Прошу, не уходи

Холодные каменные стены, темный шершавый пол, узкая металлическая дверь - вот и все, что видит Люциус последние несколько месяцев. Иногда прилетают дементоры, но... Малфой никогда не признается, что он позорно вжимается в самый дальний угол, обхватывает колени руками и зажмуривается. Постоянные сквозняки, непрекращающийся кашель, вязкая мерзкая похлёбка в качестве еды. Люциус умирает, Люциус сходит с ума, Люциус не представляет, как его соратники выдерживали это на протяжении четырнадцати лет. Потому что он уже готов на всё, что угодно, лишь бы этот кошмар прекратился. Но это невозможно, Малфой знает. Темный Лорд не станет так быстро прощать провал в Отделе Тайн, а Министерство и Дамблдор и вовсе не планируют его выпускать. Сначала во снах Люциусу видится его семья. Счастливая семья. Детство Драко, его первые шаги, слова. Особое место в сердце занимает воспоминание, когда маленький белобрысый мальчишка, до безобразия похожий на лорда Малфоя, протягивает к нему тоненькие ручки и радостно провозглашает: "папа". Вспоминая этот момент Люциус уже не улыбается, он просто плачет. Слезы сами текут по впалым щекам, сквозь жёсткую щетину на серую тюремную робу. - Драко, сынок, прости меня, - шепчет Малфой, - прости. Я не смог... Не смог тебя защитить, не смог уберечь. Подставил и тебя, и Цисси. И Люциусу начало казаться, что он слышит ответ. Но не сына. Нежный мелодичный голос успокаивает, ласковые пальцы гладят по голове, пухлые губы касаются колючей щеки, обдает горячим дыханием ледяную кожу. И Люциус бессознательно тянется в ответ, пытается дотронуться до того, кто не даёт ему сорваться в пучину безумия... Или же затаскивает в нее. - Я схожу с ума. Я схожу с ума. Я ухожу с ума... - словно мантру повторяет Малфой, вцепившись руками в сальные волосы. Он качается взад и вперёд, бьётся затылком о стену, чувствует кровь на прокушенных губах... Но не может. Не может отогнать голос, который настойчиво и маняще шепчет: - Люциус, тише, тише, все хорошо, - снова горячее дыхание, - все будет хорошо. Твой сын в порядке, тебе надо только держаться. Ты сильный, Люциус, ты справишься. Скоро все изменится, скоро ты вернёшься домой.... Малфой безумно хочет верить. Но как? Как довериться голосу в голове, как довериться играм измученного сознания? И Люциус понимает как. Просто сдаться. Упасть в пропасть, отпустить холодную реальность, мрачную каменную коробку камеры, убивающих дементоров, удушающий кашель. Просто отпустить. Позволить увести себя, отдаться в такие теплые и нежные руки, довериться ласковому шепоту. Теперь Люциуса преследует смех. Такой счастливый, такой настоящий. И Люциус идёт вслед за ним, словно зачарованный. Видимо, он сошел с ума окончательно, ведь видит Ее. Миниатюрная блондинка с ямочками на пухлых щеках и блестящими зелёными глазами цвета свежей листвы. Она сидит на наколдованном кресле в другом конце небольшой камеры, по-детски закинув ноги на подлокотник, и не открывает взгляда от Малфоя. - Ты... - хрипло, едва слышно. - Зови меня Эстель, Люциус, - широко улыбнулась девушка. Щелчок тонких пальцев - в одной из стен появляется камин, в нём тут же вспыхивает игривое пламя. - Как... - Вставай, не дело это сидеть на полу. Малфой и сам не заметил, как камера полностью преобразилась. Теперь он сам утопает в кресле, укрытый мягким одеялом, и греет окоченевшие ноги у огня. Между ним и... Эстель стоит невысокий круглый столик, а на нем дымятся две большие кружки с чаем. - Кто ты? - Люциус старается говорить как можно тише. Он боится, что от малейшего звука всё пропадет, исчезнет, вновь бросив его в пучину отчаяния. Но всё осталось. И ответа нет. Девушка просто чуть грустно улыбается и достает из воздуха печенья. - Держи. Очень вкусное, я сама пекла! - и столько гордости в глазах, столько ничем не прикрытой радости, что Люциус невольно растягивает бескровные потрескавшиеся губы. Протягивает