***
Они сверяют время и с Люси, и с Питером. Питер упрямится, — их отношения сложнее всего поддерживать после дурацких ссор из-за старых игр, потому что он единственный, кто явно злится на неё и считает, что обязан доказать всем собственную правоту — но вскоре даже он соглашается с тем, что здесь что-то не так. Люси слишком задумчива, чтобы утверждать, что происходящее с поездом её никак не задевает; но внешне она не выдаёт никаких признаков беспокойства, хотя и безусловно поддерживает сестру. Что же касается Эдмунда… Что ж, несмотря на то, что с Питером труднее всего было договориться, именно младший брат сейчас вызывает у неё необъяснимую тревогу. Всегда собранный и не по годам взрослый, он всё равно никогда не мог сдержать свой страх перед снегом; это редко проявлялось в чём-то большем, чем в едва заметном напряжении, небольшой скованности, стремлении всё контролировать или плохо скрываемом облегчении, когда сёстры с братом старались быть рядом. Однако сейчас, среди всего этого сюрреалистичного хаоса, он выглядит убийственно спокойным и абсолютно уверенным в себе. К тому же, тот самый намёк в его интонациях, который вынудил её поверить всему сказанному и осознать происходящее самостоятельно, со временем стал совершенно очевиден. И Сьюзен никак не может вспомнить, когда в последний раз видела в его глазах этот злой, торжествующий блеск, чтобы сейчас суметь так точно определить его значение. Это похоже на что-то, что вырывается из-под идеально прилизанного фасада «исправившегося ребёнка», когда он получает вызов, и все вокруг уверены, что он провалится, — а он всё равно выигрывает. На что-то, что направляет все его движения, когда он вслед за Питером без особой причины кидается в драку с кучей мальчишек, вытаскивая брата победителем, несмотря на численный или возрастной перевес. Это похоже на невербальное, но безумно чёткое «я знаю, что вы задумали, и теперь вам пиздец», — и Сьюзен не знает, чего ожидать, когда Люси начинает обмениваться с ним многозначительными задумчивыми взглядами. — Мне кажется, мы что-то упускаем, — наконец-то жалуется она Питеру, понимая, что уже прошло достаточно много времени, несмотря на то, что пейзаж никак не изменился, и из-за сломанных часов нет ни малейшей возможности понять, сколько именно. — Я рад, что это нервирует не только меня, — с тихим смешком сознаётся Питер, рассеянно баюкая в руках кружку чая. — Всё ждал, пока это заметит хоть кто-то ещё, но, кажется, это абсолютно никого не беспокоит. Даже ту женщину с ребёнком. Я имею в виду, — он неловко мнётся, как бы не совсем уверенный в своих словах, — разве настолько маленькие дети не должны есть часто? И Люси с Эдумндом… Она хотела согласиться с ним, хотела добавить что-то про скрытность младших, про то, как нехорошо с их стороны прятать секреты, если они знают что-то о происходящем, про то, что это недоверие ранит, про то, что вместе они наверняка могли бы справиться лучше, что бы не задумали эти уже не маленькие негодяи. Но после этих слов ещё один кусочек паззла встаёт на место с оглушительным щелчком. — Как давно ты сделал чай? — Сьюзен резко перебивает старшего брата. — Что? — Я спрашиваю, — она медленно, чётко проговаривает каждое слово, чувствуя лёгкое раздражение, характерное для тех случаев, когда кто-то не понимает её или не может угнаться за её мыслью достаточно быстро, — когда ты заварил себе этот чай? — Надо было и тебе сделать? Ну знаешь… — Господи, Питер, когда? Что-то в её взгляде, видимо, оказывает нужное влияние, потому что он хмурится, но перестаёт дразниться и вполне серьёзно задумывается. — Где-то без десяти, наверное, но что в этом такого? Сьюзен прожигает взглядом характерную для кипятка дымку, вьющуюся над кружкой, и борется с желанием закатить глаза. — То есть хочешь сказать, что ты заварил его до того, как мы остановились? — Да, но что с этим не… — И он что, до сих пор горячий? Питер наконец-то застывает с приоткрытым ртом; опускает взгляд, рассматривая содержимое кружки так, как будто видит её впервые. Настороженно тыкает пальцем саму кружку. Ждёт, пока на его лице не отражается что-то, подозрительно озарение. И громко ругается, откидываясь на стенку. Сьюзен остаётся только согласно кивнуть.***
