душа #22

Madis — Siren's Symphony (with Kyrah Aylin)

1.       Пусанский конец ноября — худшее, что могла придумать природа в этом году. Влажный морской ветер пронизывает до костей. Забираясь под дешёвую дутую куртку, он вымораживает любое тепло, которое пока ещё генерирует измождённое избитое тело.       Высокий молодой человек, едва удерживая равновесие, переставляет ногами, больше не пытаясь бороться с заевшим замком, потому что посиневшие от холода пальцы не справляются. Он устал. Чертовски устал. Боль физическая не позволяет сосредоточиться на дороге, а душевная — опустошила задолго до этого. Он шагает бездумно. Не обращает внимания на редкие проезжающие машины. Потому что перед глазами всё ещё мелькает образ бывшего, который, прячась за широкой спиной какого-то урода, указывает прямо на него: «Это он взял деньги…» И тошно от этой картины до такой степени, что сдохнуть можно.       Чонгук искал пристанища. Он из последних сил боролся с отчаянием, но оно, наконец, поглотило его окончательно. Он больше не верил в хороший исход. И не потому, что снова остался один. Нет. К этому он привык. С этим он давно смирился. Ещё в тот момент, когда умерла его бабушка, что заставило пройти все круги ада в местном приюте. Тут всё просто: ему грозила смерть от переохлаждения, воспаления и, как итог, пневмонии.       Совсем недавно он чуть не умер от холода на ступеньках старого, давно закрытого здания, в котором прошли его самые неоднозначные годы, но, поняв, что там он ничего для себя не найдёт, там негде спрятаться, решил двигаться дальше. Не имея средств к существованию, он надеялся лишь на то, что умрёт быстро: замёрзнет окончательно и просто заснёт. В чудеса этот парень не верил никогда. Сейчас и подавно.       Забредя в знакомый район, Чонгук поймал себя на мысли, что с такой скоростью недалеко ушёл от полуразрушенного монастыря. Значит, можно найти кого-то из старых друзей. Например, бабушку Ким, что всегда относилась к нему с любовью, как к давно пропавшему внуку. Он слабо помнит, как звали того мальчишку, что своим исчезновением поставил на уши всю округу. Чонгук его и не знал, но по фотографиям, тем редким снимкам, что сохранились у старушки, он почему-то думал, что мог бы подружиться с ним.                   Лопоухий, нескладный и до ярких звёзд улыбчивый. Такие всегда привлекали внимание Чона. Но мальчик пропал. Чонгук помнит из рассказов, что в тот день была лютая гроза. Пара пацанов из приюта загнали кота в сточную яму и издевались над ним, но дождь заставил отложить их чудовищную игру. Насколько Чонгук помнит, кто-то из младших позвал местных мальчишек, чтобы помогли спасти несчастное животное. Вызвался только Тэхён. Он, как говорили те, с кем Чонгук впоследствии очень подружился, был самым смелым и безрассудным из всех. А ещё никогда не боялся приютской шпаны. Смело рвался в бой, если обижали слабых. Но он не вернулся… Не вернулся, пропал бесследно, оставив единственного родного человека доживать в одиночестве, скорбя, но не теряя надежду.       Чонгук очень хотел увидеть бабулю Ким. Она всегда обнимала его. Называла славным сокращённым «Гук-и» и закармливала до отвала. Наверное, из-за неё Чонгук решил уйти в кулинарию. Пять лет скитался по ресторанчикам, нарабатывал опыт, зарабатывал деньги. И лишился всего, доверившись не тому. Как же всё-таки глупо и бесславно закончился его путь к светлому будущему.       Увидев старый заборчик, Чон почувствовал, как сердце ухнуло вниз. Всё стало по-другому. Не по-новому, нет. Просто не так как раньше. Дворик без былого уюта. Мрачный какой-то, неухоженный. Парень прошёлся по дорожке и занёс руку, чтобы постучаться. Но тут же одёрнул, вспомнив, как выглядит. Но это же старушка Ким, она его любым видела: регулярно раны промывала травяными настоями, заклеивала, замазывала всякими мазями. Поэтому, набравшись смелости, он всё же постучал.       Дверь открыла незнакомая женщина. Она чуть отпрянула, нахмурилась, но всё же спросила: — Вам кого, юноша? Чонгук посмотрел внимательно, пытаясь найти знакомые черты, но, не найдя, ответил хрипло: — Я к Ким Соре… Она же здесь… живёт? — О… — вскинула бровями новая хозяйка. В том, что это именно так, Чонгук почему-то не сомневался. — А вы ей кто? — Я был с ней близок когда-то… — прошептал неуверенно, готовя себя к чему-то очень плохому. — Я воспитывался в приюте при монастыре… — он махнул рукой в направлении, откуда пришёл. — О, она была очень милой старушкой, да… — грустно улыбнулась женщина, а по спине Чонгука мороз пробежал, делая ещё хуже, чем было до этого. Теперь, кажется, от холода окоченело всё тело. — Была?.. — Умерла она, молодой человек. Года четыре как.       Чонгук кивнул, принимая новость, не в силах что-то ответить. Он сделал шаг назад, потом второй. На вопрос «Может, ты останешься ненадолго? Погреешься?..» он лишь мотнул головой в отрицании, ловя себя на мысли, что эта женщина тоже может стать для кого-то лучиком света в беспросветном мире, и ушёл. Ушёл, глотая слёзы, что наконец-то брызнули из глаз. Нет больше старушки Ким. Нет её доброго «малыш Гук-и» и крепких приветственных объятий. Нет больше тепла и запаха горячих рисовых пирожков, которые она раз в неделю пекла в память о любимом потерянном внуке. Она теперь тоже, получается, потерянная?..       Он не помнил, как свернул на заброшенную дорогу. Чувствовал только, что больше не может двигаться дальше. Не заметил, как тяжело присел у какого-то забора, опасно склонившись к земле. Лёг, не понимая, что это может стать последним пристанищем. Ему уже было всё равно. Мелькали только вспышками какие-то странные образы и голоса, будто из преисподней. «Эй, парень…» Бархатом укутывающие и успокаивающие. «Ты же совсем замёрз, бедолага…» С крепкой хваткой вокруг талии, словно поднимающие с обледенелой земли. «Давай, ещё шажочек…»       И темнота кругом. Спасительная, уютная, тёплая. Без слёз, без страхов и сожалений. Лишь со странным перламутровым мерцанием в двух равнорасположенных точках. Словно в чьих-то необычных глазах… ***       Его лихорадит. Бьёт крупной дрожью, заставляя выныривать из благодатного забвения. Кажется, что кто-то находится рядом. Говорит иногда что-то странное, заставляет пить странную на вкус жидкость. Переворачивает, пытаясь сменить намокшую от пота простынь. Укутывает в тёплый плед и иногда прикладывает ко лбу влажное полотенце. Чонгук в такие моменты понимает — его лечат. Не знает, кто, не знает, зачем. О нём заботятся. Когда губ касается чашка с горячим бульоном, он заставляет себя открыть, наконец, глаза. Застывает, вглядываясь в лицо напротив, и не понимает — это рай или ад? Он умер? Мысль кажется иррациональной, потому что касания тёплых сухих ладоней к собственным щекам ощущаются как никогда реально. Парень, что сидит на самом краю кровати, внимательно следит за выражением лица Чонгука, а затем несмело улыбается. — Справился… — выдыхает он облегчённо, а Чонгук будто в пропасть падает.       Голос. Это он, тот самый, что казался предсмертной галлюцинацией. — Значит, жить будешь, — говорит незнакомец, улыбаясь уже шире. И измученное сердце начинает разбег. Силы вдруг появляются. Хочется вздохнуть поглубже, грудь расправить пошире. А ещё хочется почувствовать себя живым. Незнакомец снова прикладывает к высохшим после лихорадки губам чашку. — Допей до конца, пожалуйста, а потом снова спать. Так выздоровеешь куда быстрее. Чонгук слабо кивает и честно выполняет просьбу. Но глаз с красивого лица напротив не сводит. Наблюдает и не верит, что не в раю. На Земле таких людей не бывает. Он, умеющий ценить прекрасное, уверен в этом на сто процентов.       В следующий раз Чон просыпается уже днём. Ему кажется, что по телу проехались бульдозером. Гук ощущает себя мухой в меду. Голова ясная, но конечности не слушаются. И пока приходит в себя, решает осмотреться.       Чонгук лежит, укрытый пушистым одеялом, на большой двуспальной кровати. Вокруг полумрак, но лишь из-за того, что плотные шторы закрывают большое окно. В комнате довольно уютно, несмотря на то, что всё в бежево-серых тонах с минимальным набором мебели. Кровать, рядом комод, стол у окна со стулом, шкаф-купе вдоль стены. С зеркалами. Вглядевшись в своё отражение, Чонгук отмечает, что на нём незнакомая одежда. Разум подсказывает, что это нормально, его переодели в чистое и сухое, но сердце начинает колошматить, потому что этот красивый парень видел его тело — избитое и грязное. Лицо, кстати, почти зажило. Значит, он провалялся, болея, несколько дней. И всё это время незнакомый чувак следил за его состоянием, отпаивал бульоном и ждал его выздоровления.       