С любимыми не расставайтесь! Всей кровью прорастайте в них,
А иначе можно получить звонок от помощника Ходжа со страшными словами: - Мисс Кэтрин Уоррен, соболезную, но Доминика больше нет, он не выжил при исполнении задания!И каждый раз навек прощайтесь, и каждый раз навек прощайтесь, и каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг.
А я не попрощалась, не разрешила себя обнять, позволила глупым обидам взять верх, и теперь на всю жизнь мне останется это прикосновение, которое я казалось, до сих пор ощущаю на своей руке. Как теперь без него? Как другие вдовы справляются? Вспоминают ли они своих мужей каждую секунду? Улыбаются ли воспоминаниям о том, как он смешно морщил брови, или раздражающе сербал чай? Или может быть, они ежесекундно вспоминают то, как он их ласкал? Ищут его рукой на другой стороне кровати? Как живут эти женщины? Как теперь жить мне? Я пыталась не плакать, держаться ради Дилана, но сидя в ворохе пахнувших мужем рубашек сорвалась и разрыдалась. Скинула их вниз вместе с вешалками, легла, прям на них, уткнувшись в ткань, и плакала, тихо как маленький никому не нужный ребенок. Я не боялась вымазать их, ведь эти вещи уже не кому носить, моего мужчины больше нет. - Мам все в порядке? - услышала я голос Дилана, и хотела утвердительно ответить, но он уже вошел, увидев меня лежащей в куче отцовских рубашек. - Мама, пожалуйста, не нужно так… - кинулся ко мне мой ребенок и, не договорив мысль, сгреб в объятиях. Я посмотрела на взрослого сына и одновременно испытала невероятную гордость, любовь и боль. Дилан был похож на отца, даже слишком похож. Тоже блондин с пронзительными глазами, поджарой фигурой и смешливым характером. Девушки очень любили моего сына, он был душой компании, но не сейчас. Сейчас меня обнимал совершенно сломленный молодой человек. - Мам это я виноват, я - стал говорить он, прижимаясь ко мне лицом, мокрым от слез. Мой мальчик хотел казаться таким взрослым, но все еще был ребенком - Если бы я не захотел там учиться, папа был жив, ненавижу себя за это – продолжал сын и его слова пробили во мне брешь, оставив пулевое ранение. Я заставила его посмотреть на себя, и, глядя в любимые голубые глаза, сказала: - Не смей так думать, ты чудесный мальчик, я и папа очень тебя любим, и ты совсем не виноват! - Как ты держишься, мам?- спрашивает Дилан, поднимая заплаканные глаза, которые кажется, смотрят, прям в душу. - А я и не держусь - ответила я, поднявшись на ноги, вовлекая за собой сына, ведь нужно было ехать на прощание. *** Дилан уверенно вел машину, а я всё больше и больше уходила в себя, не зная, как жить дальше. Эти улицы мгновенно перестали быть любимыми, места и кафешки где мы гуляли с Домиником приносили только боль, а магазин мужской верхней одежды разорвал сердце на маленькие кусочки. Именно там мы каждый год покупали моему Доминику новое пальто, ведь он их так любил. Они были разных цветов, фасонов, кроев, мы тратили любые деньги, и возвели это в традицию. - Останови возле магазина - тихо сказала я надломленным и даже старческим голосом. - Мам не надо… - Дилан, пожалуйста..- молю я, совершенно срываясь. Да, это я должна была поддерживать своего ребенка, но не справляюсь, ведь умер мой мир, мой Дом, часть моей души. Сын все понимает и, уже не споря, останавливает машину, а я пулей несусь в магазин, где меня встречает улыбчивый Мистер Френки. - Вы одна? Наверное, хотите сделать сюрприз Доминику? - Да, только последний – отвечаю я, и не могу сдерживать слез, мужчина все понимает, вмиг становится серьезным и приносит несколько черных вариантов. - Не надо черный… Он бы не хотел… Принесите горчичный, ему очень шел этот цвет- говорю я с запинками, ведь все силы уходят, на то, чтобы не