дрожащую руку к фарфоровой тарелочке, касается ещё теплых печений с шоколадной крошкой, с трепетом втягивает носом прекрасный аромат. - Вкусно, - немного бесцветно шепчет он, чувствуя, как сладость буквально тает во рту, наполняя все тело приятным теплом, лёгкостью. Эстель на этот раз расплывается в невероятно широкой улыбке, показывая милые ямочки на щеках, после чего чуть ближе подвигает чашку с чаем к Люциусу и сама берет свою, манерно оттопырив мизинчик. - А... Что ты здесь делаешь? - Ну, что за вопросы, лорд Малфой, - мелодично смеется девушка, но, замечая какой-то обречённый взгляд, всё же отвечает, опустив голову, - если хочешь, я могу уйти. Просто подумала... - Нет, - повышает голос. Он не слушается, хрипит, выдает всю ту боль, что мужчина испытывает. - Я так давно хотела с тобой познакомиться, но... Не могла... И с Нарциссой тоже, и Драко. Только смотреть. Смотреть, не в силах как-либо повлиять, помочь. Это так... больно. Знаешь, мне хотелось кричать, чтобы ты не подбрасывал дневник той девочке в девяносто втором, чтобы ты не участвовал в нападении на чемпионате по квиддичу, чтобы подготовил пути отхода в Отделе Тайн. Но, может это и эгоистично, - она запинается, поднимая на Люциуса большие глаза, в которых плещется смесь вины и горькой радости, - я... Немножко рада, что ты здесь, что я смогла вот так прийти. - А, - с каждым ее словом Малфой все больше и больше не понимает происходящее, - почему ты смогла прийти только сюда? - Не только. Просто ты был в таком состоянии, что сам меня позвал. Ещё моменты, когда тебя пытал Темный Лорд, но в тех случаях слишком много людей было рядом. Будешь ещё печенье? - Я сошел с ума, да? - Нет! - она снова смеётся, словно над хорошей шуткой, заправляет прядь платиновых волос за ухо, - я тебе всё расскажу в конце, хорошо? А пока... Может, хочешь пудинг или что-то ещё? Я могу быстро приготовить. На оба вопроса Люциус машинально кивает. - Эльфов нет, так что я готовлю сама. Может, что-то соленое? Ой, я слышала, что после... Азкабана дают бульон, потому что, - Эстель задумывается, будто пытаясь процитировать кого-то, - нужна пища, которая быстро усва-ива-ется. Люциус кашляет и смеётся. Сам не зная почему. Понимает, что с возрождения Волдеморта он делает это впервые именно здесь. Девушка кивает сама себе и щелкает пальцами. Ее тело медленно становится всё более прозрачным, глаза светятся потусторонним светом. Хлопок. Мужчину обдает холодом, словно от приближения дементоров, заставляя съёжиться, а Эстель окончательно растворяется, шепнув о том, что вернётся через пару минут. И эти минуты тянутся для Люциуса вечность. Вслед за девушкой постепенно начинает исчезать и весь уют. Камин уже не греет, от чая не тянется тонкий дымок, печенья не источают прекрасный аромат. Будто Малфой медленно, но верно приходит в себя, выныривает из приятного сновидения. Он зажмуривается, пытается вновь почувствовать всё то, что возвращало ему жизнь. Задерживает дыхание, чувствует, как мороз ползет по коже, возвращая ужас, отчаяние... Хлопок. - Ох, прости, - полный вины голос обдает теплом, жизнью, возвращает в реальность. Или в сон, - вот, я сделала суп. Правда, - краснеет, смущённо отводя глаза, - не уверена. Возможно, я его пересолила. Этот обыденный разговор, настоящие эмоции, атмосфера... Даже если это бред его воспалённого состояния, сон, смерть, галлюцинация... Люциус готов остаться тут навечно. Бульон с маленькими кусочками лука и моркови кажется на вкус просто божественным. "Уж всяко лучше того, что дают в Азкабане". И снова по телу разливается умиротворение, горячая жидкость согревает, расслабляет. Эстель сияет, будто ребенок, дарящий подарок отцу. Гордость, радость. Чуть закушенная губа и снова эти ямочки.... Люциусу резко приходит в мысли, что такие же ямочки были и у Нарциссы в детстве. Уже потом, после всех потрясений, переживаний, она сильно похудела, заострились