Чонгук чуть вздрагивает, когда дверь едва слышно открывается, и в проёме появляется достаточно высокая фигура того самого незнакомца. На нём спортивный костюм, а в руках небольшой поднос. — Привет, — улыбается он. От этого голоса всё ещё бегут мурашки, и Чонгуку уже не кажется это нормальным. Так не бывает. У него не было кинка на голос. А тут словно глушит напрочь. Но приятно… — Привет, — сипит Чон в ответ, не узнавая самого себя. — Я тебе тут чай принёс, — подходит к кровати, присаживается и пристраивает поднос на своих коленях. Передав кружку в слабые после болезни руки, парень улыбается: — Я рад, что тебе стало легче. Я беспокоился.       Чонгук взгляд отвести не может, кивает снова, благодаря будто, сглатывает обжигающую жидкость, произносит тихо: — Спасибо большое. — Не стоит, — взмахивает изящной ладонью хозяин дома. — Думаю, каждый на моём месте поступил бы так же. — Не каждый… — бурчит под нос Чонгук и снова прячет лицо за кружкой. — Тебя как зовут, парень? — спрашивает незнакомец, склонив голову набок.       От внимания Чонгука не ускользает то, как вихрастая тёмная чёлка мягкой бахромой опускается на длинные ресницы. Завораживающее зрелище, даже кончики пальцев покалывает. Он и не помнит, когда другой человек оказывал на него такой эффект. Даже Чиху ни разу не вызвал в нём подобных эмоций. А тут абсолютно незнакомый, чужой человек.       Чонгук называет своё имя, даже не пытаясь его скрыть. — А меня зовут Ви, — отвечают ему сразу же. Странное имя, конечно, но вопросов Чон не задаёт. Ви, значит, Ви. Этому парню подходит, кстати. Имя такое же необычное. Когда чай допивается, а поднос оставляется на прикроватной тумбочке, по-хозяйски утрамбовывает одеяло вокруг чонгукова тела и приговаривает: — Я наберу тебе горячую ванну, а потом пообедаем, хорошо?.. Он задаёт этот вопрос, будто они старые друзья. Будто он вроде как уговаривает. Чонгук кивает, улыбаясь несмело, а потом интересуется: — Сколько я… болел? — Три дня, — не задумываясь, отвечает Ви, складывая руки на своих коленях. — Я водил тебя в душ, пока ты был не в себе, но мыть не решился, ты — тяжёлый…       Вот те раз. Не помыл в душе не потому, что постеснялся или что-то ещё, а потому что тяжёлый. Чонгук хмыкает. Но потом неожиданно вздрагивает: — А в туалет?.. — Ну, в туалет я тебя тоже водил. Но вряд ли ты помнишь… Ты был совсем плох, если честно.       Ви пожимает плечами, говоря обо всём так, будто ничего такого не произошло. А Чонгук не знает, куда прятаться. — Твою мать… — шепчет, пытаясь накрыться одеялом с головой. — Почему ты так реагируешь, Чонгук? — Ты. Водил. Меня. В туалет. Голос, кажется, совсем садится. Так стыдно Чону не было уже очень давно. Этот красивый парень видел его грязную задницу. И так спокойно об этом говорит. — Не вижу ничего такого, что могло бы вызвать неадекватную реакцию. Испражняться — естественная необходимость любого человеческого организма. Думаю, тебе было бы более стыдно, если бы ты намочил постель, ведь так?.. Чонгук кивает, но всё равно с трудом принимает тот факт, что эти охренительно красивые пальцы касались его там. Нет, не столько трогали там, а трогали его такого. — Ты нервничаешь. — Ви хмурится. — Конечно, нервничаю. — Не надо. Кроме нас в доме никого нет и не бывает. Так что не о чем беспокоиться.       Он поднимается с кровати и добавляет спокойно: — Иди в ванную комнату, как позову, не теряй времени. Нужно смыть всю хворь. — Хворь? — Чонгук не сразу вникает, слыша странное слово. — Я в книжках читал, — пожимает плечами Ви, будто совершенно не понимая реакции. — Оу, ну, раз в книжках…       Чонгук встаёт минут через пять, когда его окликают. Сначала неуверенно, боясь головокружения, но потом, чувствуя прибывающие силы, делает смелый шаг. Действительно, хворь необходимо смыть. И запах тоже. Чон кривится, отгоняя от себя смущающие мысли, и направляется к приоткрытой двери.       Ванная красивая. Светло-серые стены отражают неяркий свет ламп. Сама чаша залита доверху с восстающей над ней пушистой ароматной пеной. Ви расстарался доставить удовольствие измождённому организму. На лицо невольно наползает улыбка. Странно всё это — совершенно чужой человек проявляет столько заботы. Говорит странно, слова использует интересные. И сам весь такой необыкновенный, что дух захватывает. Чонгук впечатлён, не иначе. Впервые за много лет кто-то желает, чтобы ему было комфортно. Погружаясь в терпимо-горячую воду, он тихо шипит — раны хоть и затянуты, но ещё очень чувствительны. Запах чего-то сладкого и цветочного забивается в пазухи носа, посылая умиротворение. Откинувшись на бортик, он прикрывает глаза и сам не замечает, как засыпает. — Эй, не спи…       Чонгук вздрагивает, слыша тихий голос. Ви стоит у двери, держа в руках стопку чистой одежды. — Я тут принёс кое-что, — он указывает взглядом на свёрнутые рубашку и флисовые штаны. — Мы с тобой примерно одинакового размера, я подумал, что тебе подойдёт.        «Конечно, подойдёт, — мысленно ухмыляется Чон, чуть ниже опускаясь в воду. — Ты же меня уже одевал в своё, чего сейчас сомневаешься?» Но молчит. И улыбается благодарно. Его уже как будто не удивляет очередное вторжение хозяина дома в личное пространство. В конце концов, Чонгук здесь просто гость. И то, что Ви не стесняется, водит в туалет, заходит в ванную или что-то ещё, говорит о том, что для него это всё пустяки и не такое видывал. — Спасибо, — произносит Чонгук спокойно, выдавливая в ладонь шампунь. — Тебе помочь? — спрашивает Ви, на что Чон просто хмыкает и отрицательно машет головой, мол, я сам. — Тогда не жди, когда вода остынет. Ты только-только пришёл в себя. Собирайся, я пока на стол накрою. И выходит. Так же тихо, как и вошёл. Странный этот Ви. Но очень интересный.       Они обедают в тишине. Конечно, будь они в каком-нибудь мелодраматичном сериале, то обязательно кто-то подумал бы, что тишина эта не неловкая, но это не так. Есть что-то напряжённое между двумя молодыми людьми, которые сидят по обе стороны стола и поглощают нехитрый обед. Рис, традиционная кимчи и порезанная кусочками отварная свиная грудинка — нехитрый набор, но достаточно вкусный. Видно, что Ви несильно заморачивается по поводу изысков, но всё равно еда достойна похвалы. — Вкусно, — произносит, пережёвывая, Чонгук. Он наворачивает уже вторую порцию риса. Организм пытается восполнить потерянное за несколько дней. — Я не очень умею готовить, прости… — смущённо опускает голову Ви, неловко складывая палочки у пиалы. — Так и не научился. И Чонгук не может не спросить: — Ты живёшь совсем один? У парня напротив изящно вскидывается бровь, но он всё ещё не поднимает глаз, кивает молча. — И давно ты тут живёшь? — Сколько себя помню, — едва заметно пожимает плечами Ви. — То есть, всю жизнь? — Что-то вроде того.       Чонгук замирает. Он не помнит, как далеко ушёл от дома бабушки Ким, но вряд ли значительно. Он никогда не видел такого парня. Хотя разве ему были интересны парни в то время? Ох, ладно, всегда. Но всё равно, мысль, что он проглядел такое сокровище, заставляет поёжиться. — Этот дом, — решает заговорить Ви, — принадлежит тем, с кем я… приехал сюда. Они оставили меня здесь, когда поняли, что я вполне справлюсь самостоятельно. — Это твоя семья? — Можно и так сказать. «Секта?» — едва не срывается с губ, но Чонгук сдерживается.       Ни разу в жизни он не слышал о чём-то подобном, живя в этом городке. Он уже погружается в собственные мысли, но Ви вдруг зачёсывает волосы на затылок, и Чонгук ловит странное чувство. Будто дежа-вю. Уши. Такие забавно оттопыренные, но очень красивые. Под волосами их не видно, но сейчас они демонстрируют очаровательную неидеальность этого парня, и сердце Чона заходится в трепете. Первый недостаток, который преспокойно превращается в милое достоинство. — У тебя очень уютный дом, — продолжает беседу Чонгук, окидывая взглядом кухню. Цепляет периферией зрения огромное панорамное окно во всю стену. Там, в сером свете дня виднеется маленький задний дворик с укрытыми плотной тканью кустарниками. Видимо, для защиты от холодов. Чон мало знает о своём собеседнике, но проникся к его удивительной доброте всей душой. И уходить из этого места совсем почему-то не хочется. Не потому, что некуда. А потому что тут так замечательно, что внутри тепло разливается. Но любопытство берёт верх: — Ты работаешь где-то неподалёку? Ви поднимает взгляд и улыбается: — Я работаю на дому. Из своего кабинета. — А кем? Прости, если… — Нет-нет, что ты? Я — переводчик.       