Как ты?

– Как ты? – Спрашивает Даниил Маркович, когда оказывается рядом с ней для общей фотографии. В зале душно, слишком много народу, и слишком много неудобных и опасных моментов уже произошло – чёрт его разберёт, от чего голова идёт кругом. – У меня спина отваливается, – шепчет Алина в ответ, чуть склонившись к тренеру. Забыла про микрофон. Лицо сразу вытягивается в гримасу – боится, что за такой косяк потом прилетит от кого-нибудь сверху. Они с тренером хихикают, пытаясь скрыть неловкость. К чёрту, на этой трансляции уже многое было сделано не так. В целом, спина так отваливается, что она забывает обо всём, кроме базово необходимых сейчас вещей: яркая улыбка, текст в руках и позирование на камеру. Сейчас важна только работа, с остальным будет разбираться потом. Глейхенгауз что-то отвечает ей на ухо, прикрывает микрофон Алины рукой, чтобы любопытные уши не узнали подробности их переговоров, но в этот самый момент боль в спине сменяется с тянущей на простреливающую, и перед глазами уже не вспышки камер и зрители, а тёмные и разноцветные круги, пляшущие в непонятной польке. Фотограф мучает их ещё примерно минуту, и наконец Максим объявляет об окончании трансляции, просит всех фигуристов пройти за сцену. Алина шумно выдыхает, но сейчас микрофон отключён – съёмка наконец окончена. На сцене стоит галдёж, за сценой превращающийся в дикий бедлам. Рука опускается на спину, поглаживает круговыми движениями кожу под пиджаком, надеясь облегчить свои страдания, но толку от этого никакого. Теперь можно не растягивать лицо в улыбке, а снять эту идиотскую маску и спокойно сморщиться от боли. Рядом оказывается взволнованная её состоянием Камила, от которой Алина быстро отмахивается. – Сейчас принесу обезболивающее, у меня в сумке есть, – шепчет в ответ Валиева, наблюдавшая за поведением подруги весь вечер, и быстро скрывается среди толпы фигуристов. К Алине периодически подходят ребята, поздравляющие с отлично проведённой трансляцией, тренеры, задающие одни и те же вопросы по организации, и журналисты, желающие взять интервью. Кому-то Загитова отвечает, от кого-то сворачивает в сторону, кого-то удостаивает лишь ледяным взглядом, говорящим всё без слов. Рядом вновь выныривает Камила, протягивает на ладони таблетку и подаёт стакан с водой. – Заги, ты вся бледная, давай присядем, – в карих глазах, таких похожих на неё, плещется беспокойство. Младшая лавирует с держащейся на ногах только благодаря её хватке Алиной к ближайшему стулу. Ладонь Камилы опускается на лоб Алины, и её собственный тут же испещряется складками кожи: – Алин, ты вся горишь! Заболела? Загитова кивает, наконец признавая своё состояние. – Почему ты не отказалась от проведения турнира? Ты же знаешь, что лучше переболеть в кровати, чем на ногах! – Спокойно, мама Ками, не умру же я от простуды, – прокашлявшись, останавливает взвинченную подругу Алина. – А если умрёшь?.. – Так, спокойно, мне вторая мамочка не нужна, – с намёком говорит Алина, чуть ухмыляясь. – Я не могла отказаться от этого турнира, слишком важное событие, просто переволновалась. А спина меня давно мучает, сама знаешь. Сейчас поеду к себе, отосплюсь, и всё будет в порядке. – Я провожу тебя до твоего номера, – с готовностью отозвалась Камила. Алина устало кивнула, не чувствуя сил даже сказать «нет», что уж говорить о споре, который младшая начнёт со стопроцентной вероятность. – Сиди здесь, я найду Этери Георгиевну, сообщу ей, что мы уехали, и вызову такси. Убежала Камила с той же скоростью, что и протараторила свою фразу. Как только центральная фигура её внимания исчезла, фокус вновь расплылся на всё происходящее, и по ушам ударила какофония голосов и звуков, вспышки камер и собственное, слишком громко бьющееся, сердце. Алина прикрыла глаза, пытаясь спрятаться от этого звуко-визуального торнадо. Хотелось только укрыться от всего и всех, растянуться на мягкой кровати и почувствовать её руки на спине, мягко поглаживающие, трепетно разминающие забившиеся мышцы – единственное, что снимает боль, и помогает