3 марта, 1921 год
Честно говоря, Тюмень не знала, в какой именно момент все это началось: вместе с революцией, изначально казавшейся чем-то далеким? Или толчком послужила Первая мировая война? А может это и вовсе чей-то хитрый план, вынашиваемый долгими веками? Последнее, конечно, было полнейшей глупостью: слишком неидеально, грубо, кроваво. Что же еще можно было ожидать от тех, кто с военной деятельностью никаких дел не имел? Таня со всем терпением отнеслась к прибывшим из-за Урала большевикам, начавшим наводить тут свои порядки, хотя уездные газеты судачили о том, как скоро куманьки вылетят с сибирских земель. Она молчала, стиснув зубы, когда те вынесли практически все средства из ее банка и казначейства, отступая от армии сибирского областничества. Когда боевые действия подошли слишком близко к малышке Винзили, ей уже хотелось взять свой старый, потрепанный временем лук, наплевав на то, что ныне был век огнестрела, и всадить в каждого участника той заварушки по пять стрел (сейчас, задумчиво поглаживая пальцами плечи лука и проверяя натяжение тетивы в попытке успокоиться, Турская время от времени поглядывала на мирно сопящую девочку, которую забрала у «нянек» почти сразу, как услышала те новости). Первые мысли вышвырнуть наглецов из своей губернии появились после народных возмущений из-за декрета о продразверстке, но разве могло воплощение города что-то решать? Последней же каплей стали утренние новости, переданные из сплетен жителей Верхотурьем, прибывшей в Тюмень еще с полгода назад. Уральский город, имея совсем небольшое население, могла не беспокоиться о том, что ее жители устроят какой-нибудь мятеж, так что, глубоко обиженная на Екатеринбург, она покинула свои территории, перебравшись в Тюменскую губернию: сначала к брату, а после и к самой Тане, чему последняя была несказанно рада — теперь было кому сдержать буйный нрав, было с кем оставить дочь. Начавшееся восстание взволновало Тюмень с самого начала, особенно она удивилась, узнав, что первым терпение потерял обычно спокойный Ишим. Ялуторовск тут же поддержала друга, что было предсказуемо: основанная свободными крестьянами, отстроенная декабристами, Вероника ценила независимость больше всего, так что с новыми порядками мириться не пожелала. Оставалось только с тоской вспоминать времена, когда маленькая Явлу только и делала, что расшивала красивыми узорами одежды своих жителей, да вплетала полевые цветы в волосы матери. «А потом брала в руки свою саблю и сносила ей головы врагов», — почему-то с гордостью дополнил внутренний голос. — Пойдешь к губисполкому? — шепотом поинтересовалась Вера, присаживаясь на другой край кровати, и осторожно изъяла старинное оружие из ее рук. Стрел, конечно, в доме уже не было, но мало ли что еще губернский город решит запустить в какого-нибудь представителя власти. — Да, надо бы сходить. Оставляю венок на тебя, Турье, — мягко улыбнулась Таня и последний раз погладила дочку по голове, подхватывая шаль со спинки стула. Секунда — и теплая ткань приятной тяжестью расползлась по плечам. Такая себе верхняя одежда для начала марта, когда снег еще лежал на земле, но ни времени, ни желания на поиски подходящей не было. Благо, до здания губисполкома путь был недолгий — метров сто, не более. Минусовая температура почти не ощущалась из-за отсутствия ветра, но Тюмень все равно поежилась, дергая ручку двери — металл обжег пальцы холодом. Человек рядом со входом тут же подскочил ближе, намереваясь выпроводить нежданную гостью за дверь, но так и застыл, узнав в прибывшей раздраженный губернский город. Таня, смерив неизвестного холодным взглядом, прошла в смежную комнату, оставляя у входа парочку снежных хлопьев. За широким столом в кипе документов обнаружился нужный человек, оторвавшийся от работы