Ого! Этот симпатичный скромняга, оказывается, ещё и умник к тому же. Вот уж повезло Чонгуку. Наконец, хоть с кем-то можно будет обсудить хорошие книги и фильмы. Если тот, конечно, поддержит. — Какая хорошая профессия. — Не сказал бы, что это профессия. Скорее, увлечение, которое приносит неплохой доход. — Это ещё лучше! — восхищённо вскидывается Чонгук. — Наверное, много языков знаешь. — Не сказал бы, — Ви снова неловко пожимает плечами. — А ты? Чем ты занимаешься?       Этот жест вежливости заставляет улыбнуться. Но Чонгуку не хочется сочинять про себя небылицы, в конце концов, этот парень видел его голым. Юлить не хочется, хочется нормального человеческого разговора. — Я хотел бы связать свою жизнь с гастрономией. Закончил поварские курсы, много практиковался в ресторанчиках домашней кухни… И отчего-то замолк, будто ваты в горло натолкали. Не может он вслух произнести то, что горечью оседает на кончике языка. Ведь из-за одного ублюдка всё его светлое будущее полетело к чертям.       Ви будто подхватывает настроение, смотрит внимательно, чуть опустив уголки красивых губ. — Но что-то случилось, да? — осторожно задаёт вопрос. Наверняка он мучил его все эти дни. — Ну, один человек решил, что я выгляжу, как неплохая боксёрская груша для его кредиторов. Чонгук пожимает плечами, пытаясь казаться настолько беззаботным, насколько позволяет растущая в груди кровавая рана. Ему не хочется что-то скрывать от Ви, но и жаловаться тоже не хочется. Хотя почему-то именно от этого человека было бы очень приятно получить каплю сочувствия. Не жалости, а именно того, без чего сложно понять, что есть кто-то, кому небезразлична твоя жизнь. Ви спас его, выходил, подарил ещё один шанс встать и пойти вперёд. Но суть в том, что Чонгуку почему-то совершенно не хочется идти вперёд. Ведь для этого придётся уйти. — Ты можешь не рассказывать, Чонгук, — тихо говорит хозяин дома, чуть заметно улыбаясь. — Я уже видел, насколько жестокими оказались те, кто обидел тебя… — Он поднимает тёмный взгляд на собеседника и задаёт всего один вопрос, от которого у Чонгука дёргается глаз: — У тебя нет проблем с законом? — Нет… — машет головой Чон, лихорадочно перебирая в голове всё произошедшее. Но так и есть — если у кого и могут появиться проблемы с законом, так это у Чиху и его новых друзей. — Нет-нет, никогда не было. У меня нет денег, но есть документы… Но проблем с полицией я нажить не успел. — И улыбается, чуть поджав губы. Ему немного боязно: вдруг ответ недостаточно раскрывает его истинную суть?       Но Ви, будто отмахнувшись от выражения лица своего гостя, выдыхает коротко и тут же совершенно уверенно выдаёт: — Тогда у меня есть к тебе предложение, Чон Чонгук! — от его улыбки, кажется, солнце взошло второй раз за день. — Если тебя оно устроит, нам обоим станет чуть легче жить: мне не так одиноко, а тебе чуть более комфортно. Готов услышать?       Чонгуку смеяться хочется. Он впервые видит такое преображение у одного человека в течение нескольких секунд: ненавязчивая мягкость вдруг резко сменяется пузырящимся воодушевлением. И столько блеска в глазищах напротив, что просто никак нельзя отказать, надо хотя бы выслушать. А вдруг и правда предложение Ви сто́ит того? Не то, чтобы у Чонгука был какой-то выбор, конечно, но, чёрт, вся ситуация такая абсурдно-забавная, что смешно, ей-богу смешно. — Ты уже в курсе, что я совершенно не умею готовить, — начинает Ви, делая вдруг совершенно жалостливую моську. — К тому же, у меня не так много времени для ухода за домом, а скоро зима, работы прибавится, но я не могу отложить заказы. В этом году их особенно много… И Чонгук прекрасно понимает, к чему ведётся весь разговор. Дыхание чуть замирает. — Пожалуйста, останься со мной хотя бы до весны, — просит тихо Ви. — Мне не будет так тоскливо, а у тебя будет дом. Если хочешь, я могу платить! — вдруг вскрикивает это чудо, от чего у Чонгука смех с губ слетает — его уже сложно сдерживать. — У меня много денег! Мне их девать всё равно некуда… Я последние четыре года совершенно один. Иногда, конечно заезжают Эль и Ди, но они так редко бывают здесь, что я почти забыл, как они выглядят. Эль и Ди?.. Чонгук задумывается: что за имена-то такие? И не выдерживает: — Ви, — говорит осторожно, — а ты не из секты? Тот удивленно распахивает рот, а потом, будто спохватившись, прикрывает его ладонью. И смеётся чуть слышно: — Нет-нет, не беспокойся, пожалуйста. Мы просто… друзья детства, выросли, так сказать, вместе, и каждому дали прозвища, как английские буквы в алфавите. Это было забавно, — чуть задумывается, глядя перед собой, будто зависнув на мгновение. — Мы так привыкли к нашим буковкам, что напрочь забыли настоящие имена друг друга.       И снова смеётся. А у Чонгука мысль вдруг всполохом внутри мажет: а какое же у тебя имя, загадочный Ви? — Так ты согласишься составить мне компанию? — осторожно спрашивают у него, выдёргивая из задумчивости. И Чонгук не может отказать. — Я с удовольствием буду для тебя готовить. Но платить мне не надо, если позволишь жить здесь. Ви радуется. Искренне, открыто и так заразительно, что стираются серые потёки прошедших дней, оставляя место едва мерцающей надежде — у Чонгука может появиться новый дом. Место, где он будет нужен. 2.       — Если хочешь, можешь взять мою машину и съездить за продуктами самостоятельно, — Ви протягивает ключи, сталкиваясь с удивлённым выражением лица: — Что? — и опять эта «о» и хлопающие ресницы.       Чонгука когда-нибудь разорвёт от умиления. Это наивное и абсолютно беззлобное создание удивительно долго справляется в одиночку, и как смог, господи? — Как тебя не обчистили за эти годы, а? Ты мне уже и карточку отдал, а теперь машину… Не боишься, что я просто сбегу? — Куда ты сбежишь? — Ви будто и вправду не понимает. — Да хоть куда! Неужели тебя никогда не обманывали? Тот задумывается, забавно прикусывая ноготь на большом пальце, но тут же расплывается в своей привычной улыбке: — Но ты ведь не обманешь, правда? Тебе ведь здесь не плохо, зачем тогда?.. Я не понимаю.       Иногда он и правда выглядит наивным, как ребёнок. Но есть в его глазах то, из-за чего Чонгук не теряет опоры. То, из-за чего он не забывается. Там, в глубине тёмно-карих, почти чёрных радужек, кажется, плещутся все знания мира. Не раз Чон ловил себя на мысли, что Ви не тот, кем кажется. С виду вроде такое милое существо, одинокое и совершенно невинное. Но иногда он удивляет. Фразами, брошенными в уютных вечерних беседах у камина; собственными суждениями; попытками узнать чонгуково мнение по поводу той или иной темы разговора. Порой складывается впечатление, что Ви какой-то тайный агент, и это, честное слово, даже будоражит в какой-то степени. И в то же время совершенно не напрягает. Чонгуку бояться нечего. Разве что того факта, что Чиху может всё-таки узнать о его местоположении, а тогда зацепить может и нового друга, за которого иногда очень сжимается сердце.       Он взял ключи, чтобы сделать недельную закупку в ближайшем супермаркете. Прошло достаточно времени, чтобы беспокоиться о том, что именно сегодня состоится его встреча с Чиху. В любом случае, магазин — не тёмный лес, там много людей, а городок, хоть и небольшой, и считается пригородом Пусана, но всё же довольно густонаселённый.       Они почти месяц живут в одном доме. И до странного тёплое чувство греет изнутри — они живут вместе, а не Чонгук у Ви. Всё так привычно, так буднично. Завтраки в почти полной тишине, потому что Ви любит читать новости, а Чонгук очередную книгу из обширной библиотеки, подобранной с довольно неплохим вкусом. На полках стоят целые серии: исторические, биографические, бестселлеры и даже бульварные романы, на что Ви спокойно пожал плечами, мол, иногда полезно расслабиться и прочесть что-то незамысловатое и лёгкое. Потом они расходятся по своим углам, что зачастую означает, что Ви спрячется в своём кабинете, а Чонгук в оказавшемся очень кстати небольшом тренажёрном зале, где располагались несколько снарядов и маленькая мобильная сауна. Парень решил привести себя в порядок, и ему страшно повезло, что Ви следит за собой так тщательно. Задавать вопросы Чонгук до поры не решался, но им и без этого всегда было, о чём поговорить. Но лишь сейчас начала приходить мысль, что Ви каждый раз умело уворачивается от вопросов о его прошлом.       