Косы

Какаши всегда считал, что его мозолистые пальцы предназначены лишь для куная, но сейчас тихо, почти неспешно он перебирает доходящие до лопаток волосы. Серые глаза сосредоточенно, как на поле боя, следят за каждым движением рук: прядка влево, прядка вправо — все, как показывала Сакура. Волосы мягкие, светлые, как у него самого, скользят сквозь пальцы, но не выбиваются из плетущейся косы — Какаши заплетал дочь уже много раз, эта техника плетения въелась в подкорку мозга даже без шарингана, потому коса получается прочной, аккуратной, без торчащих в разные стороны волосинок, как это было в самом начале. Какаши улыбается сам себе и превращает левую прядку волос в центральную с едва слышным вздохом — кажется, они немного опаздывают. Впрочем, Шикамару давно привык, что Шестой задерживается на час, проводя время с дочерью. Непривычная тишина расползается, украдкой касается кончиков его пальцев, как будто каждое прикосновение к светлым прядкам волос рождает молчаливую атмосферу. Детские ручки задумчиво теребят подаренную на третий день рождения любимую куклу, и Какаши даже не нужно видеть лицо дочери — знает, что сейчас между бровей залегла складка, как у него самого, и недовольно поджатые губы — как у Сакуры (особенно в те моменты, когда она примеряет на себя роль «плохого полицейского» в воспитательных целях). Размеренно перебирая светлые волосы, Какаши ждет, когда задумчивость извергающимся вулканом перельет через край и реки вопросов нахлынут на него с головой. Сначала раздается тихий недовольный вздох, прежде чем девичий, немного робкий голос нарушает повисшую тишину. — Папочка, — улыбка тут же расцветает у него на губах — Какаши всегда млел перед дочерью, окончательно и бесповоротно уже на протяжении четырех лет. Правая прядка волос снова стала центральной. — Да? — Научи меня плести косичку, — все это время кукольные волосы не желали заплетаться в прическу, рассыпались и не походили на собранные волосы хозяйки, заставляя ту негодующие вздохнуть и надуть губки. Рука у Какаши дернулась. Коса предательски начала распускаться, но со всем опытом, вложенным в его руки, Какаши быстро собрал вместе светлые пряди и закрепил косичку резинкой для волос — знает, она должна держать косу плотно, не скользить и не спадать, иначе прическа быстро развалится, как это было в самом начале. Слова не хотят произноситься, и Какаши хватает воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, растерянная и не желающая терять привычную среду обитания. Взгляд серых глаз падает на лежащую на девичьих коленках куклу, которую маленькие пальчики задумчиво теребят — две пряди соединялись в спираль, но распускались, так и не походя на косичку. Какаши знает, нет ничего страшнее, чем невинная детская просьба о косичках — привычный утренний ритуал, когда Сакуре нужно в госпиталь пораньше, исчезнет, как корявые, с торчащими в разные стороны волосинками косички. Детские пальчики будут заплетать себя сами, превращать длинные пряди в красивую прическу, и так раз за разом, до тех пор, пока маленькая ручка не превратится в руку взрослой женщины, которая махнет на прощанье родителям, когда выберется из дома-гнезда. В конце концов их с Сакурой дочь всегда была не по годам взрослой и самостоятельной. Видимо, настал тот момент, когда отцовские косички останутся в воспоминаниях, далеких и горячо любимых. Тихий, немного грустный вздох тут же срывается с его губ, но Какаши не успевает ничего сказать — робкий девичий голос раздается снова: — Момо тоже хочет такие же косички, как у меня, — дочка обернулась и посмотрела на Какаши, сверкнув серыми глазами, — но у меня не получается так красиво, как у тебя, папочка, — и тут же указала пальцем на любимую куклу и нахмурилась, так же, как это делает он сам. — Она все время расплетается! Медленно, почти мучительно Какаши берет в руки вязаную куклу, так, словно ему физически больно прикасаться к вязаным блондинистым волосам. Если Сакура узнает… Какаши может заранее предугадать, что скажет на это его любимая жена. Мягко улыбнувшись, она тихо посмеется и ласково произнесет: — Неужели ревнуешь к кукле? Ответом будет искреннее «да», но отказать дочери — невыполнимая задача, потому Какаши делит волосы кукле на три пряди под пристальным взглядом и начинает плести — прядка влево, прядка вправо. Серые глаза дочери вмиг загораются: — Так надо было три?! — с чувством восклицает она и пытается самостоятельно сделать прическу — точь-в-точь, как показал Какаши. Коса получается не очень ровной, но с каждым движением руки она все больше становится похожей на нужную прическу, а не на спираль из двух прядей, отчего дочь сияет и улыбается так, словно уголки губ должны касаться ушей. — Спасибо, папочка! Радость с привкусом горечи окутывает его с головой. Кривая улыбка расцветает на губах, как роза, и Какаши мягко отвечает: — Уверен, Момо будет рада прическе. Как самый настоящий маленький заговорщик, дочка медленно наклоняется к его уху и тихо-тихо шепчет: — Мои косички все равно будут самые лучшие, потому что их плетешь ты, папочка. Какаши, расслабившись, беззвучно смеется и соглашается. Ведь папины косички не планируют уходить в горячо любимые воспоминания.