудесные искусно расшитые перчатки, герб Мереборков, солнце и звезды, а потом прижал ее еще ближе и принялся вылизывать ее рот. Ивонн была разгоряченная и уставшая, в грязи и в поту, и она не знала, как выдержит вечерний прием. Отто же, расцеловав ее мокрое лицо, уставился с близкого расстояния в ее глаза, и, как это раньше всегда бывало, она не выдержала и рассмеялась, а он вместе с ней. - И как мне теперь смотреть в глаза послам, жена? - добродушно поинтересовался он, расчесывая пальцами ее волосы. - На мне же написано, что я только что совсем не политическими делами занимался. - Наоборот, так будет даже лучше, - с сытой улыбкой пробормотала Ивонн ему в грудь, - пусть они видят, что им не удастся заставить тебя волноваться, чего они наверняка и добивались, приехав практически без предупреждения. Хотят сделать тебя более сговорчивым, когда дело дойдет до обсуждения договоренностей. - Ну, в таком случае, они приехали не к тому королю. *** Отто, как и хотел, явился в тронный зал позже всех остальных, в своей темно-синей форме полковника, отличавшейся от походной только галуном, и в черной мантии, вышитой золотом, с саблей и ножом в ножнах, с которыми никогда не расставался на публике. Ивонн встала, как и все остальные, кто сидел, чтобы поприветствовать короля; замолчала музыка. Отто прошел через зал склонившихся, замерших людей так быстро, что от его движения задрожало пламя свечей. Он протянул Ивонн руку, и та наклонилась, чтобы поцеловать ее, отметив новые, тесно сидящие перчатки, лоснящуюся тонко выделанную кожу, ее матовый синий блеск, чем-то заполненные пустоты недостающих пальцев - внешне ничем не отличающиеся от других. Печать и другие перстни были надеты прямо поверх. Отто сел, и оживление постепенно возобновилось. Вернулись звуки спрингданса в исполнении струнного ансамбля. Принесли вино, и Отто первым делом пригубил, но не проглотил, подождал, пока оно не высохнет, чтобы удостовериться в отсутствии яда. Приглашенные вполголоса переговаривались над традиционными охотничьими пирожками, которые для придания им изысканности подавались с винным соусом и миндалем. Речь шла, без сомнения, о том, что гости из Мидгрунда совершили свой первый дипломатический визит после окончания войны, и о том, что Его Величество наконец снова посетил вечерний прием. Но вскоре и эти события перестали удивлять - с течением вечера настроение становилось все более легкомысленным, трапеза сменялась танцами и разговорами в укромных уголках, послы, обменявшись церемониальным приветствием с Ивонн, вместе с Отто удалились в малую комнату для переговоров. Ивонн обошла зал, поговорив почти с каждым гостем, и ближе к полуночи вышла в полутемный пустынный коридор. Стражники у дверей стояли настолько недвижимо, что их можно было принять за статуи. Синий бархатный подол платья волной стелился по полу, когда она медленным шагом прошла через весь коридор, поднялась по лестнице и вышла на холодный каменный балкон, увитый вечнозеленым плющом. Ивонн глубоко вздохнула, подождала, пока воздух развеет туман усталости в голове. В коридоре она остановилась у картин, рассматривая их одну за другой, находя знакомые цвета и мазки. На парадном семейном портрете был изображен Олаф, или Старый Король, со всеми своими регалиями, и золото на черном было написано так искусно, что блистало, казалось, даже в темноте. Подле него стояла его жена - высокая, властная Маргрит Нортская, а рядом на пони сидел Отто - Молодой Король. Черные волосы обрамляли его невинное ясное лицо, розовый сюртук был подогнан великолепно и украшен намного изящнее, чем то, что Отто носил сейчас. Вокруг пони располагались игрушки - деревянная лошадка, солдатики, музыкальная шкатулка, пистолет. Ивонн вспомнила историю этого