разрыдаться на глазах хозяина магазина. Мужчина кивает, и приносит красивое горчичное пальто, которое бы так идеально смотрелось на Доминике. Я дрожащими руками достаю деньги, но портной отказывается. - Пожалуйста, возьмите оплату, это же ваш хлеб. - Кэтрин, когда я потерял свою жену Молли, все что мне оставалось это шить эти вещи. И я делал это тридцать лет, сначала чтобы прокормить дочек, а потом, потому что это стало делом всей жизни, и возможностью не думать в каких нарядах ходила моя жена. Я не смог подарить ей богатств, дорогих вещей, но я любил ее, а потом полюбил шить. Но больше чем шить эти пальто, мне нравилось наблюдать за вами, я ждал вас, как бы глупо это не звучало. Смотрел за вами, как протекала и менялась жизнь чужих мне людей. Я видел тебя беременной, потом с сынишкой в коляске, потом он был все взрослее и взрослее, а после перестал с вами приходить. Все менялось кроме вас, все эти двадцать лет вы были безумно влюбленными. Поэтому Кэтрин хочу сказать, он бы хотел, чтобы ты жила, просто попытайся жить. Я как никто знаю, что это сложно, но попробуй. А сейчас бери пальто, и проводи его в последний путь, а потом возвращайся к делу своей жизни, и отдайся ему полностью. Я кивнула, и уже не сдерживая слез, побрела к машине, последний раз оглядываясь на магазин, понимая, что никогда больше не зайду туда, и не встречусь со стариком Френки. Удачи вам Френки! Вам и вашим девочкам! - Мам все хорошо?- спрашивает обеспокоенный Дилан, когда я сажусь в машину. Я тепло смотрю на него и утвердительно киваю, это все на что у меня хватило сил, ведь нужно было скопить их для церемонии прощания. *** Чем ближе мы прибывали к месту похорон, тем сложнее было держать себя в руках, я заочно ненавидела всех, кто должен прийти. Радовало хоть то, что не будет матери Доминика, которая не соизволила приехать, так как, цитата: «Да мне все равно, что с ним!». Хорошо, что Дом не слышал, ведь это всегда была больная для него тема. За столько лет, и миллион попыток моего мужа достучаться до женщины, которая его родила, он так и не смог этого сделать. Она никогда не видела нашего сына, никогда не приезжала, а когда мы перестали помогать им финансово, вовсе вычеркнула нас отовсюду, в том числе и из завещания. Доминик тяжело переживал отношение матери к себе, помню, после этих разговоров приходил, ложился мне на колени, я гладила его по голове, долго, иногда часами, а он молчал, только сглатывая слюну сильнее обычного, так он держался, чтобы не заплакать. Этот комплекс недолюбленного ребенка, был всегда с Домиником, и мешал ему жить. Но я старалась залечить его раны, верю, что успешно. «Любимый надеюсь, ты был счастлив со мной»- шепчу я в ткань пальто, пока сын паркуется возле церкви. Мы приехали первые, я была этому рада, ведь будет время переодеть моего мужчину. Я вышла из машины, понимая, что придется зайти туда, где в гробу лежит Доминик. Я буквально почувствовала физическую боль от этой мысли, а ноги перестали меня держать. Сын подхватил меня, я старалась взять себя в руки и на негнущихся ногах, поддерживаемая своим ребенком, зашла в храм, чтобы навсегда проститься со своим мужем. С человеком, который стал моим «Домом». Смогу ли я его отпустить? Конечно же, нет! Я зашла в церковь и увидела золотистый гроб, как его волосы, а если присмотреться, то из него был виден кончик его носа. Это окончательно меня подкосило, я больше не могла держаться, слезы полились рекой, я бросила руку сына, пошла быстрее, как будто Доминика сейчас унесут, как будто не дадут попрощаться. - Миссис, все готово для церемонии! - сказал работник храма, а я отрицательно покачала головой. - Нет не всё, оденьте ему это пальто. - Но Миссис Уоррен, так не положено… - Или это