Гроза

В ночной тишине слышатся приглушённые голоса редких подлунных птиц. Лишь они да потрескивание постепенно затухающего камина нарушают идиллию ночного беззвучия. Лишь они сопровождают её уже многие, многие ночи. Вот, выпустив пару последних искр, и будто потратив на них все свои последние силы, будто желая погибнуть самому, но спасти хотя бы их, окончательно гаснет огонь в камине, оставляя звёздам и когтю месяца, режущему небо, освещать комнату и тёмную фигуру, неподвижно сидящую в ней. Она помнит, как в такие звёздные ночи холодный лунный свет отражался от острия клинка. Помнит, но всей душой желает забыть и не вспоминать никогда. Но не вспоминать не получится, ведь она сама– самое большое напоминание о тех минутах, часах, днях и годах, которые она желает стереть из памяти. Звук тихого вздоха разгоняет сгустившуюся, почти осязаемую тишину. Ноющая, преследующая её долгие годы боль в ноге не даёт уснуть, лучше всяких других методов показывая, что скоро выдастся гроза. Эта боль с ней почти всегда, она уже привычна, но именно перед грозами нога начинает ныть особенно сильно. Фигура тянется к стоящему рядом бокалу, залпом опрокидывая его в себя и лишь немного хмурится: алкоголь уже давно не приносит облегчения, лишь притупляет ощущения и даёт ей сделать пару вдохов. Бокал отставляется в сторону, а фигура запрокидывает голову, не давая одинокой слезе скатиться по щеке. Вот ладонь поднимается и проходит под глазом, стирая любые следы слёз на лице. Она уже давно дала себе клятву в том, что никто, даже она сама, даже тишина ночного воздуха не услышат её рыданий. Слёзы– непозволительная роскошь для неё и подобных ей. Да, пусть это всё в прошлом, пусть она больше никогда не возьмёт в руку меч, не направит его на кого-то другого, но в душе она всё так же там, на поле брани, рубит чужие руки и головы, рубит чужих и своих,– о, а ей очень часто приходилось делать и это– лишает жизней тех, кто встал против её господ, её бога. Рука, вытершая слезу, на мгновение замирает на скуле, проходясь подушечками пальцев по коже, прежде чем вся ладонь прикасается к щеке. Она опускает голову, скользнув пальцами ниже, оглаживая скулу и задевая уголок рта, проходит, едва прикасаясь кончиками пальцев, по губам, чувствуя сухость и потресканность кожи, берёт себя за подбородок. Очерчивает челюсть, опуская обе руки себе на шею, а одну из них после уводит на ключицу, где прижимает пальцы плотней к коже. Она хотела этого, хотела прочувствовать зарубцевавшиеся шрамы, оставленные на коже уже очень, очень давно. Она прикрывает глаза, опуская обе руки и вновь замирает, чувствуя пробирающийся под одежду холод, который неприятно кусает за больную ногу: камин уже давно потух и тепло, ставшее единственным спасением от боли –кроме элексиров– уже растворилось в ночном воздухе. Фигура поднимается и, чуть прихрамывая на одну ногу, подходит к затухшему камину, останавливаясь перед ним. Многие думают что она– как пламя, стремится вверх и сжигает всё на своём пути, что огонь в её душе с годами не затухает, а только разгорается в душе, но сама она... ... Давно прогорела изнутри и сейчас самой себе напоминает затухший камин, на который направлен её взгляд. Лёгкое заклинание, всего лишь одна магическая искра и вот, огонь бы вновь весело отплясывал в камине, бросая причудливые, танцующие тот же неведомый вальс тени на стены и пол, но нет. Она не маг, никогда не была им и никогда не хотела стать, она та, чьей магией является смертельный танец клинка в руке. И ведь эта её своеобразная "магия" не может помочь нигде, кроме поля брани. Её умения заканчиваются на умении убивать, и за это она проклинает себя уже очень, очень давно. Но проклятия ей тоже неподвластны, поэтому прямой сейчас она чиркает кремешком, давая кучке маленьких, таких ничтожных искорок шанс стать пламенем, которое