портрета. Отто отказывался позировать, пока ему не разрешили принести его сокровища, и даже тогда он пытался убежать во двор, чтобы поиграть там со щенками в овчарне. - Ваше Величество, - произнес голос сзади. Ивонн резко обернулась. Перед ней стоял человек - почти старик - невысокий и худой, с бумажно тонкой кожей и карими, глубоко посаженными глазами. Он был похож на ученого или педагога, но коротко стриженные волосы выдавали в нем служителя церкви. - Доброй ночи вам, пастор, - кивнула ему она. Он ответил глубоким поклоном, принял протянутую руку и поцеловал ее. Даже через перчатки Ивонн отметила прохладу его губ и ладоней; по всему было видно, что этот человек болен и лучше ему было бы вернуться в нагретый свечами тронный зал. - Вам все здесь нравится? - осторожно осведомилась она. - Вам оказали должный прием? - Я премного благодарен вам, Ваше Величество, - поднялся из поклона старик. - Я рад встретить вас здесь. Видите ли, я военный знакомый Его Величества короля. Он, может быть, и не помнит меня, но нам случалось вместе возносить молитву. - Вы ландсбергер? - вгляделась в его неприметную одежду Ивонн. Отличить по ней что-либо было невозможно. - Вы были с королем на поле боя? Она заволновалась. Неожиданно для нее самой эта ниточка к их прошлому, - тому, в котором Ивонн не участвовала, - заставила сердце биться сильнее. - Да, я ландсбергский пастор. И я сердечно рад, что все завершилось лучшим образом. Что-то промелькнуло в глазах незнакомца, что заставило Ивонн ему доверять. Она против всех правил взяла его худую ладонь и крепко ее сжала. - Скажите, вам доводилось видеть его в первые месяцы после войны? Пастор опустил веки в знак согласия. - Я побыл с ним немного, когда он лечился после своего… ранения. У него их было много, и я знал, что какое-то время ему будет сложно самому обращаться к богу. Поэтому я сделал это за него, зная, что он бы этого хотел. - Я благодарю вас за это. До меня дошли слухи, что на ландсбергские церкви случаются нападения. Скажите, у вас были с этим проблемы? Пастор едва заметно кивнул, его бескровные губы сжались в одну линию. - Мне приходилось сталкиваться с этим, увы, Ваше Величество. - В каких землях это произошло? - В верхней морской провинции, в Скелле. Там много рыбацких деревень, и почти все рыбаки лютеране. - Я скоро поеду туда, - возмущенно ответила Ивонн, - туда и в другие места. Религиозным войнам в Нортстаане не место, и я прослежу, чтобы так и было. - Будьте осторожны, Ваше Величество, - едва заметно улыбнулся пастор. - И спасибо вам. Знаете, король рассказывал мне о вашем с ним знакомстве. Это изумило Ивонн. Очень редко когда Отто рассказывал такие вещи посторонним - она не была уверена, что о подробностях их общения знали даже его закадычные друзья. - Вот как? - Да, это так. Он сказал мне, что сначала услышал ваш голос - когда остановился в доме вашего отца в Соле. Вы спорили с вашим двоюродным братом о торговле мехом, и довели его, цитирую, своей наглостью и упрямством до припадка гнева. Простите мне мою собственную наглость, Ваше Величество, когда я говорю о вас так, - в его карих глазах затеплился смех. - Король слушал, как вы спорите, на протяжении получаса, и в конце этого спора решил, что ему нужна или такая королева, или вообще никакой. - Да, все было так, - медленно, все еще не веря своим ушам, ответила Ивонн. - Вы, должно быть, были близкими друзьями, если он сообщил вам это. - Можно сказать и так. Вы верите в провидение? - Я верю в господа бога, как и вы, господин пастор. - Мне все же, Ваше Величество, иногда кажется, что господь посылает нам предчувствие того, что должно случится. Если мы к нему обращаемся, он нам отвечает. - Что вы хотите этим сказать? Несколько свечей погасло от дуновения холодного