О себе Чон рассказал почти сразу и почти всё. Даже без каких-либо намёков упомянул Чиху в качестве своего бывшего бойфренда, на что получил мягкую улыбку и искреннее заверение в том, что его никто в этом доме не осудит ни за ориентацию, ни за ошибки прошлого. «Чувства, — сказал тогда Ви, глядя глаза в глаза, — они ведь не спрашивают, правда? Чувства, они либо есть, либо их нет… Любовь двух мыслящих существ, имеющих право выбора и волю, не может быть порицаема. Любовь не может быть вне закона».       И тогда Чонгук понял, что если ему повезёт провести с этим неземным человеком чуть больше дней, чем отмерено кем-то свыше, он не пожалеет ни об одном из них. Потому что рядом с Ви хочется быть.       Сделав, пребывая во вполне сносном настроении, необходимые покупки, Чонгук решил не ехать сразу домой, а сделать небольшой круг через колумбарий. Один из прохожих указал направление к нему и даже подсказал, что рядом всегда открыт магазинчик ритуальных принадлежностей, где можно купить цветы.       Фиалки показались Чонгуку очень милыми, и мысль о бабуле Ким укрепила в нём желание посетить её хотя бы так, посмертно.       Грусть и сожаление чуть сжали сердце, когда он, следуя указателям, набрёл на знакомую табличку. Ким Сора. Годы жизни. Фотография в аккуратной рамочке и букетик слегка подвявших ирисов. Проскользнула мысль, что кто-то всё-таки посещает старушку. Чонгук даже улыбнулся, радуясь, что она не одинока. Но взгляд вдруг задержался на одном предмете, который вызвал очень странное чувство… Часы. Детские часы, мальчишеские такие, с большим циферблатом и со стрелками-кошачьми усиками. И бирюзовым ремешком…       Память начала лихорадочно подбрасывать картинки, обрывки фраз и даже что-то вроде газетных вырезок.       «Тэтэ хорошо заработал в яблоневом саду, и я заставила его купить себе часы, Гук-и. Он же, сорванец, вечно опаздывал, куда б не шёл…» «Особые приметы: …» — Нет-нет-нет… — произнёс Чонгук, судорожно выдыхая. — Не может быть, чтобы он нашёлся… Это бред…       Он бы знал. Чёрт, он бы наверняка узнал. Хотя кого он обманывает? От кого? Чонгук же всё здесь оставил после выпуска. Он же укатил в Пусан, чёрт возьми, стараясь забыть прошлую жизнь и начать новую.       Вылетев из колумбария и впрыгнув в машину, он быстро развернулся и направился в центр городка, где стояло здание муниципалитета. Взлетел по ступенькам, сразу же открыв дверь приёмной. — Я прошу прощения, меня зовут Чон Чонгук, — вывалил опешившей девушке, но не остановился, а продолжил, пока его не выгнали: — Я воспитывался в старом приюте при монастыре. Скажите, я могу поднять архивы за две тысячи девятый год? Дело о пропавшем мальчике… Пожалуйста. Должны же быть какие-то сведения… Вы очень мне поможете. — О… — девушка-секретарь будто сжалась вся, глядя в лицо взволнованного парня, но потом, словно переборов себя и свою бюрократическую натуру, смущённо улыбнулась: — Вам стоит заполнить форму, взять пароль от компьютера, и все сведения вы найдёте там, — указала на закрытую широкую дверь. — То есть, вы позволите? — Ну, почему бы и нет? Ваши документы…       Уже через пятнадцать минут Чонгук вводил заветные цифры и буквы, пытаясь успокоить дрожащие руки.       Быстро вбив в окошко поисковика имя Ким Тэхёна, Чонгук внимательно посмотрел количество строк. Их, сука, оказалось всего три. Три! Целая жизнь одного человека уместила в три строки, господи помоги… Хотелось плакать. Реально. Он будто стоял у надгробия, скорбно вглядываясь в старую цветную фотографию лучезарно улыбающегося мальчишки с этими его огромными глазами, ушами, тонкими руками и всклокоченными тёмными волосами. А дальше: дата и место рождения, сводка о пропавшем без вести при невыясненных обстоятельствах и, самое страшное, пометка о том, что, согласно законодательству, человека, не найденного спустя определённое количество лет, объявляют умершим. И дата… Через месяц после того, как Чонгук уехал отсюда, казалось бы, навсегда. Бабушка Ким жила с этим два года. С сухой формулировкой в какой-то бумажке. С потерянной надеждой и абсолютно неиссякаемой болью в душе.       Он смотрит в монитор какое-то время, пробегаясь бездумно взглядом по чёрным буквам. Дата и место рождения. Полицейская сводка. Пропал… Не найден. Малолетний… Был одет: светлая футболка с принтом «пикачу», шорты ниже колен, серьга-колечко в левом ухе и часы… Часы с бирюзовым ремешком. Особые приметы: родинка на кончике носа. И будто в снег с разбегу. Головой. Нет, в замерзшее озеро, в полынью. Под лёд… Потому что родинку на кончике носа он видел только у одного человека. ***       Почему он сразу не посмотрел в документы на машину, как только сел за руль, Чонгук не подумал. В голове было настолько всё смешано, сердце так сильно клокотало, что смертельно хотелось попасть домой и засыпать Ви всеми возможными вопросами. И только подъехав к воротам, когда уже почти стемнело, даже не думая о том, что его на самом деле могут очень ждать дома, Чонгук вспомнил о документах, которые должны были наверняка валяться где-нибудь в бардачке.       Пластиковая карточка техпаспорта нашлась не сразу. И владельцем значился Пён Бэкхён. Водительского удостоверения здесь не оказалось. И посмотреть фотографию этого Бэкхёна Чонгук не смог. Он очень старался собраться с мыслями, делая дыхательную гимнастику. Он уговаривал себя, как ребёнка, что даже если Ви — это Ким Тэхён, в этом нет совершенно ничего страшного. Ну, мало ли, да? Но, чёрт возьми, его объявили официально умершим! Спустя семь лет со дня пропажи. Июль две тысячи шестнадцатого. Ким Тэхён официально умер летом того года. Но часы?.. И мысли вспышками, как удары молнии: глаза, уши, улыбка. Наложи фотографию на реальный образ Ви — одно лицо. Как негатив с позитивом.       Чонгуку стало плевать на пакеты с продуктами, потому что ноги уже сами несли его в дом. Погружённый в полумрак, он казался зловещим. Свет горел только в гостиной и то — нижний. Ви стоял у окна, которое выходило на подъездную дорожку, спиной к входящему, и на звук даже не дёрнулся. — Я и правда на мгновение подумал, что ты обокрал меня и сбежал, представляешь? — а в глухом голосе ни тени насмешки. — Как тебя зовут? — хрипло спрашивает Чонгук, не сводя глаз с широких плеч и кудрявой макушки. Во рту так горько от страха и разочарования, что выть хочется. — Но знаешь… — Ви будто не слушает. Или не слышит. — Чёрт с ними — с деньгами. Но мне почему-то стало так плохо… — Ви… — Чонгук делает шаг. Ему хочется коснуться, хочется развернуть к себе и заглянуть в глаза. Но на него словно внимания не обращают. — Плохо от мысли, что снова побежишь в никуда, и не будет никого, кто тебя спасёт… — Как. Тебя. Зовут? — Меня зовут Ви.       3.       Он ушёл. Просто обошёл гостиную и скрылся в своём кабинете, заперев дверь на ключ изнутри.       Чонгук испытывал ни с чем не сравнимый шок. Не случалось в его жизни ничего такого, что могло бы стать причиной всепоглощающего ощущения нереальности происходящего. Как в жутком психологическом триллере без надежды на хэппи-энд. Потому что простая, казалось бы, мысль, что Ви — это Ким Тэхён, просто не имела права на жизнь в понимании Чон Чонгука. Документы на машину на имя совершенно другого человека и существующего ли? Полная изоляция от общества в домике в лесу. Странная манера говорить, странные повадки. И эта кличка, как у собаки. Всего одна буква. И ни одного упоминания о своей прошлой жизни…       Вопросов куча. Их миллион. И без возможности их задать. Потому что Ви закрылся. Буквально. Он испугался одиночества. Испугался на крошечную секунду, что его бросили, оставили одного. И ему стало плохо от этого…       Какая вопиющая неблагодарность. Какое кислое на вкус это чувство вины. Какая громкая, сука, совесть… «Извинись!» — кричит она во всё горло. И плакать хочется. Реветь в три ручья, пусть бы кто пожалел. И ведь пожалел бы, чёрт. Один во всём мире, тот, на кого налетел с порога и орать начал, требуя признаний. А в чём?.. Чонгук теперь и сам не знает.       ***       Разобрав покупки, как послушный мальчик, он ушёл в свою спальню, сердечно надеясь, что она ещё побудет какое-то время его. Он не хочет уходить отсюда. Он полюбил это место. Он полюбил человека в нём. Загадочного, странного, красивого и очень доброго. У всех есть тайны. Так почему бы не сохранить ещё одну для кого-то? Ему несложно. Только пусть расскажет.       