Видно свет из мастерской.

Из мастерской льётся свет. Яркая полоска пятнает доски палубы, слепит, привлекает внимание, игриво подрагивает. Море — тёмное полотно, ночь отчего-то выдаётся как назло бессонная и безлунная. Хотя бессонница вовсе не у Санджи, что сейчас в ночи крадётся к чужой приоткрытой двери. Если подумать, почему сразу чужой? На их маленькой Мэри не так уж много пространства, чтоб делить углы на «своё» и «чужое». Значит всё в порядке. Значит, он имеет право тут находиться. Может, ему что-то да нужно в мастерской. Не в персональной мастерской Великого Снайпера, а в обычном таком общем помещении. Ну и пусть сейчас два часа ночи! Ну и пусть. Усопп же тоже не спит, да копошится там, почему у Санджи нет такого же права?! Да, Санджи успокаивает себя, одёргивает, пытается отмыть свои грехи в собственных же глазах. Следить за своими сокомандниками в ночи — плохо. Но ещё хуже закрывать глаза на их проблемы, о которых эти самые сокомандники вовсе не хотят говорить! Санджи заметил ещё тогда, когда Усопп стал опаздывать на завтраки. Санджи злился, не так, как на злосчастное «Маримо», нет, «Носатик» не вызывал у него такой агрессии до скрипа зубов, да и не вызовет скорее всего, вовсе. Просто злился, что тот не ест, и, судя по остальным уликам, не спит. Была в Усоппе какая-то загадка. Отчего трусишка, каких свет не видел, ушёл в море? От чего кричит он так отчаянно о приключениях, в которых никогда не бывал? Чего строить из себя того, чего нет, и не будет? Санджи не заметил, как раздражение переросло в любопытство. И любопытство это подкалывало его ночами, когда он старался заснуть, бегало меж лопаток, когда он вставал в пять утра, мешалось ему, когда он готовил завтрак. Оно обострялось, когда он замечал очередные следы чужих бессонных ночей. Синяки под глазами на смуглой коже видны ярче, как и западающие скулы и без того худом лице, да и дрожь обычно твёрдо натягивающих резинку рогатки пальцев выдаёт его с потрохами. Но вот опоздания на завтраки… Да, всё началось с них. И ими же окончится. Санджи должен выяснить, как Усопп посмел вчера пропустить завтрак, не явиться, проспать. Он терпел опоздания, но это стерпеть уже не смог. Неужто есть в мастерской что-то настолько интересное, что перебивает желание есть то, что Санджи с такой любовью для них готовит? Усопп сидит спиной за столом рабочим. Санджи ухмыляется. Не видно с такого угла, что же снайпер там такое делает. Придется подойти поближе, придется утолить любопытство, что колет под ложечкой, что не дает ему самому высыпаться. Санджи ступает в темноту с грацией кошки. Только вот предательский ботинок — не кошачья лапа, а скользкий пол — обстоятельство более чем непредвиденное. Да кто вообще моет пол в два часа ночи?! Санджи падает практически бесшумно –цепляется за дверь, отворяет её нараспашку, и, цепляясь руками за воздух, вваливается в мастерскую. Он падает на коленки, заваливается вперёд, разъезжаются руки и ноги. Да, он не повар и не боец, он — оленёнок на льду. — Что вы, джентльмен, тут забыли? Усопп, кажется, бредит из-за недосыпа. Какой из Санджи сейчас джентльмен? Издевка или просто неудачное обращение — Санджи злится, чувствуя, как кровь приливает к лицу, и, опираясь на ручку двери, он встаёт, наконец, на ноги. — Это ты что тут забыл в два часа ночи?! — огрызается он, отряхивая влажные брюки. — И кто полы в такое время моет! Я вообще-то пришёл выяснять, с чего ты решил, что прогуливать мои завтраки — хорошая идея. — Санджи? — Усопп мотает головой, словно отгоняя виденье. — Это ты? Ох, Морские Короли! Прости, я ничего плохого не имел в виду!.. Санджи подходит к столу. Ему хочется стукнуть Усоппа, так сильно хочется, но тут он вдруг замирает, нависая, заглядывая, наконец, через плечо парня на его рабочий стол. — Что это? Ты из-за этого уже пару дней как не спишь? — Э-это? — Усопп заикается, он уже успел прикрыть лицо руками и перепугаться почти до смерти, явно ожидая расправы. — Ах, это! Знаешь, недавно Нами попросила соорудить для неё кое-какое оружие… вот я и сел за него. Увлёкся слегка, кажется. Голова совсем в тумане. Пока сюда шёл — краску разлил, сам о дверь стукнулся потому что. Вот и пришлось в ночь всё протирать, засохло бы — от палубы пришлось бы наждачкой отдирать. Волшебное «это для Нами» подействовало за одно мгновение. Санджи расплылся в удовлетворённой улыбке. Ох, если бы Усопп изводил себя ради Луффи или Зоро, его б это разозлило не на шутку. А раз для женщины, для милой, дорогой, волшебной Нами — то да, это можно. Это же существенно меняет дело! Санджи заметно расслабляется, кажется, забывая даже о своём позорном падении, и в каком-то несвойственно нежном жесте кладёт руку на плечо Усоппа. — Я принесу кофе. И ты мне всё расскажешь, хорошо?