воздуха с балкона. Стражники все так же не шевелились у дверей. Костюмы на картине блестели золотом. Ивонн стало неуютно и она вздрогнула от сквозняка. - Я думаю, вы в курсе, Ваше Величество, что вся страна с момента вашего замужества ждет, когда вы подарите Нортстаану будущее и избавите людей от страха, что, если король умрет, власть отойдет мелким князьям, охочим до власти, или, еще чего хуже, Сутгрунду во время следующей войны. Ивонн вырвала похолодевшую руку из ладоней незнакомца - она даже не заметила, что тот держал ее все это время. - Вам не стоит мне такое говорить, - тихим голосом произнесла она. - Я думаю, вам должно быть очевидно, что, если бы я могла, я бы дала Нортстаану наследника. И вам не стоит упоминать смерть короля - вы прекрасно видите, что он не планирует умирать. - Но он мог умереть, - не потеряв спокойствия, возразил священник. - Он мог, и вы знаете об этом. Его легко мог забрать огонь, удушающий дым или ожоги. Или кровь, которую он потерял после ранения в ногу. Может быть он и умер - на короткое время - но потом вернулся, чтобы сохранить свою страну. - Вы намекаете, что он воскрес, как Христос? - Ивонн с усмешкой покачала головой. - Это звучит занимательно, пастор, за тем исключением, что это невозможно. - Много чего возможно, - голос старика стал более звучным. - Как возможно и то, что королевское семя, наконец, проросло. Я желаю вам удачи, Ивонн Мереборк, а теперь мне необходимо идти. Он коротко поклонился, развернулся и ушел - с резвостью, несвойственной человеку в его возрасте и состоянии. - Постойте! - окликнула его Ивонн. - Разве вы не хотите побеседовать с вашим другом королем? Пастор обернулся, замерев тенью в тусклом свете свечных огоньков. - В этом нет надобности, я хотел поговорить именно с вами. Стража расступилась перед ним и он вышел через двойные двери. Ивонн на мгновение задержалась, снова и снова вспоминая его слова, и, когда опомнилась, незнакомец уже исчез. Она побежала вслед за ним по коридору, но, заметив компанию гостей, вынуждена была замедлить шаг. К ней обратилась жена графа Свеартмере, начала расспрашивать ее об устройстве новых госпиталей, куда собиралась пожертвовать значительную сумму. Ивонн пришлось уделить ей время и выслушать громкие восклицания ужаса от других женщин, когда речь зашла о грязи в помещениях и тяжелых травмах. Некоторыми, возможно, двигало отвращение к подобным темам, а не сочувствие к солдатам. Ивонн вежливо, но без обиняков простилась с дамами, поскольку все еще была слишком занята мыслями о недавнем диалоге в коридоре. Вдобавок к этому ее интересовал результат переговоров Отто и послов. Отто все еще не вернулся в зал, гости же постепенно расходились. Ивонн в сопровождении стражи прошла через серию переходов и оказалась в жилой половине замка. Здесь, в одной из пустующих спален она отодвинула гобелен и через отверстие в накрепко запертой двери заглянула в комнату для переговоров. Там догорали свечи, на столе стояла дюжина бутылок. Берт, Аренс и их спутники расположились кто где - на стульях, бархатных креслах и даже на полу. Бумаги на столе были залиты вином. Присутствующие казались явно нетрезвыми. Их лица раскраснелись, сюртуки и жилеты были распахнуты, кто-то, судя по их позам, даже не мог встать на ноги. Отто, сидящий в самом конце длинного стола, единственный держался вертикально и, подперев подбородок ладонью, лениво рассматривал бокал с вином. Переговоры завершились. Ивонн вернула гобелен с изображением медведя, окруженного охотниками, на место. Медведь, оскалив зубы, сжимал охотника в мощных лапах. Это была одна из старых местных легенд - о том, что Кастелский замок заложили на месте медвежьей берлоги, а его первую кухонную печь построили как раз над медвежьими костями. Ивонн