До слёз хочется, чтобы Ви доверился. Это не любопытство. Это участие. Ведь он так одинок. Они оба — одиноки. А хочется быть вместе. Не одинокими. Злости и не было. Разочарование стихло. Остался только привкус кисло-горький на корне языка.       Завалившись на кровать, Чонгук заставил себя немного расслабиться. Сердце ещё трепыхалось внутри тревожно, но уже не так сдавливало кровоток. Мыслить стало чуть свободней, чуть спокойней, чуть легче. Он, наверное, сильно обидел Ви. Хотелось пойти и покаяться. Но что-то держало… Не остыл, видать. А надо. Потому что дел наделать можно. А страшно… Не хочется терять то хрупкое и такое уютное, что возникло между ними. Дружба, доверие, чуть не растоптанное в одночасье, и трепет. Чонгук знает, что чувствует. Знает. И боится потерять даже это, оставив для себя лишь воспоминания.       Ужин он готовить не стал. Не из вредности, от бессилия. Вырубился буквально за час до полуночи без мыслей, без сожалений, измучив себя спорами с совестью. Но, когда вдруг резко открыл глаза, цифры на часах показывали предрассветное зимнее время.       Чонгук прислушался. Что-то ощущалось такое чужеродное в тишине дома, что сердце снова заколошматило. Такое бывает, когда просыпаешься от кошмара. Но тут совсем наоборот. Проснулся нормально, пусть и резко, но жутковато стало чуть позже. В момент, когда он услышал голос.       «Я очень хочу ему рассказать, Ди, правда. Он имеет право знать… Но если он уйдёт, я ведь снова останусь один. Я больше не хочу так. Он… он хороший человек. Я попытаюсь объяснить, а там пусть сам решает… А если уйдёт? Ди, мне никогда не было так плохо, правда»       Его голос не был жалким. Ровным, как у автоответчика — да. Но не жалким. Это никак не вязалось со словами, произнесёнными в трубку. Нельзя говорить о страхах настолько безэмоционально.       Сделав шаг в темноту, Чонгук нерешительно остановился. Ви снова стоял у окна, вглядываясь во мрак холодной декабрьской ночи. Он убрал трубку в карман домашних штанов и тяжело вздохнул. — Я знаю, что ты стоишь за спиной, Чонгук, — сказал так тихо и так громко одновременно, что мурашки по телу подняли волоски. — Прости, если разбудил. — Я сам проснулся, — прохрипел Чонгук и хаотично заметался взглядом по сумраку помещения.       Глаза привыкли. Уличные фонарики, которые они установили пару недель назад, дали достаточно света, чтобы вырисовать очертания мебели и стройной фигуры. Странно бороться с желанием подойти и обнять? Очень. Раньше если и возникали подобные мысли, Чонгук надолго в них не задерживался, подсознательно отвлекая себя чем-то другим. Но сейчас, когда атмосфера и так накалена, а усталость, моральная и физическая, словно плавит каждую мышцу, сложно удержаться и не сделать ещё пару шагов. Мучительная необходимость взять себя в руки и дать этому человеку возможность рассказать, тянет жилы. Но Чонгук справляется. Он всегда таким был — упрямым и лишённым трусости. И сейчас эти качества были как никогда нужны. Во благо всех.       — Ты ведь Ким Тэхён, да? — осторожно задаёт он вопрос, от которого зависит очень и очень многое. И ответ не заставляет себя ждать: — Не совсем, — Ви чуть пожимает плечами, но не оборачивается, словно готовый ко всему. — Моё имя Пён Бэкхён. — По документам? — несложно же догадаться. — По документам, — Ви кивает. — Но на самом деле ты — Тэхён, — подтверждает уверенно собственную догадку Чонгук, присаживаясь на диван. Но глаз с фигуры у окна не сводит. — Скажу так, тринадцать лет назад это тело и правда принадлежало Ким Тэхёну всецело. Теперь его с ним делю я.       Почувствовав ледяное напряжение за своей спиной, Ви всё-таки оборачивается, всматриваясь в ошарашенное лицо: — Ты уверен, что хочешь знать всё? Потому что есть лишь один шанс, другого я предоставить тебе не смогу. — Ты убьёшь меня? — слетает с губ прежде, чем мозг начинает обрабатывать сказанное. — Боже упаси, Чон Чонгук, — горько усмехается Ви.       Он не подходит, просто опирается бедром о спинку кресла, чтобы получить опору. Видимость расслабленности не скрывает дикой усталости. И Чонгуку на секунду кажется, что было бы лучше отложить разговор, но, чёрт… нет и нет. Он словно раздвоен: сочувствие кипит в котле страха и неуверенности, а ещё — любопытства и неверия. Столько всего намешано под черепной коробкой, что сердце, кажется, сейчас взорвётся. Но он снова заставляет себя думать не только о себе. И он будет продолжать, насколько долго это бы не затянулось.       — Тогда что ты сделаешь? — спрашивает тихо, принимая собственные правила. — Я просто позволю тебе уйти или уйду сам. Всё будет зависеть от твоей реакции. В конце концов, не ты первый, не ты последний, кто узнаёт обо мне правду. Сбрасывая тревожную морозь, Чонгук снова произносит: — Тогда кто ты и куда ты дел Ким Тэхёна?       Он вцепился в это, отпускать не хочет. Ему просто надо знать, кого хоронила бабушка Ким, и не убивалась ли она понапрасну, не зная, что внук жив и здоров. Но, казалось бы, простая фраза вмиг перечёркивает все домыслы: — Ким Тэхён умер летом две тысячи девятого года, захлебнувшись водой. Он не выбрался в ту ночь, Чонгук. Но маленькая Мими прожила со мной десять счастливых кошачьих лет… Он спас котёнка, но не спас себя. Он просто не успел.       Чонгук не знал, что умеет так… Он не знал, что он умеет рыдать молча, оплакивая незнакомого человека. Маленького храбреца, который ценой собственной жизни спас маленькую и такую хрупкую. Смельчак Ким. Ребёнок, даривший защиту всем, кто в ней нуждался. И он не выбрался… Не успел. — Говори, Ви, — едва справляется с собственным голосом Чон, принимая очень важное для себя решение — выслушать до конца, чего бы ему это не стоило. — Рассказывай всё от начала и до конца. Кто ты? И почему ты в теле умершего человека?..       — Гроза в тот вечер была не просто так, — говорит тихо совершенный незнакомец. — Столь сильные потоки плазмы являются хорошими коридорами для нашего попадания в ваш мир. Появившись здесь, я сразу же начал поиск… Долго искать не пришлось. Мальчик уже был почти мёртв. Внутренние органы отказывали один за другим, но я ухватился за нервные импульсы… Нам с ним очень повезло найти друг друга, Чонгук. Он буквально подарил мне жизнь на Земле, а я ему… просто вторую жизнь. — Так ты — пришелец? — голос всё равно отказывается слушаться.       Чонгук пытается, очень пытается, но он не верит… Пока не верит. Для него это всё какой-то сюрреалистический сон. Он даже щипает себя, чтобы проснуться, но реальность продолжает говорить красивым бархатным баритоном, не слышать который почему-то кажется чем-то болезненно неуютным. — Ты пришелец, который завладел телом? — не договаривает, не дают договорить, осекая сухим: — Невозможно завладеть тем, что больше не живёт. Мёртвое тело не сопротивляется. Оно — оболочка, которая не имеет мышления и физиологических возможностей. Мы не способны причинить вред человеку: ни физический, ни моральный. Мы спасаем, помогаем, изучаем, но никогда, слышишь, никогда не идём на сознательное причинение боли или дискомфорта. Это не в нашей сути. Мы просто… не умеем.       Он затихает. Словно сдувается. Будто сил на эти слова положил больше возможного. И Чонгуку, несмотря на собственное почти кататоническое состояние, нестерпимо хочется сказать: «Эй, не волнуйся… Я верю!» Но не говорит. Потому что не может и рта открыть. Потому что хочет большего. Он хочет знать всё. Оттого и молчит, давая маленькую передышку рассказчику. Но Ви надолго не задерживается. — И называть нас пришельцами немного некорректно, — чуть улыбается, несмело заглядывая в лицо Чонгука, а того волной окатывает — вот он, Ким Тэхён, человек, а не бездушный захватчик. — Хотя… почему бы и нет? Но ведь у вас своё представление о пришельцах, верно?       