может как обжечь, так и согреть. И вновь потрескивание пламени начинает разбавлять тишину, а фигура всё так же неподвижно стоит у камина, вслушиваясь в этот тихий треск и наблюдая за танцем искр, который постепенно переходит в смертельно опасный танец языков огня. Этот танец напоминает ей саму себя в молодости, на балах, кружащуюся в изящном танце с любимым молодым человеком, который так же задорен, счастлив, жив. Её захлестнуло волной воспоминаний, она погрузилась в них, тревожа старые, давно загрубевшие шрамы на сердце. Она помнить каждое мгновение своей жизни, помнила их все до единого, хотя многие из них ненавистны ей. Вот перед глазами проносится юность, самая прекрасная пора в её жизни, каждое напоминание о которой отдаётся в груди тупой ноющей болью. Вот, она– юная благородная особа, облачённая в прекрасное пышное платье, её шея и руки увешаны драгоценностями, а волосы прекрастным водопадом ниспадают на плечи. Вот семья, всегда готовая поддержать и закрывающая её собой до самого конца. Вот– любимый человек, его мягкая ласковая улыбка, с которой он окровавлеными губами шепчет ей: "Ты не должна остаться здесь, ты должна спастись...". Вот его глаза, такие родные и знакомые, редкого льдисто-голубого оттенка, в которых навсегда застыла гримаса боли и отражение её полного страдания лица. Она помнит каждую мелочь о них, помнит, не желая стирать из памяти самых близких ей людей, но желая стереть воспоминания о их смертях. Но память– это не лист бумаги, который можно сжечь, чтоб навсегда избавиться он написанных в нём слов. В какой-то степени память похожа на человеческое тело. Каждое ранение остаётся шрамом на теле, они все разной формы и размера, они все получены по разному, но они все останутся с тобой навсегда, что бы ты не предпринимал. Да, какие-то мелкие ранки часто проходят, не оставляя после себя ничего, но ведь есть ранки маленькие, но глубокие? А что делать с огромными рубцами, оставшимися после зияющих дыр на некогда чистом и нежном теле? Их можно попытаться залечить, скрыть, убрать, забыть, но они всё равно останутся с вами до конца вашей жизни. Так же и память Всё, что мы пережили, остаётся у нас в памяти. Какие-то незначительные моменты мы забываем, ведь не придаём им большого значения, а какие-то серьёзные ситуации остаются с нами навсегда, как бы ты ни пытался их забыть и избавиться от них. Остаётся только привыкнуть. Привыкнуть к застывшим помертвевшим лицам людей, которые раньше были одной из главных составляющих её жизни. Лицам, которые теперь преследуют её в кошмарах, не давая уснуть наравне с ноющей болью в некогда раздробленном колене. Фигура качает головой, наконец уводя взгляд с огня в камине и медленно проходит обратно к креслу, в которое падает с полным боли и усталости вздохом. В далеке за окном рождается всё ещё тихий гул грома. Пока он слаб и совсем не окреп, но уже скоро разразится буря, которая врядли кончится до утра. А фигуре, опять замершей в кресле, нет никакого дела до этой грозы. Воспоминания о былом уже захлестнули её, теперь она не сможет выбраться из этого водоворота смерти, любви и боли... Когда-нибудь она сможет отпустить и жить дальше, но когда же настанет это "когда-нибудь"? Когда она сможет освободиться от своего прошлого и начать жизнь настоящим? Когда? Пока она способна только глушить боль алкоголем, сидя у камина во время ночной грозы... *** Тихо потрескивает затухающий камин, теряющийся на фоне щебетания первых птиц, которые с радостью пьют влагу, оставшуюся после страшной ночной грозы, бывшей, видимо, гневом богов на грешное человечество. Вот где-то далеко едва слышно кричит петух, пробуждая жителей выходить и приступать к своим рутинным делам, а вот слышатся первые голоса людей, вышедших в поля и прикрикивающих на скотину. Наступило утро, ночная гроза осталась далеко в прошлом...