лучше любых лекарств. Хочется утонуть в её объятиях, согреться о теплоту её тела, растворяясь в мягкости и уюте. Хочется вдыхать её аромат, такой настоящий, не приторный и не резкий, такой комфортный и родной. Хочется просто к ней. На глазах выступают слёзы от бессилия, и она не находит в себе даже крупиц возможности сдержать их. Алина тихо плачет, что легко остаётся незамеченным во всём происходящем вокруг празднике жизни, надеясь, что Камила придёт как можно скорее. – Алин, я всех предупредила, нам дали добро, едем, – одновременно с мягким голосом Алина ощущает такое же трепетное прикосновение к своим ладоням, закрывшим лицо. Камила не требует открыться и показаться, лишь пытается забрать её из шума в тишину. Как они добрались до такси, а затем и до номера, Алина уже не помнит. Всё происходит в полусознательном состоянии, мозг периодически отключается, оставляя тело на власть инстинктам и рефлексам. И, разумеется, Камиле. Валиева не расспрашивает, не докучает разговорами в дороге, просит таксиста убавить музыку и чуть ли не на своих плечах ведёт Алину к её номеру. Осторожно укладывает подругу на кровать, стягивает с ослабших ног ботинки и помогает переодеться в пижаму. Так же молча проходится расчёской по волосам Алины, аккуратно расплетает незатейливую причёску и заплетает пряди в свободную косу на ночь. Камила оставляет на тумбочке у кровати несколько таблеток обезболивающего, бутылку воды и мягко целует в лоб. Затем Валиева тихо удаляется из номера, у самого выхода желает спокойной ночи и просит отписаться ей о самочувствии по пробуждению. Алина мысленно благодарит подругу и проваливается в такой желанный сон. *** Когда утреннюю сонную негу разрывает будильник, Алина мечтает получить маховик времени у Гермионы Грейнджер, вернуться в тот момент, когда эту адскую машину изобрели, и уничтожить её создателя. Рука механически пытается добраться до трезвонящего телефона, что удаётся лишь с пятой попытки, и отключает сигнал. Новый день – новый акт спектакля. Сборы проходят в ленивой суматохе – душ, чистка зубов, умывание, завтрак, состоящий из кружки чёрного кофе и тоста, сборы и макияж. Привычная рутина помогает отвлечься от предстоящего тяжёлого рабочего дня, однако без своего главного элемента всё же ощущается какой-то не такой: в душевую никто не заглядывает, оставляя на запотевшем стекле рисунки-сердечки, не брызгается водой во время чистки зубов и не пытается отвлечь поцелуями от готовки кофе, который каждое утро убегает, потому что отвлекающий манёвр срабатывает на ура. На душе вся эта слишком спокойная рутина осаждается неприятным послевкусием, схожим этой противной жиже на дне кофейной чашки. – Возьми себя в руки, всего лишь сутки, – уверенно глядя в свои собственные глаза в отражении, произносит Алина. Этакая мантра. *** На ледовой арене уже вовсю кипит работа: лёд рассекают фигуристы, прыгающие уже который час, как заведённые игрушки, неподалёку решаются какие-то организационные моменты, повсюду расставляют и укрепляют камеры и оборудование. Скрежет коньков, ругань тренеров, переговоры спортсменов и команды рабочих по периметру катка, музыка из колонок – идеальное уравнение мигрени. Алина вновь морщится, потирая виски, лоб и затылок, в надежде разогнать болевые ощущение. Не помогает. – Алина! – Голос доносится как из-под толщи воды. Загитова кружится на месте, пытаясь понять, кто и где её зовёт. – Алина! – Голос совсем рядом, но опознать его владельца она не может – все лица вокруг слились в единое пятно, голова закружилась и она покачнулась. Земля уходит из-под ног – очень знакомое ощущение, но чаще на ногах в этом случае были коньки. Глаза закатываются, перед веками лишь белый свет. – Позовите врача! – Этот голос уже другой, хотя они все сейчас схожи. И он – последнее, что она слышит перед тем, как в голове зазвучит белый шум. *** – Как ты? – Рядом сидит Даниил Маркович. Несмотря на тянущую боль в голове, стреляющую – в спине, и ноющую – в груди, Алина слабо улыбается: – В прошлый раз за ответ на