Чонгук кивает, рисуя в голове образы инопланетных вторженцев либо с зелёными головами, либо в виде склизкой субстанции с щупальцами… — Смешно, — Ви и правда чуть слышно усмехается. — Но ближе всего нас описывает небезызвестная миссис Майер в своей потрясающей книге «Гостья». — Потому что она? — Именно так, Чонгук. Она — одна из нас. И весьма творческая личность, скажу я тебе. Телу, как и многочисленной семье этой женщины очень повезло, что в тот день над Коннектикутом разразилась гроза…       И Чонгук понимает. Восторг просто затапливает сознание и тело. Как же всё просто, боже ты мой! И как же интересно! — А кто ещё? Кто ещё из знаменитых людей из ваших? — Нас на Земле миллионы, на самом деле. Просто мы живём среди вас, не мешаясь под ногами. Чаще всего мы занимаемся медициной, наукой, воспитанием детей, творчеством… Мы по сути своей очень любопытны, поэтому путешествуем только в те миры, где у существ есть разум. Но пока что ваша планета — самая интересная из всех…       Чонгук улыбается. Ему так до странного приятно это слышать. Он словно гордится человечеством. Но тут же возникает очередной, не терпящий отлагательства вопрос: — Так ты на самом деле выглядишь как серебряная капелька? — Нет, — смеётся уже очень знакомо Ви. Или Тэхён? Да, именно Тэхён. — Это уловки кинематографистов, Чонгук. На самом деле мы выглядим… никак. — Он пожимает плечами. — Энергия не может быть видимой, это тоже из области фантастики. Наш вид — неотъемлемая часть Вселенной, мы абсолютная её составляющая… Это пафосно жутко, я понимаю, но так проще объяснить, прости… — О, нет, — Чонгук чувствует, что его интерес и его любопытство ставят Тэхёна в неловкое положение, но ведь так не хочется, чтобы тот останавливал свой рассказ. Это же просто невероятно увлекательно! — Пожалуйста, только не останавливайся! Скажи, а таких планет, как Земля, много? Ну, тех, где есть разумная жизнь? — Очень много, Чонгук, — снисходительно вздыхает Тэхён. — Я побывал почти во всех мирах, но ваш я люблю больше всего. Кстати, я здесь уже двадцать второй раз. Не могу удержаться, чтобы не посетить вновь…       Двадцать два раза это создание возвращается сюда. Это ж как нужно любить эту планету! Но тут же мысль стреляет в голову: — А ты… прости, девочка или мальчик? — тихо спрашивает он, чуть скривившись и по-дурацки улыбаясь. — Господи, Чонгук! — Ви смеётся в голос. — Я не имею пола. То есть, Тэхён, конечно, мальчик. Но если бы на тот момент подходящим носителем было тело противоположного пола, я бы воспользовался такой возможностью. Для нас нет никакой разницы, с кем симбиотировать. Главное — здоровое на момент клинической смерти тело и разум. Чонгук задумывается. Клиническая смерть, разум. Разум? — Скажи, — он едва слышно обращается к Ви, но тот вскидывает встречный взгляд, и в сердце что-то сжимается. — Скажи, пожалуйста, если можешь… В тебе есть что-то от Тэхёна, ну, кроме физической оболочки? — он неопределённо взмахивает рукой. — Процентов двадцать осталось, Чонгук. Например, я не смог бросить Мими. А спустя какое-то время решился посетить бабушку… — Ты был у неё? Но ведь она… — Да, она уже была не в себе на тот момент, когда я смог прийти к ней. Но она была счастлива, Чонгук. Не волнуйся за неё. Она не умерла совсем уж одинокой… — И ты до сих пор спасаешь брошенных котят, — почти неслышно шепчет Чонгук, чувствуя, как в глазах снова начинает жечь. — Да, у Тэхёна это входит в базовую комплектацию, — снова смеётся Ви, но тут же продолжает: — Умение говорить, выполнять несложные функции, читать, писать, познавать мир — это составляет бо́льшую часть. И лишь то малое, что смог спасти его умирающий мозг — это память и способность сострадать. Добавь ко всему этому мою суть, и вуаля — Ким Тэхён полностью укомплектован. На самом деле нам комфортно уживаться вместе. Я очень люблю его, а его тело благодарно мне. Нам и правда повезло. — Ты красивый… Чонугк замолкает, понимая вмиг, что сказал. Но тихое и даже нежное «спасибо» мгновенно успокаивает. И Чонгук решается: — Я ведь могу называть тебя его именем? Оно очень подходит тебе, оно ведь — его… — Конечно. Но только в стенах этого дома. Не забывай, по документам я — Пён Бэкхён. Надеюсь, тебе не надо объяснять — почему?       Чонгук всё понимает. Прекрасно понимает, через что пришлось бы пройти им обоим, объявись он тогда. Так что, конечно, в причинах действий Ви присутствует неоспоримая логика. Но тот словно мысли читает и добавляет, скромно улыбнувшись: — У меня достаточно связей, чтобы иметь то, что имею, но я не очень люблю светиться. Так что решение взять другое имя я посчитал вполне разумным. Надеюсь, ты меня понимаешь…       И Чонгук кивает, а потом ещё несколько раз, будто хочет всячески показать своё согласие. Ему очень важно, чтобы Тэхён знал, Чонгук на его стороне. Теперь уже окончательно.       Они говорят до рассвета. Знакомятся заново. Чонгук узнаёт всё больше. И чем больше окунается во внутренней космос этой потрясающей души, он понимает, уйти не захочет никогда. Потому что не сможет. Потому что есть ощущение, что эта абсолютная частичка Вселенной теперь живёт и в нём.       Чонгук не замечает, как Тэ (о, ему очень нравится, как это имя звучит его голосом!), устало укладывается ему на колени и засыпает. Энергия энергией, но человеческое тело требует сна. Сам он тоже сворачивается, ложась на стройные бёдра и чуть обнимая за ноги. Так и спят, пока один из них не начинает ворочаться из-за затёкших мышц. — Оу…       Тэхён смотрит в безмятежное и такое умиротворённое лицо своего человека и понимает, что в этот раз его миссия на Земле успешна и имеет полное право на продолжение.       4.       Чонгук сыплет вопросами, как на викторине. Он обожает их с Тэхёном разговоры, и так много узнаёт о других мирах, что от восторга забывается порой, позволяя себе некоторые вольности.       Однажды утром, когда на кухню зашёл чуть припухший после сна Тэхён, он не смог удержаться и обнял его. Удивительно, но его обняли в ответ, едва слышно промурчав «доброе утро» куда-то в шею. С желанием поцеловать мягкие губы Чонгук справился, а вот с внутренним ликующим от влюблённости мальчишкой — нет. Поэтому он обнял Тэ крепче и даже приподнял его над полом, чуть покружив. — Я так счастлив, что теперь всё хорошо! — Я бы добавил прекрасно! — бурчит всё туда же Тэхён, даже не пытаясь выползти из крепкой хватки. — Но если я ещё и позавтракаю, то будет вообще лучше некуда! Они смеются. Радуются каждой совместной минуте. И очень много говорят. — Хён, скажи, а я смогу отличить человека от души? Да, они решили называть космическую межпространственную энергию именно так. — Нет, если она сама не захочет себя показать, — ответил тогда Ви, небрежно пожав плечами. — А ты можешь показать? — Тебе это зачем? — душа прищурился, ожидая подвоха. — Просто… — Не испугаешься? — А это страшно? — Чонгук неосознанно поёжился. Он бы не хотел бояться Тэхёна. Не сейчас, когда они становятся так близки. — Необычно, — фыркнул Ви и снова пожал плечами.       Но Чонгуку сложно противостоять. Это прекрасное создание умеет состряпать такую моську, что наивная душа тут же тает ещё больше. — Готов? — ухмыльнулся Ви, сев прямо напротив. А потом, прикрыв веки, поднял их, и Чонгук обомлел. Там, где когда-то плескалась поистине космическая чернота, сейчас сияли миллиарды космических звёзд. Перламутровыми всполохами закручивались спирали, поблёскивая под густыми ресничками, находясь в методичном движении «золотого сечения». В глазах Ви существовали Галактики. А в глазах Чонгука стояли слёзы… — Это просто потрясающе… — прошептал тогда он, влюбляясь ещё сильнее в это необычное, но такое невероятное создание. Он возблагодарил судьбу за то, что она подарила ему шанс пережить подобное. И когда-нибудь он наверняка расскажет об этом всему миру. Как Стефани Майер в своей книге. Но он не будет врать о «серебристых каплях», он будет рассказывать о доброте, сострадании и потрясающей красоте, присущей каждой душе. И его личной — особенно.       ***       — А я догадался, почему ты назвал себя Ви, — гордыня — грех, так кричат заповеди, но Чонгуку не чужды маленькие земные слабости. В перерывах между учёбой на кулинарных онлайн-курсах, он продолжает доставать «своего инопланетянина». Чонгук вообще теперь чувствует себя в компании Тэхёна так, будто они были знакомы всю жизнь. Им нравится эта уютная обособленность и нежная близость. У них норма — объятия и касания. Им хорошо и совсем нестыдно. Они словно мир познают с самого начала. Чонгук уж точно. Потому что всё, что было до встречи с комической душой, можно описать всего парой слов — нерассеивающийся туман. А сейчас — весенние дни. Вне зависимости от поры года и капризов погоды. Сплошные солнце и чистое небо, даже когда с побережья натягивает свинцовыми тучами. В душе у Чонгука всегда тепло и ясно. И он очень боится это потерять. Иногда до дрожи. Особенно в моменты, когда Тэхён, прямо как сейчас, сидит в кресле у окна, поджав ноги под себя, и что-то вычитывает в своём ноутбуке. Потому что он кажется настолько родным, настолько своим, что сердце сжимается до слёз. И когда Тэхён заинтересованно вскидывает взгляд, мол, давай, жги, маэстро, Чонгук чувствует, каким неровным становится дыхание. Но тут же берёт себя в руки: — Английская «V» двадцать вторая по счёту буква алфавита. Ты так банален, Ви! — смеётся заливисто, присаживаясь рядом и обнимая за шею. Мальчишка, ей-богу. Взрослый, сильный, умный. Но мальчишка. — А что будет, когда алфавит закончится? — снова подначивает. — Пойдут цифры? И тут же осекается, видя, как застывает лицо его души. — Что?.. Что не так? — Наверное, я больше не вернусь на твою планету, Чонгук-а, — тихо произносит Тэхён, глядя вверх, будто в самое сердце. — Почему? Чонгук ощущает это снова. Тугой комок в горле. Когда что-то подсознательное бьётся и рвётся наружу. — Я не смогу… Он вздрагивает. Тэхён вздрагивает, неловко обхватывая себя руками.       