только после того, как девушка стукнула кулаком по деревянной дверной раме. — Татьяна Васильевна, не ожидал Вас сегодня встретить. — Неловкая улыбка застыла на губах губисполкома, явно не желавшего вообще контактировать с воплощением города. — Я бы не хотела встречать Вас в принципе, а не только сегодня, — обманчиво ласково улыбнулась Тюмень и, прежде чем тот успел вставить ещё хоть слово, решила вывалить на него сразу все претензии. — Не буду говорить ничего насчёт вашего воровства имущества крестьян, потому что приказ отдан был не Вами, хотя мое неодобрение вам известно. Но ответственность за жизни моих жителей несете Вы, так почему без моего ведома были казнены «бунтовавшие»? Они были всего лишь детьми, нежелавшими своим землякам жизни в голоде, и не сделали ровным счётом ничего, за что заслужили бы смерти! С каждым словом Таня все сильнее ощущала подступающие волны ярости. Даже удивительно, за долгие годы жизни в Русском государстве, а после — в Российской империи, она растеряла свой взрывоопасный характер, переняв несгибаемое спокойствие младшего брата, но за последние пять лет окружающие явно испытывают пределы ее терпения. Уже давно прошли времена, когда эмоции брали верх над разумом, когда можно было слепо отдаться всепоглощающему гневу, затопившему буквально все пространство внутри. Тогда Тюмени казалось, что любое желание могло исполниться по щелчку пальцев: захотела выход к морю — захватила территории до Каспийского моря; захотела подоставать Москву — не поленилась добраться до Крыма, чтобы заключить союз с его городами. Но тогда она не несла ответственность за десятки тысяч беззащитных людей, ни разу оружие в руках не державших. Иногда в мыслях проскакивало эгоистичное желание скинуть все проблемы на Тобольск, вернув ему статус губернского города, но после появлялись воспоминания о его черных глазах, полных отчаяния, и уставшей фигурке в море документов, — «Бумажки, это чёртовы бумажки, Таня! Какая в них может быть ценность?» — и все идеи на этот счёт отпадали сами собой. Схуднувшая в территории губерния с 1918 года стала ее проблемой: Курган, помахав ручкой, сбежал к своему другу — Челябинску; Тюкалинск под шумок улизнул к Омску, а Тара — старшая из ее дочерей — ушла вслед за ним, подгоняемая ответственностью за младший город. Даже сейчас границы были неустойчивыми и тонкими, словно лист бумаги. Казалось, что стоит только чиркнуть спичкой, как все вспыхнет пожаром, но вот незадача: сейчас их пламя перекинулось на новую власть. «Холодные снаружи, горячие внутри», — да уж, это точно про них. — Не в моих силах повлиять на происходящее, — после недолгой паузы продолжила Турская, признавая очевидное, — не в ее духе было тешить себя несбыточными мечтами. — Просто знайте, Степан Андреевич, что принятия и понимания от меня не получите, будь это хоть трижды приказ из столицы. Не в силах повлиять… Конечно, она могла достать небольшой кинжал — подарок Тобольска, — закрепленный закрепленный на поясе, и устранить стоящую перед ней «проблему», но в целом ситуацию это никак не изменит, ибо на место старого человека просто поставят нового, который может оказаться даже хуже, чем нынешний. Губисполком, видимо, это тоже прекрасно понимал, так что, хоть и с легким оттенком беспокойства (все-таки города бессмертны, так что проблем доставить могут), просто всматривался в глаза своего города, отчего-то казавшиеся не привычно голубовато-серыми, а грязно-лиловыми, но все такими же холодными. Так и не дождавшись ответа, Таня поспешила покинуть помещение и едва не споткнулась о лежащее у входа…тело? Которое от прикосновения к себе радостно задрало мордочку, сразу признавая в потревожившем его человеке (городе) свою хозяйку. — Тура? — Тюмень присела на корточки, запуская пальцы в мягкий