Наука требует жертв

      На улице последние три дня стояла солнечная погода. Жары не было — апрель только-только кончался, а май пока что безуспешно пытался перетянуть одеяло на себя. Казалось бы, в столь приятные деньки просто необходимо гулять целыми днями и радоваться жизни. Ну, или хотя бы сидеть на травке и размышлять обо всём сущем.       Обитатель квартиры 33 в доме 48 по улице Московской не замечал ничего: ни погоду, ни природу, ни время на часах. Этот молодой человек с забавными светло-русыми кудряшками на голове вот уже несколько часов рассматривал толстенную тетрадь с разрозненными записями. Они были везде — на полях, по центру, в углах. И меньше всего это было похоже на текст. Так, закорючки. Тут чёрточка, там завитушка, здесь линия. И всё же он что-то там понимал, иначе с чего бы так внимательно вчитывался в иероглифы, временами бормоча что-то себе под нос?       Молодого человека звали Лаврентий Филимонов и было ему двадцать три года от роду. В целом, он был совершенно обычным человеком, не считая того, что окружающие частенько посмеивались над ним и называли за глаза чудиком — из-за забавных светло-русых кудряшек на голове, которые невозможно было уложить, из-за привычки одеваться во что попало, не заботясь о внешнем виде, из-за рассеянности и некой отрешённости от внешнего мира. На такое наименование Лаврентий не обижался, повторяя про себя фразу «собаки лают — караван идёт». От одиночества тоже не страдал, всё свободное время проводя в учёбе и познании нового.       Тетрадь, которую он сейчас изучал, была собственностью его одногруппника Юстиниана Беликова (которого все звали просто Юстик) в магистратуре — они вместе писали свои диссертации, стремясь получить статус уже не просто молодых учёных, а самых настоящих магистров. Темы, которые они выбрали, являлись смежными и в целом их можно было описать как «Перспективы развития крионики». Им предстояло принести результаты исследований на растениях и животных, а затем зачитать ту часть работы, в которой детально описывалась возможность длительной заморозки человека с последующим возвращением к активной жизни. Именно эта часть больше всего интересовала Лаврентия. Крионирование было способно подарить людям физическое бессмертие, благодаря которому можно было быть размороженным через тысячу лет и жить дальше, как ни в чём не бывало. Единственное, что омрачало эту радужную перспективу — никто ещё не возвращал к жизни замороженных подопытных. Конечно, научное сообщество имело довольно большое количество людей на криосохранении — около тысячи — но ближайшая разморозка предстояла минимум через шестьдесят лет. Лаврентий попросту боялся, что не доживёт до этого дня. А если и доживёт — вряд ли будет в настолько здравом уме, чтобы понять, что происходит. Именно поэтому они с Юстиком твёрдо решили разгадать все тайны крионики здесь и сейчас.       В дверь позвонили. Лаврентий вынужденно отвлёкся от вглядывания в особо непонятные чёрточки в тетради и поплелся открывать непрошеным гостям. Впрочем, даже не гостям, а гостю — он точно знал, что это Юстик, ведь больше к нему никто не ходил. Они оба считались чудиками в своём кругу общения и потому с ними не слишком хотели пересекаться «нормальные» люди. Впрочем, ни один из них не переживал по этому поводу. Всё, что их интересовало — наука. Человеческие взаимоотношения, как и многое другое, в сравнении с ней меркли и теряли свою ценность. Оба исследователя хотели только одного: совершить открытие, которое перевернуло бы всё научное сообщество. Нельзя сказать, что они были далеки от этого, но эксперименты с крионикой было довольно сложно проводить в необходимом объёме — оборудование имелось лишь в ЦКП — центре коллективного пользования — проще говоря, в лаборатории университета, которая находилась за тридевять земель и в которую вечно невозможно было попасть из-за коряво составленного расписания занятий.       — Ну наконец-то! — Юстик раздражённо качнул головой со своей ярко выделяющейся копной золотисто-рыжих волос, которые явно видели расчёску не менее месяца назад, и укоризненно посмотрел на коллегу по диссертации, вяло его приветствующего. — Сколько можно ждать, пока ты подойдёшь?       — Я разбирал твой почерк, — закрывая за ним дверь, решил оправдаться Лаврентий. — Увлёкся.       Юстик только рукой махнул.       — Прощаю, так и быть, я сегодня добрый. Слушай! — тут же перескочил он на другую мысль. — Идея фикс! Спорим, ты сам бы до этого не додумался? Ах, какая у меня светлая голова, всем бы такую!..       — Ты что хотел? — перебил его Лаврентий, мысли которого уже переместились обратно к тетради. — Если важное — говори, а нет — не мешай. У меня ещё половина не прочитана.       — Да ты послушай! — завопил Юстик, вкладывая в голос всю радость, какую он испытывал. — Послушай, что я придумал! Давай проведём эксперимент с крионированием человека!       — Человека? — рассеянно переспросил Лаврентий, не в силах отвлечься от раздумий. — Какого человека?       — Живого! — Юстик сиял как новая монета, страшно довольный собой и своей «идеей фикс». — Мы заморозим человека и представим комиссии результаты исследований! Наши работы будут зачтены всенепременнейше!       — Человека… Живого… Законсервировать как кильку… — Лаврентий вдруг отвлёкся от мыслей, поймав себя на повторении слов друга. — Ты хочешь сказать, что мы заморозим подопытного, покажем его комиссии, а затем разморозим обратно?       — Да я уже три минуты пытаюсь донести это до тебя, — засмеялся Юстик. — Ну да, а что такого? Никто не делал ничего подобного ради диссертации, давай будем первыми. Мы же учёные, в конце концов! Невозможно быть учёными без смелых экспериментов!       — Невозможно быть учёными без осторожности, — возразил Лаврентий. — Никто ещё не размораживал человека после крионирования до нас. Неизвестно, как поведёт себя опытный образец. А если ничего не получится?       — Если всё правильно рассчитать, — уверенно заявил Юстик, — То можно добиться чего угодно. Оборудование используем ЦКПшное, расчёты сделаем сами, а образец…       — Да, где мы возьмём образец? — эхом откликнулся Лаврентий. Перед глазами у него стояла картина, как они запихивают в аппарат для заморозки шестидесятилетнюю Зинаиду Федоровну с верхнего этажа, которая отравляла жизнь бедному студенту вот уже третий год необоснованными жалобами и дикими стуками в дверь глубокой ночью — женщине вечно казалось, что все вокруг шумят и специально мешают ей спать, хотя Лаврентий всегда вёл себя исключительно тихо и культурно.       — О да, я знаю, о чём ты думаешь, — хитро прищурился Юстик, внимательно смотря на него. — Предлагаешь тётю Зину?       Лаврентий заулыбался, подняв мечтательный взгляд в потолок. Но, увы и ах, добровольное согласие на участие в эксперименте никто не отменял, а соседка никогда бы не дала его. Даже если бы знала, что наконец-то выспится. Лаврентий вздохнул и улыбка его погасла:       — Нет. Её не уговорить. Придётся искать другой вариант.       — Незнакомых мы точно брать не можем, — веско произнес Юстик, чуть ли не впервые в жизни посерьёзнев. — Знакомые не согласятся. Придётся нам с тобой решать, кого из нас будем морозить.       — Из… нас? — ошеломлённо переспросил Лаврентий.       Нет, конечно же, эта мысль в какой-то момент посетила его — всё-таки они с Юстиком были на одной волне — но он тут же отринул её как ненужную. Слишком опасно, слишком непредсказуемо, слишком нелепо и совершенно точно слишком рано!       — Ну да, из нас, — подтвердил Юстик. — Да хоть тебя возьмём!       — Не надо меня морозить, — запротестовал Лаврентий. — Мне ещё магистерскую диссертацию сдавать, кандидатскую, докторскую писать, я ещё не получил учёных степеней, не поучаствовал в олимпиадах!.. Ты знаешь, сколько я всего ещё не сделал в этой жизни?! — его голос заметно повысился и задрожал от осознания ужаса своего положения.       — Да чего ты, я же пошутил, — хлопнул его по плечу Юстик. — Разумеется, подопытным буду я. Хотелось бы, конечно, не идти на такой риск, но наука есть наука и она требует жертв. К тому же, ты даже соскучиться не успеешь — представишь меня на защите и раморозишь. А я в диссертации опишу ощущения от крионирования.       — Тебе не кажется, что это несколько… опасно? — попытался было остановить коллегу Лаврентий.       