— Знаешь, мы ведь не сможем вечно держать их в неведении, — ворчит Люси, вываливаясь следом за братом из двери вагона прямо в сугроб. — Нет, я согласна, что пока им рано об этом рассказывать, но всё равно придётся. Эдмунд неопределённо хмыкает, поводя плечами, и пытается собрать немного тепла в ладонь, но искры гаснут, толком не разгораясь. — Пусть для начала помирятся, — он разворачивается и протягивает сестре руку, помогая подняться, — не хочу ещё целый год провести, наблюдая за тем, как Питер драконит Сью, пытаясь убедить её в том, что когда-то она была королевой, правящей огромной сказочной страной. — Но она была, — довольно резко возражает Люси, отряхивая юбку. — Она стояла там рядом с нами, и… — И она этого не помнит, — закатывает глаза к небу бывший король, ещё раз безуспешно пытаясь призвать чары. — А без воспоминаний, настоящих живых воспоминаний, это действительно звучит как сказка или чей-то настойчивый бред. Будь я на её месте — тоже не поверил бы. А ещё бы пару раз треснул Питера для профилактики, чтобы не лез со своей пургой. Лучше скажи мне, где твой ориентир, потому что лично я ничерта не чувствую в плане направления. Они уже спорили по этому поводу какое-то время назад, прежде чем прийти к соглашению — ценить, но не вмешиваться. Если Сьюзен действительно не могла ничего вспомнить о том, что на самом деле происходило в Нарнии, то они вряд ли могли что-то с этим сделать, кроме как убедить старшую сестру в собственном безумии. Им стоило быть благодарными уже за то, что она не забыла эту невероятную связь, держащую их вместе, несмотря ни на что, и то, насколько счастливы они были, пока никому не позволяли себя разлучить. С другой стороны, они также не могли и возразить Питеру; в конце концов, они тоже видели всё от начала до конца и было бы бессмысленно утверждать, что это не так. Да, они ценили возможность делиться воспоминаниями и поддерживать их, но никогда не присоединялись к попыткам «вразумить» Сьюзен. Эта шаткая позиция наблюдателя была скорее удовлетворительной, чем по-настоящему хорошей: не потеряв полностью никого из старших и не позволив им покинуть этот сжатый круг настоящей семьи, они, тем не менее, лишились весомой части их расположения, — Сьюзен злилась, что они подыгрывают брату, которому уже давно пора перестать выдумывать детские сказки, а Питер был в ярости из-за того, что они не помогали ему «по-настоящему вернуть» сестру. Возможно, этот барьер был своего рода возможностью наконец-то их примирить. Дать им время всё обсудить и договориться, а заодно показать Сьюзен, что иногда магия не настолько далека, как может показаться после долгой и занудной жизни в реальном мире. Они не знали, что это такое на самом деле, — или хотя бы чем оно было вызвано — но в тот момент, когда поезд только начал сбавлять скорость, чтобы застрять в снежном завале, они оба почувствовали что-то. Люси сказала, что это было похоже на лёгкий толчок, со слов Эдмунда это больше походило на пристальный взгляд, но в одном они сошлись наверняка: это и было началом. Если это было просто заклинание, то техника застряла вместе с людьми именно в момент применения, и они могли только гадать, чем всё должно закончиться. Однако если это был какого-то рода колдовской барьер, то контакт произошёл на точке входа, — и чем дальше они продвигались к центру, тем сильнее всё выходило из строя. Нервировать Сьюзен было слегка забавно: она всегда так старалась найти простое, совершенно обыденное объяснение даже самому странному происходящему, что даже несмотря на лёгкое чувство вины из-за замалчивания он не мог не наслаждаться тем, с какой потрясающей дотошностью их сестра пытается с помощью одной только логики восстановить то, что для них с Люси было понятно интуитивно. Эдмунду казалось, что его магия стала немного ближе, — не настолько, чтобы ей воспользоваться, но достаточно, чтобы осознать её вокруг себя. Однако Люси с упорством служебной собаки рвалась куда-то в лес прямо за снежными заносами, утверждая, что там тоже есть что-то, что ещё сильнее, чем здесь. Понаблюдав за старшими и их растерянностью, они решили пока что ни о чём не говорить, для начала узнав как можно больше самостоятельно. — Не знаю, почему ты