приказала слуге передать королю просьбу подняться наверх, а сама поспешила в спальню, чтобы хоть немного привести мысли в порядок. Ивонн отпустила служанку после того, как та помогла ей снять платье и, оставшись в корсете и нижних юбках, вымыла лицо, шею и руки над чашей с водой. Утомленно потерла глаза - даже лучшее вино, которое подавали на приемах, часто действовало на нее как сонная трава. Она села на кровать, где уже сменили белье на чистое, откинулась на подушки. Смотря в потолок и отгоняя изнеможение, она с горечью думала о словах пастора, задевших ее больше, чем можно было себе признаться. Этот человек явно знал о ней и Отто слишком много. Может быть, он был одним из тех фанатиков, попадавшихся ей во время путешествий по стране. Или, может, этот священник помутился разумом от невзгод, случившихся из-за войны и убийств его собратьев в вере-ландсбергеров. В таком случае, он вполне мог проделать путь от побережья в столицу, чтобы лично обвинить Ивонн в том, что она недостаточно заботится о будущем страны. Хлопнула дверь. Было непонятно, сколько времени успело пройти - час или минута. Отто, пошатываясь, прошел через комнату. Снял шейный платок, взлохматил волосы и плеснул себе на лицо водой. Выпил прямо из кувшина, позволяя каплям воды стекать по его подбородку, по движущемуся кадыку. - Не волнуйся, жена, я не пьян, - добродушно бросил он в сторону кровати. - Я сделал, как мне подсказывал здравый смысл и твой совет, и выпил едва ли бутылку. Зато наши гости напились так, что им придется остаться ночевать на полу в переговорной. Но, прежде чем уснуть, они успели подписать кучу не самых выгодных договоров. И, более того, глупцы думали, что им удастся споить меня! Они все мне подливали, ну а мои слуги подливали им. Он расхохотался. - А чего ты тогда шатаешься, как последний пьяница? - поинтересовалась Ивонн, не поднимаясь с подушек и от усталости едва ворочая языком. - О, это все моя нога, - Отто обернулся, бросил ей нежную и все же слегка пьяную улыбку. - Она бывает, иногда, болит вечерами. - Отто, - более серьезно спросила она. - У тебя много друзей-священников? - Есть парочка, - он почесал нос, размышляя. - Еще со времен моего детства - мне их постоянно нанимали для изучения наук. Правда, тех, кто отвешивал щелбаны за невыученную латынь, я вряд ли могу назвать друзьями. Потом я много кого знал в университете. Там, куда ни ткни, любой педагог или церковник, или путешественник-член общества ботаники, или тайный торговец женским телом. Иногда все эти качества мог совмещать в себе и один человек, - Отто скосил глаза в сторону Ивонн, несомненно проверяя, оценила ли она его исключительно смешную шутку. - Что? - Если бы ты был рядом со мной, я бы тебя шлепнула. - В таком случае, мне лучше не рисковать и остаться тут. - Нет, подойди, - тихо попросила Ивонн, протянув к нему руку. - Я не буду тебя бить или ставить щелбаны. Я дам тебе поцелуй. Отто тогда, сбросив верхнюю одежду, очень резво, хоть и неровной походкой, добрался до кровати, упал рядом и звонко чмокнул Ивонн в губы. Она все же шлепнула его по бедру, и он ойкнул, подмял ее под себя, сделал вид, что кусает в шею, но на самом деле только потерся щекой, царапнув вечерней щетиной. - Потом я путешествовал, - продолжил он, пристроившись своим жарким, тяжелым и пахнущим вином телом совсем рядом. - И часто посещал церкви, по долгу положения и личному желанию. Мои университетские товарищи сами становились учеными и пасторами. Всех не перечесть. Вот, например, тот знакомый, передавший мне перчатки. Но у меня нет близких друзей-священников. Их самый близкий друг - это Господь бог, а мой самый близкий друг - это ты. Он взял ее небольшую ладонь, положил себе на лицо, медленно и влажно коснулся губами. Ивонн