сделаете вы, или я - говорю грозно, и мне плевать, что передо мной стоит священнослужитель. Он кивнул, взял у меня пальто и попросил Дилана помочь, они подошли к гробу, подняли моего мужа как тряпичную куклу и стали одевать. Эта картина навсегда будет перед моими глазами, даже, наверное, на смертном одре. Руки Доминика, любящие быть сложенными в обожаемом жесте, а чаще ласкать меня, сейчас были напряженными плетьми и не лезли в рукава. Священнослужитель нервно пытался запихнуть их, Дилан был спокойнее, только из его глаз непрерывно лились слезы. Когда они положили Доминика на место, я подошла и увидела, что рубашка приподнялась, оголив жутко заштопанное после вскрытия, тело моего мужа. Как можно было так ужасно зашить человека? Мы игрушки Дилана так не шили. Ненавижу! Всех ненавижу! - Можете оставить нас одних? - тихо сказала я, и сын вышел, обещая никого не пускать. Я подошла к Доминику очень близко, опустилась и огладила безжизненное, но такое красивое лицо. Его глаза не дрогнули, конечно же, ведь он был мертв. Я продолжала гладить его, не испытывая никакого отвращения к мертвому телу, ведь это тело я так любила. - Дом, родной, прости меня! Я подняла рубашку, увидела ужасный рубец, и след от выстрела. - Любимый как же тебе было больно! Прости, что не спасла, что убили не меня! Я пальто тебе купила, новое, горчичное, как ты любишь! – тихо шептала я, прижимаясь к нему все сильнее - Как я без тебя? Я смотрела на его безжизненное лицо, на грудь и мечтала, что он задышит. Или как в мультиках, если я поплачу над его телом, то он очнется, но моего Дома больше нет. Я положила голову на его бездыханную грудь, вдыхая все еще оставшийся, но уходящий запах моего мужчины. Я не знаю, сколько так пролежала пока, не услышала голос сына. - Мам, там Эндрю с Еленой подошли, попросить их подождать? - Нет, пусть проходят - отвечаю я, и целуя каждую клеточку лица Доминика. После встаю, поправляя платье, и вижу как Елена, завозит на инвалидном кресле Эндрю. Как же я была рада его видеть, после Дома и сына, это был самый близкий для меня человек. За последние годы его здоровье только ухудшалось, и уже несколько лет он не ходил сам, но Елена была рядом и я рада, что когда-то смогла этому посодействовать. - Девочка моя - шепчет он мне на ухо, а я становлюсь на колени, чтобы быть с ним на одном уровне и бросаюсь в объятия человека, который заменил мне отца. Я горько плачу, он гладит меня по голове, шепчет, что он здесь, рядом и готов поддерживать столько сколько будет нужно. А я, смотря на него, понимаю, что и его скоро не станет, и тогда я уже окончательно сойду с ума. Елена утешает Дилана, ведь он потерял отца, она по-матерински гладит его по голове, а я чувствую укор вины. - Я не могу поверить, что его нет - шепчу я в перерывах между истериками, а Эндрю гладит по голове и говорит, что со временем боль притупится, и станет легче дышать, но сейчас нужно перетерпеть. - Ты же такая сильная моя девочка, столько пережила. Но сейчас можно плакать и даже нужно! - Они … они зашили его как ненужный мешок, Эндрю почему нельзя было аккуратнее сшить, они же врачи - захлебываясь говорила я, а мужнина по щеке которого катилась скупая слеза, прошептал: - Ему там все равно, как его зашили, главное, что он прожил много лет с лучшей девочкой всего мира. А теперь поднимайся, садись радом, люди приходят, нужно держать лицо. Мы помогли Эндрю пересесть с коляски в кресло, я села рядом, он крепко взял меня за руку, с другой стороны приземлился мой сын и Елена. Я была готова к экзекуции, ведь каждый приходящий будет упражняться в выражении соболезнований, а я в принятии их. Замкнутый круг лжи и лицемерия. Первыми пришли сестра Доминика с мужем, она громко плача, обнимала