Кот Баюн

эго-капкан, лукавые присказки задаром, своевольности в кредит на 9 жизней; когда «передумал» чаще чем «сделал»; «мы просто звери, сбитые на трассе, сбитые на счастье». Чёрная вода как реальность — подступает к щиколоткам, обжигает холодом. В настоящем всегда зябко, в настоящем гудят провода, дребезжат мысли, скверная тревога клокочет ручьём на задворках рассудка. Дурная влага как осознание — Баюну не нравится, он пятится, морщится и щетинится, но вода всюду, уже лижет нутро, подбирается к самым внутренностям. Пан или пропал. Кот выгребает из карманов аптечные пузырьки, долго пялится на этикетку — как давно с валерьянки он перешёл на препараты серьёзнее? Баюн фырчит, прежде чем несколько спасительных пилюль окажутся на языке, отдадут в рецепторы привкусом его именного разложения. Водка с молоком — лучшее в жизни после седативных, белый русский для вмазанных и утомлённых. Когда молочный коктейль с успокоительными оказывается внутри, пропитывает изнанку, ему уже будто бы лучше — вопреки идиотским противопоказаниям, чьим-то представлениям о том, что правильно. Словно жить скучно —правильно. И убаюканный Кот мягко касается загривком чёрной воды, всё вокруг наконец замолкает, затихает, и остаётся только чернильное ничто, в котором сладко и гадко. Из глубины своей мнительной безмятежности он глядит уже маслянистым взглядом, тянет улыбку в призрачном довольстве, мажет сладкую патоку слов на чужое внимание. Баюн замедляется, и это лучшее настоящее, которого он достоин. Ничего большего, ничего правильнее. За пределами герметичной оболочки из препаратов — только ускорение, только бряцанье, дребезг, бренчание. Иногда Коту случается гулять и в эти дали, к сорванным голосам и смертоносному биту, и тогда случаются лучшие рейвы — обмазаться валерьянкой, выйти пьяным плясать по бурьянам. Но много не вывозит, много сложно, и под конец вечера он уткнется мордой в свое одиночество посреди тысячи лиц, и спросит себя — «куда я дел таблетки?». Настроение — калейдоскоп, намерения — стеклянная крошка в голове, красиво поблескивает на солнце или больно скребёт сознание, как повезёт; и Баюн тупо глядит на реальность, пока картинка не сменится, не перещёлкнет тумблер, пока не придётся переворачивать всё вверх дном, задом наперёд, если только не загорится красным «мне в общем-то всё равно». Лихорадочный хаос — среди best friends, которых у Баюна раз-два и зачем вообще надо. Но голодное эго требует компании, требует тёплых тел поблизости и доступных ушей в паре метров, потому что лучшие его сказки — всегда для кого-то. В собственные паточные истории иной раз верит сам, тогда больше «пропал» чем «пан», и седативные уже не вывозят, молоко греется в ладонях, Баюн мягко стелется, но жёстко спать. Случается царапать чужое самомнение, испытывать на прочность, глядеть на открытую дверь и высокомерно класть на любые ожидания. Случается ластиться в припадочной ласке, мурлыкать в беспамятстве, пока не захочешь отгрызть руку. Случается барахтаться в грязи, откупаться от проблем нулями на купюрах и передаривать ответственность под рев наступающих на пятки последствий. Случается играть в прятки на дне подвалов, устало вязнуть в стерильном одиночестве, до тех пор, пока не взвоешь. Случается всякое, и Баюн позволяет всякому случаться.