***

— Дорогая Нами такая смелая! — Санджи расплывался от любви. — Попросить оружие! Ради защиты милой Виви и Алабасты! Ах! Я в таком восторге! Усопп, а ты, оказывается, не такой уж бесполезный парень! Усопп склонился над посеребренным подносом. На нём — кофе. Чёрный, отражающий его длинный нос, как зеркало. Усопп вдыхает запах. Свежий, горячий, бодрящий даже так, на расстоянии. Он не верит, что это — для него. Не нагоняй и не упрёк, а жест какой-то удивительной заботы. — Это для меня? — Да, для тебя! Раз ты ради Нами так стараешься, так и быть, прощаю! Но если ты вдруг что-то напутаешь из-за сонливости, это будет катастрофой! Выпей давай, это не яд. Проснёшься хоть. Кстати, я могу закурить? Усопп сухо кивнул, неуверенно выхватив со стола кружку. Санджи удовлетворённо улыбается, тем самым подталкивая нерадивого мастера сделать глоток. — Ох. Вкусно. Крепко, но вкусно. Без молока как-то непривычно, знаешь ли. По Усоппу видно — яркий вкус был для него в новинку, он это не скрывает. — На здоровье. Правда, какое тут здоровье, если я тем самым подпитываю твой недосып. Эх, как доработаешь — покажись Чопперу. За здоровьем тоже надо следить. Чиркает спичка по коробку. Одна искра — и сигаретный дым быстро заполняет небольшую комнату. Санджи приоткрывает дверь — впускает свежий воздух. На удивление, тишина, повисшая между ними, ощущается более напряженно, чем прежде. Санджи не уходит, мнется в дверях. Будто что-то его держит в этой тесной мастерской, не даёт выйти на палубу, да пойти, наконец, досыпать свои заслуженные три часа. Будто оставить сейчас Усоппа вот так, с кружкой кофе в полном одиночестве — полная бесчеловечность. Усопп, конечно, так не считает, ему удобнее было бы сейчас остаться в одиночестве. Но повар и не думает покидать мастерскую. — Слушай, Усопп. — Санджи выдыхает идеально ровное колечко дыма, ловя на себе завороженный взгляд снайпера. — Ты ж, по факту, стрелком у нас числишься. Канонир, если пиратские словечки сюда приплетать. Так почему ты занимаешься тем, что сооружаешь оружие? Ещё и Мэри чинишь периодически, как мы её громим. Это не претензия, просто интересное у нас всё-таки распределение сил в команде, не находишь? — Ах, ну, да? — Усопп нервно пожимает плечами. Ещё разок громко отхлебывает кофе, обдумывая, стоит ли весь этот разговор того, чтобы его замять. Но в два часа ночи после нескольких дней недосыпа ни одна тема не кажется табуированной или плохой. — Я много чему научился ещё с малых лет. Пришлось, так сказать. — У тебя было тяжелое детство? Усопп вздыхает, прикрывая глаза. А у кого на этом корабле детство было не тяжелым? Нет, правда! Все они в пиратской команде не от счастливой жизни очутились, явно. И, нет, харизма и настойчивость Луффи в этой ситуации оказалась вовсе не причём. Тут даже не примерить, кому хуже пришлось и больше от вселенной досталось — все хлебнули пару ложек дегтя, а вот бочка мёда на горизонте жизни как-то не маячила вовсе. — Я рано остался один. Быстро научился всё чинить, и мастерить, и стрелять из рогатки, это был скорее вопрос выживания. Мой отец — сам пират, ушёл в море, да так и не вернулся. Мама… а мама умерла от болезни. Она так отца и не дождалась. Как, собственно, и я. Усопп взглянул на Санджи. В его голубых глазах качнулась горечь. Не жалость, как обычно бывает после посвящения друзей в такие истории, нет. Именно что горькое понимание, такое детское и наивное, какое бывает только у людей, что подобное пережили сами, на своей шкуре. Тонкие губы повара дрогнули, и он бесконечно грустно улыбнулся. Кофе чёрный, а взгляд — печальный. — А, вот оно как. Теперь я понимаю. И лёд тронулся.