меня. А после пошла к гробу, плакала без слез, причитала, а мне захотелось отодвинуть их, закрыть его, чтобы не смотрели, не врали, не лицемерили. Но я сдержалась, только сильнее сжала руку Эндрю, и схватила ладошку сына, который куда-то смотрел. Я оглянулась и увидела, что пришла девочка Сара, которая давно нравилась моему мальчику, и, похоже, это было взаимно. Я кивнула сыну и увидела, как он преодолевает расстояние, а девочка крепко его обнимает. Я радостно вздохнула, ведь поняла, что моего ребенка есть, кому поддержать. Следом зашел Тейт со своей женой, чудесной девушкой Анной, которая занималась у него фигурным катанием, а после окончания карьеры, стала его любимой женщиной. Мы были дружны, поэтому я была рада их видеть. Тейт подошел ко мне, и сразу же заключил в объятия. - Я понимаю, что слова о том, как мне жаль лишние, но знай, что мы с Анной всегда у тебя есть, и никогда не оставим. - Спасибо – шепчу я одними губами, а он кивает и садиться с женой, придерживая ее за плечи. Меня бьет подлый удар зависти, когда то так обнимали меня, буквально совсем недавно, и я даже дергаю плечом в надежде ощутить любимую, теплую и большую руку своего мужа. Люди всё собираются, приходят его коллеги, мои коллеги, редкие родственники, друзья сына, все соболезнуют, несут цветы, а я хочу умереть. Каждое слово соболезнования напоминают о том, что его больше нет, они говорят мне, слова поддержи, сочувствуют, а я вижу краешек острого носа, выглядывающий из гроба, и хочу к нему. Я выслушиваю очередные слова «поддержки» от неизвестной мне женщины, оглядываюсь и вижу тех, кого не ожидала увидеть. В зал заходят Андреа и… Мёрфи? Я впервые немного улыбаюсь, ведь рада видеть их вместе, да и о том, что Мёрфи в нее влюблен, я говорила еще со времен школы. Они также выражают соболезнования, говорят держаться, а я совсем не знаю, как это делать. В церкви постепенно становится все более шумно, люди разговаривают, иногда даже не громко смеются. И я могу их понять, сегодня не они потеряли самое дорогое, что было в их жизни, это я снова осталась одна. Ведь сын скоро уйдет в свою взрослую жизнь. Он должен уйти, я не желаю, чтобы он всю жизнь просидел возле одинокой, несчастной матери. Постепенно шум стихает, и я вижу достаточно большую компанию, понимая кто они, и уже серьезно хочу уйти. Первой идет Лиз, которая кладет цветы, сухо здоровается с Диланом и садиться, ведь не разговаривает со мной уже двадцать лет. А все из-за Бейкера младшего, с которым я недолгое время встречалась. У меня с Брайаном был роман, любил он меня или нет, я не знала, мы никогда это не обсуждали, просто проводили время, и иногда занимались сексом, а Лиз придумала нам целую историю любви. Но ее планам помешал Доминик. Когда моя жизнь стала напоминать боевик, то рядом всегда оказывался Дом, помогал, поддерживал физически и морально. Когда они уехали в Мексику, я поняла, что не люблю Бейкера, а мое сердце отдано Дому. Я рассказала об этом Лиз, но вместо поддержки она разразилась гневной тирадой и оскорбила меня. Больше мы не общались, да и если честно мне не очень и хотелось, я полностью погрузилась в семью, и прожила с мужем двадцать счастливых лет. Лион в своей коронной манере, кивнул и пожелал держаться, Брайан с грустью в глазах захотел меня обнять, но я не позволила, тогда он только сказал: - Если что я рядом, как и все двадцать лет, пока ты жила счастливо и не замечала меня. «Серьезно Брайан? Серьезно? Ты хочешь обсудить наши «отношения», когда я хороню своего мужа?»