скулы, ушли щеки, за которые ее так любили тискать Белла и Андромеда. Пока мужчина ест, Эстель начинает рассказывать о том, как поживают Драко с Нарциссой. Люциус видит, она пытается скрасить углы, убрать неприятные подробности. Говорит обыденные вещи. О том, какое красиво, хоть и траурное, платье сегодня надевала его жена, как понравился сыну яблочный пирог, который он ел на завтрак. - Подожди, - вопреки желанием он останавливает девушку и тихо просит, - Лорд там? Их наказали за мой провал? - Ты хочешь об этом знать? - жалобно, - да, Он там. И... Ты не виноват, Он бы все равно это сделал... - Что? - бледнеет. - Волдеморт, - Люциус вздрагивает, - поставил Драко метку. - И...? - И дал задание убить Дамблдора. Приговор. Приговор ему, жене, сыну. Смерть. Смерть им всем. Страх захлёстывает мужчину с головой, не давая дышать. Тарелка выскальзывает из ослабевших пальцев и со звоном разбивается, разливая суп на светлый ковер. Смерть. Смерть. Они все умрут. Осторожное касание ладони. Люциусу хочется кричать, рыдать, разбить всю посуду. Уничтожить всё, что принес это сон, эта.... Он сдерживается. Ломается от противоречивых желаний. Кинуться в объятия, в тепло, в покой. Разрушить, убрать, вновь страдать в промозглой камере. Объятия приходят сами. Тонкие ручки обхватывают его спину, вздёрнутый носик утыкается в плечо, волосы, пахнущие свежей травой, щекотят шею. И Люциус сдается. Снова. Отпускает мысли. Позволяет слезам стекать по щекам. Упивается таким живым запахом, чувством прикосновения к нежной коже. - С ними все будет хорошо. Правда, - шепчет Эстель, - я буду смотреть и рассказывать, хочешь? Драко справится, он сильный. - Он не сможет убить Дамблдора. Темный Лорд уничтожит его за это. - Поможет Северус. Нарцисса ходила к нему. Взяла непреложный обет. Ты же веришь Северусу? Всё будет хорошо. Люциус не отвечает. Дышит, плачет. Сознание медленно утекает, погружая его в марево сна.... Или, может, он просыпается? - Я ещё приду. Когда ты проснешься, - горячее дыхание над ухом. И темнота. Просыпается Люциус вновь в холоде. На жёстком каменном полу. А рядом стоит миска с тем, что по какой-то ошибке называют едой. На ум невольно тут же приходит задумчивое лицо с милыми ямочками: "нужна пища, которая быстро усва-ива-ется". Малфой зажмуривается, вспоминая малейшие детали того, что считает сном. И правда, девочке лет семнадцать, может восемнадцать, и она очень похожа на Нарциссу в этом возрасте. Только немного более... свободная, непосредственная. Такая, какой Цисси могла бы быть без столь жёсткого воспитания Сигнуса и Друэллы. А ещё - об этом и вовсе больно вспоминать - глаза у Эстель точь в точь такие, как были у матери Люциуса. Тот же разрез, тот же оттенок, только более яркий, те же ресницы, растущие в разные стороны. Ее появление Малфой чувствует сразу. Уже привычное тепло, покой. И он снова не может понять, когда же успел заснуть. И снова не хочет думать об этом. Сдаться. Эстель движениями рук колдует диванчики, столик, камин. Почти такие же, как и вчера. Только на это раз на расшитой скатерти стоит полноценный завтрак. Яичница с беконом, тосты, даже хлопья. - До... Здравствуй, Люциус, - хлопает, сменяя его одежду на зелёную свободную мантию, - хочешь кушать? И Люциус ест. Он не знает, что ему сказать, что спросить. В голове и миллионы вопросов, и пустота. В былые времена он бы сделал так, чтобы девчонка выложила ему всё важное, думая, что сама так захотела, но сейчас... сейчас не было на это сил, желания. И так повторяется изо дня в день. Эстель появляется, как только Люциус просыпается. Завтрак, тепло, уют... Они разговаривают до тех пор, пока заключённый не забывается беспокойным сном. Девушка рассказывает о его семье, о том, что делает Драко в Хогвартсе, о помощи ему Северуса, о сговоре Снейпа и Дамблдора. У Малфоя складывается такое ощущение, будто она знает абсолютно всё. Но Эстель