растрогалась от его слов, погладила его колючую щеку, плечо, вздымающийся от дыхания бок. И тут она поняла, что он тоже ее лучший друг и всегда им был - с тех самых пор, когда вошел в комнату, где она спорила с двоюродным братом о торговле мехом, и склонился перед ней, приглашая поохотиться на птиц. Она сказала, что не любит охоту, и тогда он начал предлагать все подряд, пока она не была вынуждена согласиться. Ивонн отвергала до этого многих ухажеров и Отто изначально ей совсем не понравился, он показался ей грубым и поверхностным, избалованным единственным сыном самой могущественной семьи в стране. Но в течение недели она поняла, что не было на свете человека более искреннего и ласкового, равнодушного к своему статусу, чем Отто Мереборк. С ним ей было так хорошо, что она поняла - именно этому человеку она станет женой. Отто был ее лучшим другом, и именно поэтому Ивонн знала - нужно признаться ему в том, что ее мучает. - Отто, - прошептала она. Его горло тут же словно опухло, грудь сдавило невидимой тяжестью. Это было как вскрывать полузажившую рану. Будто, произнеся слова вслух, реальность станет конечной, неизменной. - Что? - сонно промычал он из-под ее руки. - Я… Я была беременна, но потеряла ребенка. Несколько месяцев назад. Отто убрал ее ладонь, резко сел на кровати. Он открыл рот, но не издал ни звука, вместо этого его желтоватые глаза расширились, ошеломленно осмотрели Ивонн с ног до головы. - Ты плачешь, - заметил он после секунды мертвенной тишины. И добавил с каким-то удивлением, - Ты плачешь из-за ребенка. Тебе очень больно? - Да, - едва слышно ответила Ивонн, перевернувшись на живот, когда от слез стало нечем дышать. - Да, мне больно. Мне так больно, как будто меня изнутри пожирает дух смерти. Отто вздрогнул, потряс головой, словно не зная, что делать, обнял Ивонн и поднял с кровати, прижал к себе. - Плачь, - сказал он. - До тех пор, пока дух смерти не насытится. И она плакала. Долго, громко и изо всех сил, пока слезы не закончились, а с ними и силы, и тогда осталось только ее тело, дрожащее и вздрагивающее от каждого приступа, продолжающее плакать уже без ее участия, само по себе. Когда она отклонилась и посмотрела на Отто, то заметила, что его глаза тоже красные, хоть и сухие, и его грудь коротко сотрясается от каждого вздоха. - Ты видела его? - спросил он потерянно. - Каким он был? - Я почти ничего не видела. Помню только кровь. Там было что-то… среди нее, но я не могла на это смотреть. Я завернула его в твою рубашку, - Ивонн отвернулась. - Его пришлось быстро унести, чтобы никто ни о чем не узнал. Это сделала моя служанка. Прости меня, Отто, - прошептала она и все внутри нее сжалось от тоски. - Прости, что, пока ты умирал в Норскирике, я потеряла его. Мне так жаль. Я каждый день думаю об этом. - Ты не виновата, - воскликнул Отто. - Не говори так. Я знаю тебя, и ты никогда бы не смогла сделать ничего, чтобы навредить ребенку. А вот я виноват. Она от неожиданности даже перестала плакать. - Ты о чем? - Я не хотел его, - он сжал ее плечо, посмотрел в сторону, избегая ее взгляда. - Тогда, в Норскирике, я подумал: было бы ужасно, если ты будешь носить ребенка в такое время. И еще хуже, если меня убьют. Нортстаан проиграет, и что ты будешь делать, беременная от бывшего короля? Тебя бы тут же убили. Я знал, что не должен был этого делать, - его лицо исказилось, и он, наконец, зарыдал тихо, надрывно, почти без слез. - Я не должен был оставаться с тобой наедине, приходить в твою постель. Но я не мог, потому что я плохой муж и король, и я думал только о том, что это, возможно, будет мой последний раз. Я не желал понимать, чем это может тебе грозить. Но после, когда ты уехала, я думал об этом каждую минуту, и ненавидел себя, и мечтал, чтобы