это не чувствуешь, — пробормотала Люси, пробивая сугробы как маленький ледокол, — учитывая, что тут везде вокруг снег, а оно вон там светится, как сигнальный костёр. — Наверное, потому что снег — это не совсем Джадис, Лу, — ворчит Эд, пытаясь хоть как-то пробить дорогу в указанном направлении. Чары поддаются с трудом, но всё-таки ему удаётся проложить подобие тропинки на несколько шагов вперёд. Достаточно, чтобы они перестали тонуть по колено на каждом шаге. Не иметь возможности использовать чары, когда потихоньку, с каждым шагом начинаешь чувствовать их всё сильнее — адская мука. Он ненадолго задумывается, так ли себя всё время в Англии ощущает Люси, но встряхивается, отгоняя непрошеные мысли. К чёрту философию, сначала надо выбраться из этого пузыря, поговорить по душам с гениальным автором этой затеи и добраться до коттеджа к рождеству. А остальное, ну. Потом.***
До центра они так и не дошли. — Ну, это не удивительно, — недовольно заворчал Эдмунд сразу же, как только они вернулись в поезд. — Когда хоть что-то, связанное с магией, было так просто одолеть? — Когда рядом с нами был Аслан, — закатывает глаза Люси, не желая продолжать дискуссию, но понимая, что это будет необходимо, если они хотят хоть как-то продвинуться. — Верно, — Эд задумчиво кивает, рассеянно царапая бумагу карандашом. — Значит, сейчас его рядом с нами нет. А раз его сейчас нет с нами — и нет, ты дослушаешь меня, прежде чем говорить что бы то ни было — раз его нет с нами, значит, сейчас он вполне может быть и против нас. Люси возмущённо задыхается, но брат только небрежно машет рукой в ответ. — Нет, говорю, ты меня сначала послушай. В Англии магии нет и взяться неоткуда; во всяком случае, в привычном нам виде. Всё, что нам известно — это переход в лес-между-мирами и обратно. Даже мы с тобой не смогли протащить сюда хотя бы пятую часть своих сил, хотя приложили к этому просто адское количество усилий. И, чем бы эта штука со временем не являлась, меня она не слушается, — значит, несмотря на снег, который мы привыкли считать признаком моей с Джадис магии, это пришло не из Чарна и не из земли огненных духов. Зато тебя оно зовёт к себе, верно? Люси всё ещё хмурится, когда кивает, но выглядит так, словно потихоньку начинает складывать собственную картинку. — Поэтому проще было бы предположить, что если оно не из Нарнии, то хотя бы состоит с ней в определённом родстве. Вопрос в другом. Действительно ли это магия, или, как бы невероятно это не было… — …для нас открыли ещё один проход? Люси смотрит на него с такой надеждой, что будет ужасно больно собирать её обратно, если их теория окажется неверной, но сейчас Эдмунд может только собраться с силами и кивнуть. — Ещё один путь прямиком в сказочную зиму. Вполне возможно, — его лицо снова светлеет, а в глазах загорается озорной огонёк, — что мы сможем подарить Сьюзен с Питером на Рождество кое-что намного лучшее, чем планировали.***
Время не идёт, — или, по крайней мере, не влияет на состояние вещей, — снег не морозит кожу, но и не тает, солнце по горизонту тоже не движется, а люди склонны ничего из этого не замечать. Сьюзен с сожалением приходится признать, что возможности отмерять временные промежутки крайне не хватает: так она хотя бы знала, сколько времени они с Питером потратили на выяснение этих бесполезных фактов, или как долго отсутствуют куда-то сбежавшие младшие брат с сестрой. Такое ощущение, что абсолютно ничего из того, что они могли бы узнать в самом поезде, не поможет собрать картину. Но покидать поезд неполным составом… — Итак, вокруг просто дохрена снега, — чрезмерно серьёзно сообщает Эдмунд, без предупреждения вваливаясь в купе вместе с Люси и стряхивая снег с макушки прямо на нижнюю полку, на которой сидит Питер, несмотря на недовольный вопль брата. — Но мы тут нашли что-то вроде тропинки возле соседнего вагона, и она идёт в лес вдоль рельс. — Поезд вряд ли куда-то сдвинется в ближайшее время, так что можно было бы сходить и проверить? — добавляет Люси. — Или кто-то пробрался в поезд, или кто-то из него ушёл, или кто-то из леса искал именно это место на рельсах, но в любом случае выглядит и звучит подозрительно. — Мы пойдём в любом случае, — на всякий случай проясняет Эд, частично