лишь смеётся в ответ, говоря, что знает только то, что видит лично. А чаще всего наблюдает она именно за Драко. - Какое сейчас число? - Люциус за прошедшее время немного окреп, пришел в себя. Даже сбрил щетину. - Двадцать пятое декабря. Сегодня рождество, - а вот Эстель не меняется. Всё та же улыбка, то же желание сделать жизнь заключённого как можно лучше, - я спекла рождественский кекс и даже, - она заговорщически улыбается, - достала бутылку красного вина тысяча девятьсот тридцать третьего года. - Возможно, в честь праздника ты, наконец, утолишь мое любопытство? - обычным тоном, будто, о чем-то незначимом. Только в серых тусклых глазах плещутся настоящие эмоции. Малфой. Хочет. Знать. - Лю-ю-юциус, - тянет девушка, невольно копируя манеру собеседника, - если я расскажу, я больше не смогу прийти. - И кто же тебе запретит, Эсте-е-ель? - Даже если я случайно проговорюсь из-за твоих вопросов, я уйду и больше не вернусь. А тебе здесь сидеть до июня. Выдержишь? И оба знают ответ. Девушка отводит взгляд, недовольная своим слишком грубым ответом, мужчина высокомерно хмыкает, внутри понимая, что она права. Он не выдержит. - А где ж ты взяла такое прекрасное вино? - между разговоров о погоде. - Люциус! И вновь тянутся дни. Драко пытается убить Дамблдора, Снейп пытается ему помочь, Дамблдор что-то затевает, Волдеморт устраивает убийства магглов и грязнокровок... В какой-то момент Малфой понимает, что слушает рассказы Эстель, словно истории, которые никак к нему не относятся. Будто весь его мир теперь в этой камере, что каждый день превращается в уютную комнатку. Будто весь мир - он и она. Они играют в шахматы, в карты, читают книги, газеты. Они разговаривают, ставят ставки на развитие событий. Они вместе учат Итальянский... Весь мир в маленькой камере. Январь. Февраль. Март. Апрель. Май... Люциусу кажется, что он знает Эстель всю жизнь. Будто она его друг или родственник. И с каждым днём Малфой все лучше осознает, что с освобождением из Азкабана уйдет и эта девушка. Она сама говорит, что может прийти лишь сюда. Лишь когда он в таком состоянии, когда один. - А если я буду один в своем кабинете? Эстель улыбается и качает головой, после чего резко поднимается с кресла, чтобы принести ещё чаю. Но Люциусу кажется, что он видит слезы, стекающие из невероятных зелёных глаз. Июнь. - Когда? - Завтра вечером. Тишина. Давит, не даёт дышать. Малфой не отрывает взгляда от струйки дыма, идущей от чашки чая со сливками. - Я... Я больше не приду, Люциус, - оба замирают. Краски сходят с лиц. Мужчина медленно сглатывает, поднимая глаза: - Я услышал, - холодно. Им обоим. - Рассказать? - кивок, - ты был прав в некоторых своих предположениях. Я не совсем настоящая. Нет, не сон, не галлюцинация и не какое-либо заклинание. Я... Я как призрак. Мертвец. Я мертва. - Что? - во рту пересыхает, - в каком смысле? - Мерлин, нет, ты не обнимался с зомби. У меня нет тела. Я умерла ещё даже до того, как начала жить. У моей матери случился выкидыш на шестом месяце беременности. Несмотря на магию, меня не смогли спасти. Но такие как я... - Малфой видит, ей больно об этом говорить, больно открываться, - у нас остаётся привязанность в этом мире. Семья. Отец, мать. Я не знаю, как объяснить, но я росла, наблюдая за происходящим со своими родными. Поэтому, несмотря на возраст, в котором умерла, я выгляжу так, как выглядела бы сейчас живой. И веду себя почти также. Но я практически не могу контактировать с миром живых. Ни в форме признака, ни в качестве паразита. Только в случае, если близкий человек будет нуждаться во мне. - Нет. Не может быть, - образ лорда Малфоя рушится на глазах, морщины проявляются, добавляя ему прожитых лет, глаза теряют цвет. - Тебе было плохо, Люциус. Тебе был нужен хоть кто-то. Ты звал меня. - Нет... Нет, нет! - крик. Он не верит. Не хочет верить. - Ты звал, и я пришла. Почти как человек. Настоящее тело, магия. Я