ребенок, если он вдруг будет, умер. - Отто, - Ивонн вытерла собственные слезы, потом смахнула слезы с его щеки, обняла его голову ладонями. - Ты не можешь мыслью заставить кого-то родиться или умереть. Твоей вины тут нет. - Но я не хотел его. И теперь его нет. - Его нет, - эхом повторила она. - Слушай, - он отпустил ее, поднялся с кровати. - Ты должна это видеть. Неловко, быстрыми и неровными движениями он принялся раздеваться. Вырвал пуговицу, распахнув жилет, стащил чулки, расстегнул и выпутался из брюк. Положил в чашу на столике перстни, снял перчатки и, наконец, стянул через голову длинную и мешковатую льняную рубашку. Он встал перед Ивонн во весь рост, полностью обнаженный, и ждал, не шевелясь, пока ее взгляд бродил по его телу. Ивонн уже отчасти видела его шрамы, но, как оказалось, далеко не все. Его грудь пересекало несколько длинных извилистых разрезов, как будто бы в этом месте ему вскрыли грудную клетку, а после неряшливо попытались привести все в исходный вид. Кожа на месте шрамов от огня была красноватая, сухая и ломкая, предплечья, обычно скрытые рубашкой, оказались повреждены особенно сильно - там кожа словно расплавилась и, остыв, стала толще, бугристее и темнее. Кисти рук не походили ни на что, напоминали края неровных деревяшек на старом заборе. - Что это? - с холодным ужасом спросила Ивонн, кивнув ему на грудь. - Да я и сам не знаю, - он развернулся и показал ей спину - с россыпью следов пулевого ранения. - Я же ничего не помню после того, как оказался в церкви. Наверное, меня ранили. Где, когда - я не помню, и никто не сумел мне это объяснить. Меня приютила какая-то семья в деревне. Пришлось долго выхаживать меня - я все это время спал. Оно и к лучшему, - он грустно усмехнулся, - говорят, такие раны доставляют большое неудобство. Ивонн медленно поднялась, с благочестивым страхом коснулась этой сшитой многими швами, горячей и широкой груди. Сердце под ее рукой билось ровно и четко. - Тебя пытали, - неверяще начала она, - жгли огнем и выстрелили в спину. Тебя успели ранить в ногу и оставили в горящем здании. И все же ты жив. Как это возможно? Отто задумчиво почесал подбородок. - Ну, может, я и вправду бессмертный? По крайней мере чувствовал я себя так, будто неделю меня вообще не существовало. А потом я появился снова. - Я спрашивала тебя о друзьях, - тихо сказала она, - потому что я сегодня встретила одного. Ландсбергский пастор, пожилой, холодный как лед, явно болен. Рассказал мне историю нашего знакомства и сказал, что вы были вместе на войне. - Я никому не рассказывал историю нашего знакомства, - покачал головой Отто. - Но это историю знает твоя семья. Этот шарлатан мог выпытать это у них. Ради денег или чего-нибудь еще. - Может быть, - согласилась Ивонн. - Говорил это он, по крайней мере, очень убедительно. - Как он выглядел? - Ничего особенного, маленького роста, карие глаза. Сказал, что из Скелла, и акцент у него как у жителей из тех мест. - Звучит, как будто это мог быть Мариус, - Отто наморщил лоб. - Который передал мне перчатки, когда я как раз был в Скелле. Где он остановился? - Он мне не сообщил и не представился. Сказал только, что хотел поговорить именно со мной. - И что он сказал? - Сказал, что молился за тебя и ты воскрес из мертвых. В ответ на это Отто закатил глаза, передернул плечами, будто только сейчас вспомнив, что он совершенно нагой, но не поторопился одеться. Наоборот, он развел руки, одной из них, теплой и шершавой, ухватил ладонь Ивонн, сжал и приставил к своей груди - в центр сходящихся линий. - Будь это волей бога или дьявола, - твердо сказал он, - мне суждено было вернуться ради всех, кто мне дорог. И, даже если я попаду в ад, я вернусь снова и займу свое законное место - как твой спутник и как король.