заползая на верхнюю полку, чтобы вытащить оттуда свою спортивную сумку. — Просто решили уточнить, вдруг вам тоже осточертело настороженно торчать в вагоне. Питер хмурится, конечно, потому что это опасно, и вообще, как вы осмелились куда-то соваться без своего расчудесного старшего брата, но он никогда толком не умел спокойно сидеть на месте. Сьюзен хотелось бы возразить и сыграть роль голоса разума: в конце концов, здесь достаточно далеко от станции, а лес в снегу, и если поезд всё-таки тронется, то как они планируют добраться до коттеджа? Но ей тоже невыносимо находиться здесь, пока необъяснимая тревога гложет нервы, и наблюдать за счастливыми беззаботными лицами попутчиков. Так что да, она просто достаёт верхнюю одежду и берёт свою сумку, подготовленную для поездки, не обращая ни малейшего внимания на удивлённого Питера, — то, что в последнее время она предпочитает заниматься серьёзными делами, ничуть не значит, что она забыла, как когда-то вместе с ними забиралась в самые дебри.***
— Знаешь, солнце, это не сильно похоже на дорожку, — язвительно кидает ему в спину Сьюзен, пытаясь пробраться по голень в снегу. — Я не говорил «дорожка», — фыркает Эдмунд. — Я сказал «что-то вроде тропинки». Ключевые слова «что-то» и «вроде», если ты этого ещё не поняла. Им пришлось оставить Питера замыкающим, несмотря на привычные порядки, потому что без Люси впереди они никогда бы не смогли понять точное направление, а без Эдмунда они застряли бы по колено в сугробах. «А где-то даже и по пояс», — снова кривится бывший король, царапая ладонь, чтобы вернуть контроль над чарами. Управление холодом должно быть естественным, как дыхание, но при переходе в Англию они с Люси лишились почти всех своих сил, и если этот проход окружён нарнийской магией, очевидно, это тоже должно сыграть свою роль в том, что даже маленькое направляющее колдовство отнимает целую прорву сил и концентрации. Сьюзен скорее заинтригована новыми деталями для своей разгадки, чем недовольна внезапным путешествием, — в ней всегда была исследовательская жилка, требующая разобрать до костей, прежде чем взять на веру. А вот Питер… — Хватит ворчать, как древняя бабка, — не выдерживает Эдмунд, наклоняясь, чтобы собрать крупную горсть рассыпчатого снега и со всей силы швырнуть в брата. Где-то позади слышится оскорблённый вопль. Эдмунд довольно ухмыляется себе под нос, снова берёт Сьюзен за руку и делает ещё пару шагов вперёд, прежде чем прямо за его спиной раздаётся боевой клич, и что-то огромное и снежное сбивает их с ног вместе с прокладывающей дорогу Люси, чтобы большим общим комом свалиться прямо куда-то под ближайшую ель. Падение длится намного дольше, чем должно, — даже если бы вдруг под ёлкой оказалась достаточно широкая яма, чтобы они смогли в неё провалиться — хотя приземление неожиданно мягкое. …несмотря на то, что следом кто-то приземляется прямо на него, прежде чем откатиться в сторону, а это очень быстро отнимает часть комфорта и радости. Где-то рядом глухо ойкает Сьюзен и удивлённо охает Люси. Эдмунд стряхивает капюшон куртки со лба, и замирает: всё вокруг выглядит так, как будто они застряли во внутреннем дворике старого замка. И если для кого-то это может быть просто замком, то Эдмунд слишком хорошо помнил старые чертежи, чтобы спутать Кэр-Паравель с чем бы то ни было, — даже если ему требуется какое-то время, чтобы вспомнить, что это реконструкция. Он собирает снег в ладонь, прежде чем подкинуть его и лёгким толчком воли превратить в стайку маленьких птиц, которые бросились в небо. Сьюзен выглядит такой удивлённой, такой растерянной и испуганной, что он не может стоять в стороне ни секундой дольше. Эдмунд разворачивается к ней, берёт её дрожащие руки в свои холодные ладони, и с самой тёплой, самой мягкой улыбкой, на которую способен, — он сомневается, что дарил такую даже когда клялся в вечной любви — посылает по её телу лёгкую волну чар. — Счастливого Рождества, Сью. Где-то за их спиной Люси радостно и громко приветствует кого-то, но он просто не может оставить Сьюзен одну сейчас, когда в её маленьком мире всё снова перевернулось с ног и на голову. — Знаешь, ты не обязана продолжать в это верить, — негромко добавляет он, когда сестра не