этот вопрос я получила нагоняй. – Сейчас ты без микрофона и можешь ответить честно. – Паршиво. Тренер сочувствующе поглаживает её по руке, заглядывает в глаза, чтобы убедиться в силе слова «паршиво». – Что случилось? – Задаёт вопрос Алина, когда во рту наконец начинает немного образовываться слюна, и слова не режут ротовую полость лезвием языка. – Ты переутомилась и упала в обморок, – отвечает Глейхенгауз. – Но упала ровно в том месте, где устанавливали трибуны для спортсменов, а там торчали штыри со всех сторон, мы чуть не поседели. Глаза Алины расширяются в страхе, брови поднимаются вверх, и она тут же тянется к голове, чтобы убедиться – а не от ранения ли такая противная боль? – Спокойно, ты не поранилась, скажи спасибо Транькову, который в этот момент шёл к тебе, чтобы поговорить о сценарии, он успел подхватить тебя в последний момент, – успокаивает ученицу тренер, заметно бледнея на этой части рассказа. Алина видит – он явно поседел. – Я в порядке, правда, – шепчет Алина, заглядывая в глаза тренеру. Знает, как он всегда за неё переживает, знает, как ему тяжело переживать все её травмы, падения и любые повреждения. – Не сказал бы, – грустно улыбается Даниил Маркович, отойдя от вновь пережитого момента. – Что-то не так? – У тебя температура 38.5, все симптомы простуды в тяжёлой форме и явные признаки переутомления, – перечисляет Глейхенгауз, вспоминая лицо врача, отчитывавшего его за то, что девушку в таком состоянии вообще притащили работать. – И спина обострилась, да? Последнее – явно его предположение, этого врач по бессознательному телу определить бы не смог. Алина кивает, что уж от него-то скрывать, всё равно он её с работы не снимет. – Ну и куда ты с таким набором? – Вы сейчас звучите, как Этери Георгиевна, когда двенадцатилетние девчонки приносят ей заготовки программ с двумя-тремя четверными, – Алина улыбается, впервые за последние несколько дней делая это с желанием. – Боже, не напоминай, меня от Двоеглазовой чуть инфаркт не хватил, – отмахивается тренер, расплываясь в ответной улыбке. – Но, Алин, я серьёзно. Видя его вмиг вернувшееся к первоначально серьёзному виду лицо, Алина сама чуть нахмурилась. – Даниил Маркович, ну когда меня болячка останавливала? Спина обострилась вчера, тут уж я не могла предугадать, а простуда пройдёт, не страшно. – Тебя же не переубедишь, да? – Сами такой воспитали. Глейхенгауз кивает – она опять права и выходит победительницей, пусть и из спора. – Ладно, – сдаётся он, – меня, конечно, убьёт Тутберидзе, но против паровоза не попрёшь, поэтому полежи ещё минут двадцать, я позову врача, он тоже прочитает тебе нотации, а потом за работу. – Спасибо, с меня шоколадка, – слегка поднимает уголки губ Алина. – Лучше уж коньяк. – Договорились. *** Из медпункта Алину выпустили через полчаса, и уже в первые десять минут обсуждения сценария с Траньковым и Хрусталёвым она успела пожалеть о своём решении не остаться в тихом и спокойном медицинском кабинете. Кто вообще додумался решать рабочие вопросы у катка? – Тогда так и оставляем, да? Я на льду, вы с Алиной на земле, – подытоживает Максим, мельком поглядывая на порой застывающую в своих мыслях Алину. – Да, отлично, – соглашается Хрусталёв. – Алина? – Да, согласна. Остаётся ещё пара десятков, если не сотен вопросов, но с ними они справляются на удивление быстро и без разногласий. – Что ж, до встречи через два часа, – улыбается Максим, пожимает руку Диме и забирает Алину на отдых в гримёрку – видит, что сама она дойдёт только к концу перерыва. – Что-то ты совсем раскисла, чемпионка, – решает завязать диалог Максим. – Сама поражаюсь. – Ты хоть терафлю какой-нибудь выпила? – Нет, а стоило? В эту секунду Траньков видит перед собой не взрослую девушку, прошедшую очень многое, а маленькую Алину, о которой нужно позаботиться. И он заботится: осторожно заводит её в гримёрку, укладывает на диван, накрывает пледом и сооружает из подручных материалов подобие подушки. Дотрагивается до лба – снова температура. – Ох, горе ты луковое, сейчас вернусь, – кидает