черный мех, пока лис, согласно тявкнув, вскочил на лапы и ударил пушистым хвостом по земле. Воплощение главной реки довольно редко посещало свой город, предпочитая оставаться в лесах, подальше от шумных людей. А вот лет четыреста назад и даже еще раньше, чернобурый лис практически не покидал Таню, но и сейчас она любила его не меньше: Тура присутствовал на городской символике — гербе; а в 17 веке на печати города был изображен даже в своей животной форме. И раз Тюмень все равно собиралась к Тобольску, перед этим заглянув к Ялуторовску, почему бы не взять с собой и Туру? А может… Таня решительно распахнула двери здания губисполкома, словив непонимающий взгляд от не узнавшего ее в первый раз человека, взяла со стола чистый листочек бумаги, чиркнула на нем пару фраз ручкой, не менее нагло выхваченной из чужих пальцев, и вновь вышла на улицу. Благо, в кармане всегда лежали ленточки, которые она вплетала в волосы Винзилей, так что привязать бумажку к лапе лиса не составило никаких проблем. — Отнеси Тобольску, пожалуйста, — попросила Тюмень, справедливо рассудив то, что гнаться за лошадью Туре будет крайне неудобно, а добираться до Явлу она планировала именно верхом. «Да уж, сделала из друга почтового голубя…» Но за сохранность записки можно было не волноваться — лис был крайне умен и понимал ее так, словно сам был человеком, даром что прожили бок о бок не один век. Теперь можно было отправляться в путь.***
С последнего момента, когда она ездила на лошади, прошло так много времени, что ощущение полной свободы от этого действа уже успело подзабыться, и сейчас восторг от езды галопом вытеснил все остальные эмоции. Повезло, что погода на улице была далека от жары, поэтому не приходилось останавливаться каждые десять минут, давая животному отдышаться и передохнуть. До Ялуторовска тем временем оставалось километров десять, и Таня планировала сделать еще одну остановку, когда услышала подозрительно знакомый шум прямо за очередным поворотом дороги, и похлопала коня по плечу, чтобы прошел чуть дальше. Открывшаяся взгляду картина, видимо, была одним из примеров происходящего восстания и выглядела, мягко говоря, нелепо: большевики, вооруженные огнестрельным оружием, несли уже явное поражение, в то время как в руках крестьян были вилы, неопознанного вида палки и даже…лопаты? Активнее всех двигалась невысокая девушка со стянутыми ради удобства в хвост волосами (впрочем, несколько кудряшек выбились, падая ей на лицо при каждом движении), а в сверкнувшем в ее руках лезвии Тюмень с удивлением узнала саблю. Не оставалось сомнений, что этой девушкой была Ялуторовск, ведь сабля по возрасту не уступала ее (Тюмени) луку и принадлежала Веронике еще со времен Тюменского ханства, а после была вновь подарена ей на десятилетие. Рядом с (откуда только взяла?) мечом в руках крутилась еще одна девушка, ростом еще ниже первой, так что не оставалось сомнений в ее личности. Заводоуковск и стала первой, кто заметил Таню, когда та ловко метнула свой кинжал в одного из противников. «Многолетний опыт не пропьешь», — весело подметил внутренний голос, когда лезвие мягко вошло в чужую шею. «Зря, потом доставать», — вторил ему второй. Благо, этот человек оказался последним, и не пришлось ждать, чтобы забрать подарок брата. Алиса подергала подругу за рукав и за него же подвела ее поближе к Тюмени. — Мам? — Ника радостно подскочила к лошади, протягивая руки к сидящему на ней городу, предварительно отбросив оружие в снег. — Не ожидала тебя здесь увидеть! Тюмень не сдержала мягкой улыбки, спрыгивая на землю, и взяла протянутые ладони в свои, притягивая тем самым дочь к себе поближе, чтобы заключить в объятия. Обиженный взгляд Заводоуковска вызвал смешок, и Таня помахала ей одной рукой, чтобы шла к ним. Пусть Завод и не