И Чонгуку становится не по себе. Он сползает вдруг на пол, обхватывая вмиг озябшие пальцы и прижимает их к своим губам: — Эй, Тэтэ, ты чего это, а? А тот смотрит. Не моргает. Держится, чтобы спутанная в ресничках капелька не поддалась гравитации и не выдала его смятения. — Я вдруг понял недавно, — говорит глухо, но так чувственно, будто в самую суть человеческую проникает, — что после встречи с тобой, когда жизненный цикл этого тела закончится, мне придётся улететь в другой мир… У нас свой микрокосмос, нам нельзя оставаться на одной планете беспрерывно. Закон преобразования энергии, знаешь ли, — чуть заметно улыбается, а в глазах всё та же болезненная мука, — нужно дать место чему-то новому, понимаешь? А это значит, мне придётся оставить тебя, сохранив в своей памяти каждый наш с тобой прожитый день… Понимаешь?.. Я знаю, что всё это будет нескоро, но, боже мой, как мне страшно об этом думать, Чонгук-и… — Тэтэ.       И Чонгук вдруг совершенно ясно, будто ангельская благодать снизошла, понимает, что его любовь абсолютно взаимна. Но Ви продолжает, не сводя с него глаз: — Конечная цель существования моей расы — знания, я однажды тебе это уже говорил. А чтобы познать, надо постичь. И с тобой я, наконец, постиг то, что являлось моей двадцать второй миссией на Земле. Испытать то, что я никогда не испытывал до этих пор… — он лихорадочно подбирает слова, боясь споткнуться и дать себя перебить, поэтому, обшаривая взглядом любимое лицо, продолжает: — Я всякое видел, многое испытал. Я был девочкой-нищенкой в Когурё и умер, не прожив и года, испытав все возможные человеческие страдания. Я был солдатом Юаня и пал в бою героем. А сейчас я просто человек, который впервые за все свои циклы во всех мирах влюбился в потрясающее создание. И я счастлив, так по-неземному счастлив, что сам себе завидую… Но мне страшно, Чонгук… Мне страшно остаться без тебя, понимаешь? И помнить, помнить, помнить… Нести память о тебе и моей любви к тебе сквозь пространство и время, блуждая в космосе, даже не надеясь встретить тебя вновь… Это на самом деле очень страшно, Чонгук… Очень страшно…       Он плачет, вжимаясь пальцами в крепкие запястья, что держат и не отпускают. Он плачет и погружается всё глубже в темноту глаз напротив, видя в них всё, что чувствует сам. Он плачет и тянется, тянется, тянется, пытаясь окунуться в то тепло, что дарит ему его человек.       — Тэ, — шепчет надрывно Чонгук, прижимаясь к мягким и горячим губам своими. Он нежно держит любимое лицо в ладонях и выцеловывает его, подхватывая скатывающиеся слёзы. Чонгук чувствует, как тело Тэхёна реагирует, как сладко он всхлипывает сквозь стон, прижимаясь всё крепче, запуская совершенно новую волну близости. Он так восторженно обожает этого инопланетянина, что чувствует, как сжимается всё внутри, поднимая жар из самых глубин. Он хочет его. Всем телом хочет. И ощущает взаимность. Прижимает к себе, стягивая с кресла, усаживает на колени, крепко обхватывая тонкую талию руками, и любит изо всех своих человеческих и земных сил. Он ведь не думал, что умеет так. Даже не догадывался. А тут сам себя удивил! — Тэтэ, — шепчет в губы снова. — Не переживай так сильно, хорошо? Мы с тобой постараемся провести нашу земную жизнь вместе как можно дольше, ты согласен? А потом ты сам решишь, как будет лучше… — Мы даже развеяться не можем без постороннего вмешательства. Вечное одиночество — это не то, о чём я мечтал, — шепчет душа, грустно улыбаясь. — Тогда давай сделаем так, чтобы твоё вечное одиночество сократилось лет так на пятьдесят, ты согласен? — Всеми руками и ногами, — улыбается уже чуть шире Тэхён, снова целуя, решив не отпускать Чонгука от себя в ближайшее время и позволить земным радостям затопить их обоих с головой.       5.       У Тэхёна есть друзья. Их немного, но они самые лучшие. Закадычные. И среди этих друзей есть ещё один человек, как и Чон. Пак Чимин. Это человеческое чудо сперва жутко раздражало Чонгука, вызывая ревность, но потом, поняв, что Чимин не просто так, а, оказывается, очень даже парень сородича Тэтэ — Ди или Мин Юнги, то сменил гнев на милость. И что ещё более удивительно во всей этой ситуации, так это то, что и Пак, и Ди — полицейские. Вот о каких связях упомянул в своё время Тэ. Удобненько. Есть ещё один друг, вернее, подруга — Эль. Но она живёт далеко, поэтому появляется на горизонте крайне редко. Но метко. — Итак, котятки, — всплеснула руками она однажды, собрав целую видеоконференцию. — У меня есть новость, от которой вы все будете в восторге!       Четверо друзей, расположившихся в уютной кухне Чонгука, а это место по праву в этом доме — его, он всё-таки главный кулинар их семьи, одновременно закатили глаза. Эта женщина в своём репертуаре. — Мой почивший не так давно дедушка оставил в наследство неплохой ресторанчик, который оснащён всем необходимым. Он на побережье, а это недалеко от вас. Но ресторанчик пустует. И тут в игру предлагаю вступить малышу Чон-и, — она заливисто смеётся, обнажая голливудскую улыбку. Чонгук фыркает было, реагируя на прозвище, но тут же ловит тихое тэхёновым голосом: «Не злись. Ей пятьдесят пять лет, пусть говорит, как хочет…»       Но Эль будто не замечает, продолжая: — Я официально предлагаю тебе принять управление и поднять до небес популярность традиционной корейской кухни. Ребята, надеюсь, помогут тебе в этом. Таким образом, убьём двух зайцев: Чон-и занятие по душе, а мне спокойно, что дело жизни моей семьи в надёжных руках. Как вам предложение?       И кое-кто, сидя рядом со своей душой понимает, что в прошлом, когда-то давным-давно, возможно, даже в те времена, когда мужчины носили ханбоки, а в ножнах покоился меч, он спас этот Мир. Потому что после всех мытарств прошлого получить всё и сразу, — не просто везение. Это справедливая закономерность.       ***       Весенние дни радуют теплом и хорошей погодой. Сделав кое-какие приготовления к началу рабочего дня, Чонгук ставит чашечку хорошего чая своему парню и в очередной раз просит не увлекаться новым проектом. Тот мурлычет что-то в ответ, то ли возмущается, то ли благодарит, но всё равно ласково прижимается щекой к тёплой ладони. — Если бы я не привёз тебя сюда, ты б из кабинета даже пообедать не вылез. — Справедливое замечание, — кивает Тэхён, продолжая печатать ответ заказчику. — Мне осталось совсем чуть-чуть, и я свободен до конца этой недели. И вообще, господин шеф-повар, вы оставили своё место ради меня? — Ради тебя я Землю с оси сдвинуть могу, не то чтобы выйти из кухни… — Какое расточительство, — смеётся Тэ, ловко обхватывая своими пальцами чонгуковы и чмокая костяшки.       Они говорят о всяком, пока есть время, ждут прихода первых посетителей и просто наслаждаются компанией друг друга. И когда колокольчик звякает первый раз, почти не обращают на него внимания, чуть увлёкшись чем-то своим.       — Какая встреча! — раздаётся до странного противный голос, растекаясь дёгтем в пространстве. Тэхён вздрагивает едва заметно, поворачивая голову, и видит, как напряжённо принимает защитную стойку Чонгук. Он словно скала возвышается над всеми, скрестив руки на груди. Ни страха, ни сомнений. Но тот, кто подходит всё ближе, расплывается в страшной улыбке нетерпеливого узнавания, и на лице незваного гостя буквально написано — нашёл. — Чиху? — произносит Чонгук ровно, чуть играя мышцами натруженных рук. — Какими судьбами? — Да вот узнал, — тот рискует оказаться слишком близко, наглеет, — что мой ненаглядный Чонгук-и вдруг обзавёлся собственным бизнесом… — Во-первых, — выдыхает Чон, глядя недругу прямо в глаза, — с какого это хрена я стал твоим ненаглядным? По-моему, наша с тобой последняя встреча вполне себе продемонстрировала, что это далеко не так. Забыл? А во-вторых, это не мой бизнес. Я простой наёмный работник. — А чей тогда? Уж не этого ли птенчика? — и Чиху указывает на Тэхёна, гадко ухмыляясь. Тэ встаёт и занимает место рядом со своим мужчиной. Он чувствует его злость. Нет, не так. Ярость. Чонгук в ярости. Тэхён буквально слышит, как хрустят его жилы, как напрягается каждая мышца. Он хочет быть рядом, хочет помочь, но пока не понимает, чем. — У господина какие-то проблемы? — спрашивает он сухо, вглядываясь в довольно симпатичное лицо.       