***

Усопп и не ожидал, что Санджи может быть таким на удивление заботливым малым. Конечно, Санджи готовил для команды — это ли не верх заботы? Но обычно знаки внимания в виде сердечек в еде да излишне вычурных напитков доставались женщинам. Да даже если не женщинам, у Санджи будто бы ко всем было особенное отношение. Нами и Виви всегда получали самое лучшее со стола и несколько десертов сверху. Для Луффи всегда была уготована лишняя порция мяса; наверняка аппетит капитана — главный вызов для умений Санджи. Зоро же помимо бесконечных стычек и драк баловался своими любимыми, но бесконечно простыми блюдами из риса — сашими и онигири. Чоппер, только недавно к ним присоединившийся, был одарен сладостями, как самый младший, и, как оказалось, самый чуткий член команды Соломенной Шляпы. А что было у Усоппа? На деле — ничего. Но Усоппу не приходилось от зависти кусать локти, нет, он в целом к такому был вполне равнодушен. Они с Санджи не были близки, и, раз уж приткнуться в плане гастрономических извращений у них не получилось, то, что уж сожалеть и лить крокодильи слёзы? Усопп ел всё, предпочтений у него не было, а сердечки из супа вылавливать — это дело наживное. До этой самой ночи подвижек в получении особенного угощения у Усоппа не предвиделось. Да, когда Санджи упал в его мастерскую, всё между ними изменилось. Это были движения льда, который, казалось, никогда с места не сдвинется и не подтает. Но нет, наконец, Усопп получил от Санджи этот жест доброй воли. Да, пускай это просто крепкий чёрный кофе, но, чёрт возьми, это был крепкий чёрный кофе в два часа ночи, который Санджи лично приносил в мастерскую! Это стало началом, отправной точкой. Сначала Усопп думал, что тепло в его груди разливается из-за излишне горячего кофе. Но вот кофе имел свойство остывать, а чувства распалялись с каждой ночью лишь сильней.

***

Их отношения были странными. Для всей команды на вид ничего между Усоппом и Санджи ничего не изменилось. Днём — всё такие же сокомандники, не слишком близки, не слишком далеки, держат удивительно тесный нейтралитет. Но вот ночью, как только все ложились спать, а солнце скрывалось за горизонтом, волны стихали, карты переворачивались, и в мастерской и на камбузе синхронно загорался свет. Санджи приходил каждую ночь. Сначала на подносе действительно был только кофе, но это начало меняться, так же постепенно, как и их разговоры. Сначала они были поверхностными, светскими почти что. Потом, постепенно, словно ныряя, они набирали глубину. Личные темы, разговоры о вкусах, о чувствах, о мужчинах и женщинах, о прошлом. Если Усопп обмолвился раз, что мама его вкусно пекла, то получал на подносе круассаны. Или кусочек яблочного пирога. Если Усопп упоминал, что всё-таки любит добавлять в кофе сливки, то небольшая округлая молочница появлялась на подносе как по волшебству. Он этим не пользовался, просто, наконец, урвал должную долю внимания и заботы любвеобильного повара, который, на удивление, всё мягче и теплее на него смотрел, всё чаще рассказывал о своих переживаниях, таких, о которых вряд ли болтал с кем-то другим из команды. — Что тебе так нравится в женщинах, а, Санджи? — Они мягкие и тёплые. Всегда приятно пахнут. Всегда чистые. Их хочется защищать. Хотя меня восторгает, если они могут сами за себя постоять. Много чего, Усопп. Сложно перечислять. Санджи пожимает плечами. Усопп чувствует, как противно свербит где-то в районе груди. Усопп ведь совсем не мягкий; его руки — тонкие, кожа да кости, Санджи сам так говорит, тыкая в выпирающие через комбинезон рёбра пальцем да обещая его откормить. От него пахнет краской, что он покрывает поверхности, древесиной, что он пилит, металлом, что он гнёт; этот запах — далёк от флёра сладких мандаринов, что оставляет после себя Нами, далёк и от дорогих духов Виви. Усоппа не хочется защищать, Усопп постоять за себя может лишь тогда, когда случай поджимает. Но почему-то Санджи всё равно приходит к нему в мастерскую, как только в ней загорается свет. Его руки ложатся на затекающие плечи. Усопп прячет румянец, опускаясь лицом вплотную к бумаге, на которой пишет инструкцию к Клима-Такту. Прикосновения их уже и не дружеские, хотя и грани не переходящие. Всё это — между ними. Маленький секрет, их разговоры по душам, вкусная еда, разработка оружия — всё внутри мастерской, за её пределами это растворяется в бесконечных волнах Гранд Лайна.