он и направляется на поиски ближайшей аптеки. *** – Алинка, я с лекарствами, – восклицает Максим, заходя в гримёрку девушки с поднятой вверх рукой с пакетом, наполненным медикаментами. – Ой. Загитова не смогла разделить его радость, потому что заснула и видела примерно третий сон, укрывшись тем пледом, что он ей дал, с ног до головы. Осторожно пройдя к дивану, Траньков поправил чуть сползшее одеяло, немного повернул девушку, чтобы она не упала на пол, и положил пакет с лекарствами на рядом стоящий столик. Быстро пишет записку с указаниями по приёму лекарств, удостоверяется в том, что время на сон у фигуристки есть, и выходит из комнаты, закрывая дверь. *** Когда Алина проснулась, состояние было ещё хуже: к перманентной боли в голове добавились боль в горле и явно заложенный нос. В глазах всё плывёт, кружится и сливается в цветные пятна. Мысли роятся в голове, их жужжание усиливается с каждой минутой, кажется, что голова-улей сейчас лопнет. Всё тело горит, и это отнюдь не от глубоких чувств к любимому человеку, от этого жара хочется избавиться, но ничего не помогает, отчего доминирует лишь желание залезть на стену, пытаясь выбраться из собственной кожи. Затуманенный взгляд натыкается на пакет с не определяемым содержимым и листок бумаги рядом с ним. Алина поднимает руку, словно привязанную к многотонной гире цепями, и подносит к глазам записку. Сфокусировать взгляд тяжело, очень. Невероятными усилиями воли мозг умудряется расшифровать написанное: «Алина! Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше после небольшого отдыха. Я успел найти аптеку и принёс тебе лекарства, которые должны помочь облегчить твоё состояние. Советую следовать инструкции и обязательно выпей «Терафлю», рекомендую по собственному опыту. Будем ждать тебя на съёмочной площадке, позовём за полчаса до мотора!» – Нужно будет обязательно поблагодарить Максима, – бормочет себе под нос Алина, слабо улыбаясь такой заботе. Быстро (по мере своих возможностей, разумеется) разобравшись с таблетками, каплями и спреями, Алина принимает лекарства, разводит в кружке кипятком порошок, рекомендованный Максимом, поправляет макияж и причёску и отправляется на съёмку. *** – Да! – Восклицает Алина и подпрыгивает со своего места с поднятыми вверх кулаком в победном жесте. Пусть кто-то скажет, что это неспортивное поведение – радоваться за свою сокомандницу, когда её соперница ещё не выполнила второй прыжок, но для Алины, как профессионала в фигурном катании, исход понятен, и её реакция вполне нормальна – она радуется не просто за сокомандницу, а за подругу, тяжелейший путь которой она видела и помогала пройти. Алина тут же хватает телефон и скидывает сообщение в чат девочек из группы, в ответ сыплются восторженные кружочки, голосовые и сообщения с поздравлениями. В этот момент объявляют официальные результаты, и Камилу на всю страну нарекают чемпионкой. Кажется, плохое самочувствие отступает, когда она видит счастье на лицах Камилы, тренерского штаба и болельщиков. Даже улыбка на её собственном лице уже не кажется мученической и натянутой – только искренность и восхищение стойкостью подруги. Эндорфины в крови определённо помогают иммунной системе бороться с захватившей организм дрянью, и Алина ощущает прилив сил и энергии. Далее всё довольно сумбурно, но празднично: объявление победительницы, награждение, фотосессия. Алина не успевает лично поздравить Ками – уже пора начинать личный турнир мужчин. Однако эта часть вечера проходит на ура – у девушки явно улучшилось самочувствие, и турнир прошёл более активно и красочно. Конечно, помогала и обстановка: болельщики, с замиранием сердца наблюдающие за каждым прыжком и ярко реагирующие на любой элемент, спортсмены, творящие историю, и поддержка от находящихся рядом близких друзей. Мужское первенство оказалось более накалённым и непредсказуемым по сравнению с женским, и это не могло не радовать. Алина радостно объявила победителя, посмеялась с «противостояния» Гриши и Камилы, которое так обещал Траньков, и с