говорит ни слова. — Я имею в виду, да, это… просто сказка. Мы никак не сможем забрать её с собой туда, в Лондон, и рано или поздно она закончится; точно так же, как заканчивалась раньше, когда мы слишком к ней привыкали. Просто это же Рождество, верно? Праздник, время для чудес, и мне очень хотелось напомнить тебе, что они всё ещё существуют, и подарить одно. Ты можешь не быть сегодня королевой — лично я точно не собираюсь снова играть в короля — но просто… наслаждайся праздником, хорошо? Он поднимает взгляд, видит стоящие в её глазах слёзы, и наконец-то договаривает то, что больше всего рвётся наружу. — Ты так старалась быть с нами, хотя и не до конца понимала нас, так пыталась верить, хотя и не понимала, во что, так что сегодня просто будь с нами. Будь нашей самой верной, преданной и великодушной сестрой. Дай нам побаловать тебя, как ты балуешь нас. Эдмунд ругается, неловко пытаясь взмахнуть руками, когда его резко притягивают в очень мокрое объятие, но в итоге только тихо смеётся и крепко-крепко обнимает старшую сестру в ответ. Какое-то время они сидят так вдвоём, прежде чем Питер и Люси радостно вцепляются в них, чтобы разделить этот момент вместе.***
— Мне жаль, моя королева, что мы прибыли без предупреждения и доставили вам столько хлопот, — в притворном раскаянии кланяется Эдмунд, пока Сьюзен за его спиной несколько неловко оглядывается по сторонам. Слезливая кучка королей и королев древности в непонятной одежде с приличными тюками, — какое удивительное зрелище они наверняка устроили для персонала замка, пока барахтались во внутреннем дворике и пытались пережить эмоциональные качели. Лилиандил только улыбается уголками губ, словно разделяя его мысли, когда предлагает им присесть в небольшие мягкие кресла возле камина. — Что вы, звезда моя, я безмерно рада вашему прибытию. Хотя, признаться честно, я надеялась, что этого заклинания хватит, чтобы у нас получилось собрать всю компанию, которую принято называть друзьями Нарнии, — дочь Раманду мягко качает головой. — Что ж, иногда бывает полезно признать собственную некомпетентность и обратиться к более опытному специалисту. Надеюсь, я могу рассчитывать на вашу помощь, душа моя? Эдмунд негромко смеётся, наливая сестре чай и накидывая плед ей на колени. Сьюзен нелегко заново принять сказочный мир, — особенно учитывая то, как он изменился за время её отсутствия. Для неё странно видеть и новых людей, и новые порядки, и новую королеву, — без сомнения, создание чистой нарнийской магии — помогающую тельмарину держаться за трон. Ещё страннее, чем такой новый и древний одновременно мир, ей видеть своего младшего брата настолько дружелюбным и открытым. Тем более, говорящим о колдовстве; сейчас когда она урывками вспоминает, как всё было на самом деле, она может помнить и то, как больно Эдмунду было признавать чужую магию, поселившуюся в нём, и как он закрывался от всех при малейшем напоминании об этом. Долгое время ей приходилось бояться, что он больше ни с кем, кроме сестёр, не будет улыбаться той чистой открытой улыбкой, при которой смеются даже глаза, и обмениваться язвительными прозвищами. Что более чем весомая и заслуженная злоба всегда будет давить на него при любой попытке сблизиться с людьми. Но вот, он сидит рядом с кем-то, кому мог бы завидовать по всем причинам, — собственная магия, трон, уважение, всё то, чего у него никогда не было — и ужасно тепло улыбается, несмотря на лёгкую язвительность. И выглядит почти счастливым, когда сжимает её руку. — Ну, если у нас есть достаточно места, чтобы вместить ещё четырёх человек и избыток времени, пока его величество Каспиан показывает королю Питеру замок… конечно, мы могли бы доработать ваше заклинание и вернуть их всех сюда, солнце моё. В конце концов, — Эдмунд тихонечко фыркает, качая головой, — что за Рождество без полного круга семьи? Сьюзен ещё не уверена, что может снова поверить в Нарнию, когда они вернутся в Лондон, или полностью простить Питера за его невыносимые действующие на нервы споры. Но она точно знает, что когда Эдмунд закончит колдовать и все, с кем они надеялись встретиться в Англии, соберутся в одном большом зале, — это будет лучшее Рождество за долгие-долгие годы. И самый лучший подарок.