была им родственницей, в семье девочку очень любили все — в особенности Ялуторовск, которая всячески ее опекала, что было неудивительно — расстояние между городами не превышало и тридцати километров. — Решила проверить, как вы, — Турская недвусмысленно окинула взглядом окрасившийся в красный снег и мертвые людские тела с обеих сторон конфликта. — Мы вытянем, но вот они… — Было крайне непривычно видеть обычно веселую Ялуторовск такой опечаленной, но Таня прекрасно ее понимала, пусть в ее городе и не было настолько крупных попыток противостояния. Но и их жителей тоже можно было понять, они уже сделали свой выбор между жизнью и «войной», и в их случае второе приравнивалось к смерти. Хоть города и прочие населенные пункты их губернии и поддержали восстание, все они прекрасно понимали, что победа — что-то из разряда несбыточных мечтаний, и сделать с этим ничего не могли, даже если сильно хотели. — Это их решение, мы не можем спасти всех, — с грустью улыбнулась Тюмень, погладив дочь по голове. — В будущем нас ждет еще больше разочарований, так что не стоит уделять слишком много внимания одному происшествию, как бы грубо это ни звучало, все-таки наша жизнь гораздо дольше человеческой, и нужно уметь адаптироваться к любой ситуации. Просто помните, что всегда можете обратиться ко мне за поддержкой и помощью: не только как к главе своей губернии, но и как к семье. Все-таки Ялуторовск в этой жизни оказалась излишне эмоциональной, иначе почему сейчас она кусала свои губы в попытке сдержать слезы? Заводоуковск в этом плане была более сдержанной, ограничившись крепким объятием в знак благодарности, хотя, право, не стоило: разве помощь им — не важно, моральная или материальная — не была ее, Тани, прямой обязанностью? К сожалению, на данный момент она не могла оставаться с ними надолго: если Ялуторовский уезд еще находился под призрачным контролем нового правительства, то Тобольский и более северные были от остальных отрезаны и брошены на самих себя, а сам Тобольск и вовсе без боя народу сдали. В этом, конечно, был большой плюс: удалось избежать лишних смертей, но и минус был не меньше, так что Тюмени хотелось успокоить непривыкшего к подобной обстановке брата и побыть с ним до урегулирования ситуации. Все мысли упорхнули из ее головы, стоило только наткнуться на грустно-умоляющий взгляд Ялуторовска. Впрочем, на пару дней задержаться можно…***
7 марта, 1921 год
— Ты точно хочешь туда поехать? Кажется, Тара собиралась объединять своих повстанцев с тобольскими, — с максимальной для своего характера ненавязчивостью поинтересовалась Ялуторовск. Сейчас уездный город сидела на кровати во временной комнате своей матери, расслабленно болтая ногами: вчера все свои силы она потратила на бой, так что сегодня пришлось сделать вынужденный выходной. Правда, еще не вечер, и Тюмень была абсолютно уверена, что после обеда Вероника снова рванет вершить справедливость. — Ты же знаешь, что я не успокоюсь, пока своими глазами не увижу, что все в порядке. Насколько это возможно, конечно, — вздохнула Таня, отрываясь от рассматривания собственного отражения. Было даже жутко видеть свои глаза розоватыми, а не серо-голубыми, но она не впервые встречается с подобной ситуацией, хотя это происходило не с ней. — Уверена, будь возможность, и ты бы нас с собой везде таскала, — выдавила смешок Явлу, поднимаясь со своего места и обхватывая мать за плечи. — Удачи в пути, мам.***
9 марта, 1921 год