довольной улыбкой завершила соревнование. Зрители начали расходиться, фигуристов атаковали болельщики, а ведущие получили полную свободу. Алина попрощалась со всеми коллегами и направилась в гримёрку – до сапсана оставалось всего ничего, нужно успеть собраться. Благо вещей у неё не так много, проблем возникнуть не должно. Сборы, отъезд на автобусе, проверка багажа и билетов, и она наконец опускается на своё место в поезде, уже предвкушая возвращение в квартиру, где её ждут. Максим присаживается рядом с ней. – О, какая прелестная компания мне досталась! – Широко улыбается тренер. – Взаимно, – улыбнулась Алина. – Как ты? – Думаю, это теперь мой любимый вопрос, – хихикает в ответ Загитова, вспоминая вчерашнюю жеребьёвку и сегодняшний разговор с тренером. Видя озадаченное лицо Максима, Алина смеётся ещё сильнее, и, немного успокоившись, пересказывает ему ситуации. Теперь уже хохочут оба. – Так, а если серьёзно? – Отойдя от смеха, спрашивает Траньков. – Стало немного хуже, снова чувствую себя больной, – шмыгает носом Алина, слегка теряя задор. – Сейчас дам тебе лекарство, а то получить от некоторых неохота, – смешно подвигав бровями, с явным намёком говорит Максим, и тянется к дорожной сумке. Через минуту в руках у Алины оказывается пакетик-саше, ещё через две – кружка с кипятком от улыбчивой проводницы. – О, погоди, давай позабавим людей контентом, – останавливает Алину Траньков, когда девушка уже собирается вскрыть пакетик. Он достаёт телефон, открывает телеграмм и включает запись кружочка. Сначала снимает своё лицо, затем переводит камеру на Алину. – В Москву? – Спрашивает та, махнув перед этим пакетиком с лекарством. Максим вновь возвращает камеру на себя и кивает вместо ответа. Видео отправлено, и оба заливисто хохочут, пока смех Алины не переходит в кашель. – Так, давай разводи порошок, пока нас не выбросили на ходу за распространение инфекции. Дорога до дома проходит просто прекрасно. *** Дверь легко открывается после поворота ключа, являя Алине вид на тёмный коридор. Чуть нахмурившись, она включает свет и проходит в квартиру, запирая за собой дверь. Она успевает лишь поставить сумку на тумбу и положить ключи на комод, когда на неё налетает Масару, а следом и Джерри. – Мои хорошие, я уже испугалась, – Алина присаживается на корточки, одаривая вниманием обеих любимиц. – Значит, мой план удался, – изображает злобный смех Женя, появляясь из-за угла гостиной. – Так это из-за тебя у меня чуть сердце от страха не остановилось? – Прищуривает глаза Загитова, смотря на ухмыляющуюся девушку. – Накажешь? – Злодейская ухмылка перерастает в эмоцию иного плана, и Алине вновь становится жарко. Но это ощущение ей нравится. – С удовольствием, но сначала я вылечусь, – вздыхает она. Алина поднимается на ноги, снимает куртку, шарф и шапку, и подходит к девушке, нахмуренно смотрящей на неё. – Заболела? – На лоб сразу приземляется мягкая ладонь, и Женя хмурится, ощущая кожу слишком горячей. – Вы с Ками такие одинаковые, – улыбается Алина. – Мне начать ревновать? – Наигранно-обиженно возмущается Женя. – Или просто сделать так? Она резко врезается в любимые, чуть обветрившиеся губы своими, втягивая девушку в такой желанный поцелуй. – Заболеешь ведь, дурочка, – Алина еле заставляет себя отстраниться. – И так Ками точно не делает. – И на том спасибо, – отвечает на последнюю фразу Алины Женя, поглаживая девушку по щеке. – А если и заболею, то не страшно, вдвоём ведь болеть веселее. Поцелуи не закончились. *** Утро началось не с будильника, не с душа и не с кофе – утреннюю тишину разрезал громкий кашель. Алина подрывается на кровати, поворачиваясь к зашедшейся в приступе кашля Жене. Она подползает ближе, плавными круговыми движениями гуляя по спине девушки руками, пытаясь контактом кожа к коже облегчить её состояние. Спустя пару минут кашель прекращается, и Женя откидывается на подушки, притягивая младшую в объятия. – Как ты? – Впервые за пару дней этот вопрос задают не ей, а она. – Доставай лекарства. Болеть вместе действительно веселее.