- хотела кричать я, но только кивнула, ведь Дом не хотел бы сцен, я это знала. Брайан слишком долго держит мою руку, и я, не сдерживаясь, вырываю ее, и тихо говорю, чтобы слышал только он: - Я принадлежу другому мужчине, жив он или мертв, не важно, я навсегда с Домом. Брайан заметно погрустнел, и сел к Лиз, которая сочувственно обняла его. Интересно, на что он надеялся, что я как в сказках брошусь к нему на шею, на похоронах своего любимого мужа. Последними ко мне подошли Ходж и Кассандра, она переплела их пальцы, и во всем поддерживала своего мужа, а во мне кипела ненависть. Они есть друг у друга, а у меня чета Бейкеров отобрала Доминика. Ходж не мог не знать, куда отправляет Дома, он просто подставил его, а сейчас делает вид, что это не так. - Кэтрин прими наши соболезнования – говорит он хриплым голосом, а меня передергивает - Вы ни в чем не будете нуждаться, я оплачу все ваши счета и учебу Дилана - продолжает мужчина, а мне мерзко это слушать. Как он может думать, что жизнь Доминика стоит хоть каких-то денег. Я беру себя в руки, поднимаю на него взгляд, вкладывая в него всю ненависть к ним, и тихо говорю: - Ходж, нам не нужны твои деньги, и не переживай, полиции не будет. Я ничего не буду предпринимать, Дому этим уже не помочь. Ходж смотрит на меня зло, как никогда, и мне становится страшно, я откидываюсь назад в поисках крепкой груди, и нахожу ее. Мой сын становится за мной и кладет руки на плечи, как это делал отец. Мой настоящий мужчина смотрит опасному Бейкеру в глаза, и говорит: - Мама, по-моему, ясно сказала, что нам не нужны ваши деньги. Ходж кивает, сжимает кулаки, но не уходит. Я поднимаю голову и встречаюсь с обеспокоенными глазами сына, а рядом с ним вижу девушку, которая крепко держит его за руку, и снова радуюсь. «Будь счастлив мальчик мой» - думаю я, и мы уже вместе прожигаем Ходжа взглядом. - Кэтрин я не знал, что будет засада, я бы никогда не отправил туда Доминика - говорит он, а Кассандра сжимает его за руку, поддерживает. Я же меняю взгляд, закладывая в него столько ненависти и силы, сколько могу. Смотрю, зло и уверено, вижу в его глазах страх и ложь. Он знал, он все знал… Последний островок моего спокойствия рушиться, когда я нахожу правду в глазах Ходжа, и понимаю, что этот бой не проиграю, и заставлю его признаться. - Я не знал, что они будут стрелять - шепчет он мне практически на ухо, а я также тихо и без дрожи в голосе, отвечаю: - Ненавижу! Он все понимает, больше не смотрит в мои глаза, и уходит под руку с Кассандрой, садясь в самый дальний угол. Вскоре начинается церемония прощания, священники выполняют ритуалы, все делают вид, что скорбят, а я ничего не вижу, ведь в моих глазах пелена слез. Мне нужно сказать речь, попрощаться с ним при всех (дурацкие традиции), я на негнущихся ногах прохожу к гробу, и смотрю туда, ни могу не смотреть. Гнев во время моей речи закипает все больше, и я, смотря на мертвое тело супруга, объявляю: - Спасибо всем кто пришел, но если вы это сделали из уважения или чувства вины не приходите на погребение, я желаю там видеть только тех, кто хочет этого сам. После я подхожу к гробу, еще раз прохожусь руками по его лицу, убираю волосы с глаз, беру за окоченевшую руку. Я так хочу лечь рядом, но только сажусь на пол, мне плевать на законы, на то, как на меня смотрят, ведь в последний раз вижу его лицо. - Мой любимый Доминик, мой муж, я не верю, что ты мертв, что глаза больше не откроются, брови не сведутся, образуя любимую складочку. Не уходи один, забери меня с собой - шепчу я, все, также держа его за руку. Вскоре слышу, что люди постепенно расходятся, а ко мне тихими шагами, подходит сын. - Мам пора!