Новости о взятии Самарово повстанцами встретили Тюмень уже на подходе к Тобольску, видимо, народная армия решила продолжить путь дальше на север. Оставалось только надеяться, что их угрозы про создание собственного государства и просьбу о помощи к другим странам — пустой звук, ибо иметь дело с финнами или скандинавами, как ближайшими из соседей, хотелось в последнюю очередь. Вовсе не хотелось, если быть совсем уж точным. О ее прибытии в бывшую сибирскую столицу временное правительство было осведомлено, поэтому в город Таня вошла без происшествий, обошлась лишь легким кивком одному из его охранявших, если это можно было так назвать, и сразу направилась в сторону дома Тобольска. Тот уже несколько лет собирался переселиться повыше, но до сих пор оставался в Подгоре, объясняя это тем, что в окружении холмов чувствует себя спокойнее. Тюмень, которая всегда жила на высоком берегу реки, такой позиции решительно не понимала, но не возражала: зато ей подниматься не нужно. Тормознув уставшую лошадь у нужного здания, Таня спрыгнула на землю, тут же поправляя съехавшую с плеча ткань, и осмотрелась в поисках конюшни: кажется, тут неподалеку должна была находиться одна, где она всегда оставляла свое средство передвижения. Искать самой, впрочем, не пришлось, потому что один из соседей брата вовремя вышел на прогулку и заметил ее метания, так что губернский город с радостью приняла помощь и со спокойной душой вошла во двор. Там ее уже ждали: по снегу мелькнуло что-то черное, и запрыгнуло прямо на руки с радостным тявканьем; Тюмень со смехом подхватила Туру, сажая на предплечье, чтобы тот не упал, и свободной рукой помахала стоявшему у входа Тобольску. — Осторожно, лисенка раздавишь! — Турская аж охнула от неожиданности, когда в нее врезался второй город, стискивая в объятиях и утыкаясь лицом в плечо. — Этот лисенок старше меня, — пробурчал Тобольск, но тем не менее отошел на шаг, сопровождаемый возмущенным тявком. Круги под его глазами по черноте им не уступали, губы были искусаны в кровь, да и в целом весь вид выражал крайнюю усталость. И несмотря на это, Таня знала, что физическое благосостояние заботило брата куда меньше, чем осознание того, что его буквально бросили на произвол судьбы, не предприняв ни единой попытки дать отпор. Но сейчас она была рядом, а значит все последующие трудности они разделят вместе, как это было раньше, когда маленький Боря еще только появился на свет. Впереди их ждут еще долгий путь на север до Обдорска и обратно; разрешение нынешней ситуации, желательно, с минимальными негативными последствиями, что, к сожалению, уже маловероятно; продолжение разногласий между властью и обществом, из-за чего глаза Тюмени еще четверть века не вернут родной цвет; еще одна война, которая вновь не дойдет до сибирских земель; и множество событий, что отложатся в памяти надолго или забудутся через короткий промежуток времени. Но это все в будущем, а сейчас стоило зайти в дом, если они не хотят превратиться в две ледышки.***
декабрь, 2022 год
Конечно, нет ничего удивительного в том, что события столетней давности впоследствии замяли, и даже на уроках истории они не упоминаются даже мельком. Попытка поставить памятник жертвам восстания с крестьянской стороны не увенчалась успехом даже после распада Советского Союза, поэтому цветы им в память пришлось приносить к другой мемориальной плите, все-таки в их регионе тогда причиной расстрела каждому третьему ставили участие в «бунте». Букет Тюмень опустила прямо в снег, отметив то, как ярко выделяются алые лепестки на белом фоне. Красное на белом, ха, не самое позитивное сочетание, но и они сюда не на праздник пришли. Пальцы провели по надписи в самом низу плиты. Никогда больше. Что она имела в виду под этими словами? Никогда не причинять боль своим жителям или не ввязывать их в то, что вновь приведет к смерти многих? И вновь клятва нарушается против ее воли. Кто знает, что их всех ждет в дальнейшем… Таня обернулась на ждущих ее поодаль Тобольск и Турье, в чьих волосах запутались снежинки, а щеки уже успели покраснеть от холода. Что ж, зато она будет не одна.