***

Однажды Санджи не пришёл. Из-за сбитого режима сна дни смешались, сменяли один другой совсем неощутимо, и Усопп так-то их не считал, но только сейчас до него дошло — Санджи, так-то, не спит вместе с ним, деля бессонные ночи напополам. Усопп вышел из мастерской, прикрыл дверь, не туша лампу; вдруг всё-таки разминутся, корабль, конечно, маленький, но шанс всегда есть. На камбузе тоже горел свет. И дверь была открыта. Усопп дернул её на себя, резко и нетерпеливо, сам того от себя не ожидая. Санджи спал прямо за столом. Его голова мягко лежала на сложенных руках. Турка с кофе томилась на плите; наверняка, он уже остыл. Усопп подошёл ближе, заглянул в умиротворенное лицо повара. Длинные ресницы дрожали, будто тот видел какой-то беспокойный сон. Парень неосознанно протянул руку вперёд, дотронулся до светлых волос, ошеломительно мягких и гладких. Усоппу хотелось остаться здесь подольше и гладить их часами.

***

Санджи свои чувства если не отрицал, то игнорировал, мастерски изворачиваясь от любых вопросов к самому себе. Усопп, конечно, не девчонка, возится с ним как с писаной торбой — не уважать его, как Великого Война Моря, коим он грезит стать. Но отчего-то окружать носатого снайпера теплом и заботой хотелось на уровне с прекрасными дамами, если не больше. Кофе этот, выпечка, разговоры. Они кружили голову сильнее любых коротких юбок. Усопп — такое восхитительное существо, кожа у него на удивление мягкая, даже когда тот весь в краске, от кончика длинного носа до пят, и это Санджи не отталкивает, наоборот, забавляет. Хочется стереть эту краску с лица мягким движением, лишь бы ещё разок, лишний и дерзкий, его коснуться. И что же его так сильно в нём привлекало? Что стало причиной? У Усоппа тоже было одинокое, тяжелое детство. У Усоппа тоже рано умерла мать. У Усоппа действительно много реальных историй. Их можно выгрызть и раскопать среди его классического вранья. Санджи врать не обязательно. Он к Усоппу вовсе не из-за фальшивых историй проникся. И вот тебе результат — мастерская теперь их территория личных маленьких неофициальных свиданий. Свидания скорее рассматривались Санджи как «дружеские, совсем не романтические, нет-нет, вы что, ни в коем разе!». Но прятал он их так сокровенно, скрывал от всех Мугивар, как будто с Усоппом они занимались чем-то кроме душевной болтовни и распития кофе. Благо, беспокоиться было не о чем — режим сна такой же отвратительный из всей команды только у Зоро — он в два часа ночи только-только ползёт спать. Санджи иногда слышит его поступь за дверью мастерской. Но наглое Маримо не лезет, и слава Морским Королям. Даже не подслушивает, просто бродит мимо. Иногда мимо ползёт их Капитан, но тоже не к ним, а к кухне. Тогда Санджи нужно откланяться и отойти — драка с Луффи за запасы еды, всё-таки, дело святое. — Разве уж то, что Луффи крадёт еду в ночи — это так ужасно? — спрашивает Усопп. — Да, я ведь рассчитываю запасы провизии на возможные дни плавания от острова до острова, еды должно хватать и быть с лихвой. Конечно, резиновый живот не наполнишь, как ни старайся. Вообще, это тяжело — рассчитывать ресурсы с таким Капитаном. — Верно… и что, значит, ты держишь в голове, сколько, чего, и как надо купить и приготовить? — Ага. Луффи — больше мяса. Зоро — алкоголя и риса. Чоппер — сладкоежка. Нами и Виви… им просто нужно всё самое лучшее, понимаешь. Для тебя закуплю побольше ингредиентов для выпечки в следующий раз, как куда-нибудь причалим. Усопп благодарно улыбается, а у Санджи в груди всё замирает. Вот оно что; для счастья так мало нужно. Санджи устал. Да, сил разговоры по душам прибавляли, но вот молодой организм всё равно требовал своей доли сна. Санджи не заметил, как заснул на камбузе. Предательски закрылись веки, как только он опустил голову на сложенные руки. Благо, хоть кофе с огня снять успел. Благо… Кто-то тихой поступью зашёл на кухню. Сел рядом. И гладил его по волосам. Санджи открывает глаза, шумно вдыхая. Перед ним — Усопп. Такой испуганный, ошарашенный. Одёргивает он него свои тонкие руки. Боится. А чего боится? Будто Санджи его тронет. Будто Санджи… А ведь и правда. В два часа ночи после нескольких дней недосыпа ни одно движение не кажется табуированным или плохим. И Санджи тянется вперёд. Из камбуза льётся свет.