- говорит Дилан и я встаю, пуская его попрощаться с отцом и отворачиваюсь, стараясь не портить интимность этого момента. Дилан что-то шепчет, и в слезах отходит, сразу же находя руку Сары. Я оглядываю зал, находя там только Эндрю с Еленой и Тейта с Анной. Я довольна, ведь именно их я и хотела видеть. - Спасибо что остались. - Мы не могли иначе! *** Через полчаса наша небольшая компания, стояла возле вырытой, холодной ямы. Я осмотрелась, увидев везде одинаковые ухоженные могилы, каждая из которых была насквозь пропитана скорбью и болью. Я в последний раз прикоснулась к своему мужу и поняла, что больше мучить его не могу, ему пора уходить, он итак достаточно натерпелся. Я отошла, снова опираясь на своего ребенка, единственную спину, которая у меня осталась. Я мысленно поблагодарила Доминика за такого чудесного парня, и почувствовала, что на мою голову капают слезы. Мой сыночек плачет, тихо, бесшумно, по-мужски. Я повторяю ему, то, что сказал Эндрю, одобряю его слезы, он благодарно кивает, больше не стесняясь эмоций. Я тоже плачу, когда вижу, как гроб опускают в сырую могилу, которая навсегда станет домом для моего мужа. Я не могу больше смотреть и ухожу в машину. Там обнимаю сама себя и как мантру повторяю: «Дома больше нет». Вскоре за руль садится сын, а сзади его девушка. - Мам я сначала отвезу Сару домой!- тихо говорит он, шмыгая носом, и пытаясь унять слезы. - Сын ты можешь остаться с Сарой, я сейчас не в силах тебя поддержать. Дилан смотрит на меня удивленно, а после испуганно спрашивает: - Мам, ты ничего не сделаешь с собой? - Как я могу тебя оставить? Сын привез меня домой, довел до двери, поцеловал в щеку и медленно, постоянно оглядываясь, пошел к машине. Я специально его отпустила, мне нужно было научиться жить одной, а ему быть счастливым вне зависимости от состояния его родителей. Я трясущимися руками открыла дверь, зашла в наш дом и надеялась, что смогу лечь спать на диване в гостиной. Но меня подкосило сразу, же на входе. Там стояли его ботинки, начищенные повернутые к выходу, как будто ждали хозяина, но он больше не придет. На кухне его кружка, любимая кружка с розовым зайчиком, которая выбивалась из общего стиля моей кухни. Я в шутку злилась, а он стал пить только из нее, хоть какао с зефирками, хоть коньяк. Я взяла эту кружу, открыла бар, в котором Доминика ждала его бережно собранная коллекция алкоголя. Налила полную кружку самого крепкого виски, чем совсем не удивила розового зайчика, так плохо напечатанного на злополучной кружке. Я вернулась в коридор, взяла его любимое серое пальто, которое он носил чаще всего, вдохнула несравненный аромат моего мужа, и села на диван, постепенно осушая алкоголь. Я не знаю, сколько дней я просижу здесь, ведь не в силах подняться наверх, где ворох его рубашек, его вещи, его половина кровати, его подушка, даже светлые волоски на ней. Он здесь в этом доме, хоть этого и не видно. Я прилегла на диван, укрылась его пальто и не знаю, сколько провела в таком состоянии. Я не спала, просто лежала с закрытыми глазами, боясь наткнуться еще хоть на один предмет, связанный с Домиником. На улице стемнело, когда я услышала стук в дверь, конечно, промелькнула мысль, что это мой муж, но я быстро откинула ее. Я решила промолчать, ведь никого не хотела видеть, а у сына были ключи. Свет у меня не горел, машины не было, человек просто несколько раз постучится и уйдет. - Кэтрин, впусти меня, прошу, хоть не как мужчину, а как друга – услышала я голос Брайана и накрылась сильнее, видеть его я не желала. - Я знаю, что ты дома!- говорит мужчина, стучится еще несколько раз и все-таки уходит. Вскоре я слышу звук резко отъезжающего автомобиля и вижу свет фар в окне. - Нет у меня больше Дома, Брайан!- шепчу я и накрываюсь с головой верхней одеждой единственного мужчины, которого люблю.Нечеловеческая сила, В одной давильне всех калеча, Нечеловеческая сила Земное сбросила с земли. И никого не защитила Вдали обещанная встреча, И никого не защитила Рука, зовущая вдали.