Этот человек назвал Чонгука ненаглядным, и странная мысль озарила сознание. Это ведь тот самый бывший, из-за которого у его Чонгука были проблемы. — Или вы пришли ими поделиться? Тэхён не видит. Он не видит, как этот парень достаёт что-то из заднего кармана джинсов, он даже не пытается, ведь для него подобное — чуждо, оно претит его существованию. Даже на поле брани Ви не поднимал оружие, чтобы убить. Ранить, обезвредить, возможно, но не убить. Может, именно поэтому, когда метнувшаяся рука вдруг рассекает воздух короткой вспышкой, он не ожидает, что это всерьёз. Ну, не могут люди приходить просто так среди бела дня и убивать других. Это нерационально. Это незаконно, в конце концов! — Дразнить чертей в аду будешь, сука! — Чиху делает выпад, но не достаёт.       Потому что между ним и его неудавшейся жертвой вдруг вырастает мощь и сила настоящего защитника, которая пытается перехватить оружие, но упускает что-то из виду. Потому что когда из-под ног начинает уходить пол, когда он начинает чувствовать, как горячая влага вдруг пропитывает белоснежную поварскую рубашку, когда шокировано округлившиеся глаза, такие красивые, задают немой вопрос: «Зачем?», когда любимые руки подхватывают опадающее тело, а в воздухе слышно визгливое: «Он сам виноват! Он жизнь мне сломал! Он лишил меня всего! Пусть сдохнет!», Чонгук понимает: их вечность сократилась до обидного резко, и оставлять свою душу в одиночестве прямо сейчас до слёз не хочется. — Ну, зачем? — Тэхён не верит.       Ви страшно, ему холодно, он цепляется за лихорадочный взгляд самых красивых во всех мирах глаз. Он отчаивается, чувствуя, как стремительно вместе с кровью теряет жизнь его человек. И вдруг ледяная решимость запускает что-то потаённое, прокручивая застарелый механизм, который пылился без дела.       Ви пришёл на эту планету, чтобы постичь любовь. И он не позволит своей миссии закончиться так бесславно и горько. — Не смей умирать, слышишь? — обхватывает бледнеющее лицо. — Не смей меня оставлять одного! Я не позволю тебе, слышишь? — кричит Тэхён, не замечая, как всё пустеет, втягивая в космический вакуум всё вокруг. — Так нечестно, Чонгук! Нечестно! И решается окончательно. — Смотри мне в глаза! — цепляется за осознанность в черных зрачках. — Просто смотри, хорошо? — уже чуть мягче. И расслабляется.       Он снова окунается в свой микрокосмос, выискивает бреши, не тратя сил. В его мыслях, таких сосредоточенных и ясных, лишь одна бьётся загнанной птицей: спасти свою любовь во что бы то ни стало. И он верит. Теперь абсолютно точно понимает, в чём была его миссия. Последняя миссия. — Я вижу Галактику, Тэтэ… — тихо шелестит тот, ради кого хочется оставить Вселенную.       Чонгук даже не пытается скрыть свой восторг, пьяно улыбаясь и отвечая перламутром звёзд в собственных глазах. Он впитывает в себя Туманности и целые Миры. Он впитывает знания и память самой прекрасной души, которая делится этим, заполняя до краёв, лишь бы только жил. Эгоистично надеясь, что простит и не оттолкнет, став нечаянным гостем не в своём микрокосмосе.       Тэхён готов всё отдать. Это не жертва. Это жизненная необходимость. Потому что он больше не хочет Космоса без Чонгука. Он его просто не вынесет.       — Ты не пожалеешь? Этот голос Чонгук слышит одним из первых. Мин Юнги, душа, которой повезло сразу обрести и жизнь, и любимого человека. По рассказам Чимина и Тэхёна, Юнги, будучи ещё совершенно земным, получил смертельное ранение, а энергия не нашла ничего лучше, как занять освободившееся ментальное пространство. Чимин получил совершенно живого возлюбленного обратно, счастливо распахнув объятия неземному созданию, что спасло их обоих, даже троих, раз уж на то пошло, от пугающей боли. Чонгук вспоминает историю урывками, идентифицируя голос как знакомый, дружеский.       И Чонгук даже понимает — кому заданный вопрос предназначен. И после задумчивой паузы слышит: — Никогда не пожалею, Ди. Тэхён устал, это тоже ощущается до дрожи отчётливо. Голос такой сиплый, будто очень долго плакал… Чёрт.       Чон пытается пошевелиться, тяжело поднимает веки и выдаёт первое, что приходит в голову: — Как вы с этим живёте? Смешок, что раздаётся чуть левее, разряжает обстановку, ему вторят ещё два. — С чем с этим? — а вот это Чимин. — Ну, со всем, что у вас в головах… — Технически у нас нет голов, Чонгук-а, — Тэхён, судя по колебаниям воздуха, приближается, и по возникшему рядом теплу чувствуется, что он уже совсем-совсем близко. — Как ты, а? Я так испугался… — Прости, — Чонгук видит, наконец.       Господи, как же долго он плакал, раз веки такие опухшие? Красивый, неземной, но такой несчастный и счастливый одновременно, что сердце щемит. — Я живой, больше не плачь… — И его, скорее всего, спасли бы, ранение было не очень тяжёлым, — фыркает Ди, откидываясь на стуле. — Я боялся, что они не успеют… Я действовал по наитию, — тихо произносит Тэхён, прижимая чонгукову руку к своей груди. — Мой способ оказался надёжней. — А если бы не получилось? Юнги-хён впервые повышает тон.       Тишина на долю секунды оседает пылью в сознании, но потом вдруг раздаётся робкое, такое тэхёново, что Чонгук едва держится, чтобы не сгрести в охапку любимое тело до хруста в рёбрах: — Но ведь получилось же…? И прижимается, обхватывая руками крепкое предплечье. — Зато Чонгук у нас наделён знанием! — весело щебечет офицер Пак, обнимая своего нового друга за шею. — Надеюсь, тебя не разорвёт от тайн Мироздания! — Ой, заткнись… — Ди не выдерживает. Ему самому тошно, что чья-то энергия была потрачена вот так. Пусть и на благое дело, но всё равно слишком опрометчиво.       Чонгук чувствует, но пока не осознаёт, что происходит с ним в данную минуту. Он чувствует, как звуки и свет расслаиваются на составляющие. Он буквально может дотронуться звёзд, лёжа в собственной постели в их с Тэхёном доме. Он знает своё прошлое, будущее, он видит их с любимой душой старость. И этого так много, но так мало, что хочется ещё. — Это то, о чём я думаю? Ты… — Он отдал тебе себя, чтобы спасти, Чонгук. Просто прими это, окей? — раздражённо, но уже куда мягче, чем раньше, выдаёт Ди. — Сначала будет неудобно, а потом привыкнешь. — К тому же вам повезло! — дует губы Чимин, кривляясь за спиной своего парня. — Ваша ментальная связь нерушима, и вы вечно будете вместе! — Правда, всего один цикл, — вторит его интонации Ди и совсем сникает. — Что?       И Чонгука осеняет. Он ведь знал, пусть и не говорил ему этого никто. Энергия, потратившая себя, заканчивает свой цикл в последнем из своих Миров. То есть, Тэхён… — Только попробуй сказать, что ты теперь не сможешь вернуться… в свой космос, Тэтэ… — он ещё не верит. Но тут же, как разрядом вдоль позвоночника, приходит ощущение страха и глубочайшей вины… Не его. — Прости…       Тэхён отстраняется, он не может найти себе места, ведь от Чонгука не спрячешься уже. Но его тут же захватывают в кольцо рук, чуть встряхивая и сцеловывая виноватую улыбку: — Не отпущу теперь! — рявкает Чонгук, наслаждаясь счастьем, что буквально вибрирует в их телах чем-то общим, неделимым и абсолютно осязаемым. — Мой до конца наших дней!       И он знает, что аннигилируют их энергии тогда, когда будет положено, а тела будут преданы забвению. Он знает, что проживут они очень долгую жизнь и, как в сказке, умрут в один день, потому что не смогут друг без друга. Он не хочет знать, кто уйдёт первым, до этого слишком много лет. Им повезёт и в этот раз, боль долгой не будет.       А ещё Чонгук знает, что после всего, развеявшись в общем микрокосмосе, заполняя межпространственные пустоты, они возродятся на одной из звёзд и обязательно найдут друг друга вновь. Пусть не сразу, пусть через тысячи, а то и миллионы лет. Но он верит, что так и будет. Ведь теперь он обладает тем самым, сокровенным знанием, какова она — эта любовь. Он видит её. Он чувствует. Он теперь знает.