заботилась о тебе, я не могла допустить, чтобы ты сошел с ума или умер. Конечно, я бы очень хотела, чтобы ты ушёл ко мне, был со мной всегда, - Эстель всхлипывает, не в силах больше сдерживаться, - но я не могла так с тобой поступить. Вы должны жить. Долго и счастливо. - Нет. Не может быть, - едва слышно, одними губами. - Я твоя дочь, Люциус. Твоя дочь. И я была бы такой, если бы не та случайность. Если бы не Волдеморт, - слезы скатываются по пухлым щекам, останавливаясь на подбородке, чтобы упасть на нежное розовое платье в мелкий цветочек. Малфой обхватывает голову руками, зажмуривая глаза. Дочь. У него могла бы быть такая дочь. Это - его дочь. Мертвая дочь. Они сидят молча. Не меняя положения. Девушка хочет подойти, хочет поддержать, обнять. Но боится. Боится, что ее оттолкнут. Что Люциус не захочет даже находиться рядом. - Почему Эстель? - хрипло, с пронизывающей болью, которая разрывает сердце. - Мама хотела так меня назвать, помнишь? Она гладила ещё не очень большой живот и шептала о том, - рваный вдох, - о том, какая красивая и сильная дочка у нее вырастет. И называла... Называла меня именно так. И снова тишина. Снова удушающая. Прерываемая лишь сдавленными всхлипами Эстель и тяжёлым дыханием Люциуса. - Ты действительно...? - Я бы никогда не стала лгать о таком. И девушка сама не замечает, как оказывается в крепких объятиях. Короткий сухой поцелуй в лоб. Тишина. На этот раз оба наслаждаются, оба хотят почувствовать, какого это иметь отца и дочь. Люциус представляет, как бы заботилась о девочке Нарцисса, как он сам покупал бы ей платья, метлу, первую палочку, как она бы играла с Драко, присылала письма из Хогвартса. Как и говорила Цисси, сильная и красивая. Истинная Малфой. Как он раньше не заметил ее платиновые волосы, глаза покойной леди Малфой, черты лица Нарциссы? Как не понял? Эстель не мечтает. Ей хочется, но она не в состоянии тешить себя тем, что никогда не сбудется. Остаётся только совершать невозможное. Умирать от отчаяния и рези в груди, будучи уже давно неживой. Девушка первая отходит, первая встречается мокрыми от слез глазами с его. - Эстель... - Я говорила, папа. Я не приду. Я больше никогда не приду, - холодно. Им обоим. Больно. Им обоим. - Эстель... - умоляюще. - Я мертва, Люциус. С этим ничего нельзя сделать. Завтра ты вернёшься к ма... Нарциссе. Ты ей нужен. Ей нужен муж, нужна опора. Скоро из Хогвартса вернётся твой сын. Твой живой сын, Люциус. Он не сможет убить Дамблдора. Это сделает Снейп. Представляешь, что сделает Волдеморт? Ты нужен своей семье, Люциус. Ты должен их спасти. - Никогда? А если ты будешь нужна? Если ты снова будешь мне нужна? - Нет, Люциус. Такого больше не будет. Не смей даже думать об этом. Считай, это был отдых, сон, способ сознания спасти тебя от безумия. - Эстель, а... - Мордред тебя побери, Люциус! Посмотри на себя, ты жалок. Ты лорд Малфой! Веди себя, как лорд Малфой! Я мертва, - слова режут не хуже ножа, но девушка не может дать надежды, не может оставить его с мечтами о ее возвращении. Люциус тут же выпрямляет спину, натягивает на лицо безразличную маску, собирает все силы для одного единственного слова: - Прощай... - Прощай... папа, - она растворяется, а на каменный пол капают едва заметные слезы. Полупрозрачное личико искривляется в горьких, но неслышимых рыданиях. - ... дочка. Люциус держится до последнего. Не отпускает себя. Не позволяет выплеснуться всему тому, что убивает изнутри. Как только исчезают последние следы присутствия постороннего в камере, он опускается на холодный каменный пол.... Холодные каменный стены, темный шершавый пол, узкая металлическая дверь - вот и всё, что видит Люциус. Люциус умирает, Люциус сходит с ума, Люциус не представляет, как выбросить из головы ее. Как избавиться от боли. В прошлый раз он даже до конца не осознал, чего лишился. А сейчас... Но Люциус не может умереть. Должен жить. Жить ради семьи.