Куда там — Юстик уже козликом скакал по квартире, восторженно болтая о науке, исследованиях, экспериментах и ещё чёрт знает о чём. По опыту было известно: когда он настолько увлечён, достучаться до него нет никакой возможности. Лаврентий в который уже раз вздохнул и направился к столу с учебными материалами — должно же было там быть хоть что-то, что могло бы вразумить коллегу. ***       Следующий год шла напряжённая работа двух молодых учёных: Юстик твёрдо стоял на своём и переубедить его не получилось. Свободными днями они собирали дополнительный модуль для криомашины, который нужен был для быстрой разморозки, параллельно консультируясь со всеми, до кого могли добраться. Некоторые из преподавателей даже начали сворачивать в сторону, видя их в коридоре и боясь, как бы эти двое любопытных снова не начали приставать с поистине фантастичными вопросами о крионике. Одногруппники и многие студенты других специальностей стали ещё больше считать парочку исследователей ненормальными, но на вопросы отвечали. Даже староста их группы — правильная и принципиальная отличница по имени Клара — терпеливо выслушивала теории, которыми они сыпали наперебой.       Никто не видел в этом ничего предосудительного — магистерская диссертация явно требовала такой самоотдачи и столь активного сбора материала. И Лаврентий, и Юстик тщательно хранили тайну о своих намерениях, выстраивая каждую беседу в сугубо теоретическом ключе.       В один из весенне-летних вечеров они даже пронесли сконструированный модуль в лабораторию ЦКП и подключили его к основному прибору. Лампочки загорелись, модуль заработал — всё прошло на ура.       Клетки растений и животных, которые они вскоре раздобыли у местных студентов-биотехнологов, тоже были успешно заморожены и разморожены. Медленно, но верно подходило время защиты диссертации, а значит и решающего эксперимента на людях. И чем ближе становился этот момент, тем больше появлялось уверенности в успехе и задора у обоих.       — Пора, — наконец непривычно серьёзно сказал Юстик, отложив свою тетрадь с записями в сторону.       Это был день защиты диссертации. Они с Лаврентием прибежали в лабораторию едва ли не в семь утра — хотелось подготовить всё максимально идеально. Приборы были протестированы в последний раз, созданное здесь же «на коленке» согласие на добровольную криозаморозку подписано Юстиком, а материалы по обеспечению безопасности эксперимента в тысячный раз прочитаны Лаврентием.       — Невозможно быть готовым ко всему и сразу, — изредка начинал вещать Юстик, задумчиво глядя на судорожное листание тетради коллегой. — Перед смертью не надышишься, а ради науки я готов пойти на риск.       Кажется, этим он рассчитывал его успокоить, но эффект был полностью обратный. Радовало одно — людей в лаборатории не было. В последние часы выпускники предпочитали готовиться дома.       И сейчас именно от слова «пора» Лаврентий явственно почувствовал, как все пути к отступлению оказались разом отрезаны. Юстик пребывал в приподнятом настроении, негромко напевая какой-то весёленький мотивчик. Встав, он отдал лист с согласием лично в руки коллеги:       — Не теряй. Если что-то пойдет не так, это тебе очень понадобится.       Лаврентий молча взял бумагу и вложил её в тетрадь.       — Ну всё, до скорого свидания, — улыбнулся Юстик, прежде чем подойти к криомашине и дать команду начинать. ***       Заморозка прошла более чем успешно, как по нотам. Лаврентий некоторое время понаблюдал за неподвижным и очень бледным, почти синим Юстиком в криокамере и собрался было уже идти, но…       Удача изменила ему. Он даже не понял, в какой момент в лаборатории вдруг оказалась возбуждённо гомонящая толпа народа, среди которой были студенты, преподаватели, сотрудники ЦКП и прочие не вполне известные Лаврентию люди. Толпа в первые же секунды оттеснила его к стене — почти к выходу. Ему повезло, что тетрадь с согласием он держал в руках, иначе после этого взять бы её точно не получилось.       Оглушенный происходящим и считая, что попал в какой-то дурной сон, Лаврентий осознал происходящее лишь через несколько минут, когда у профессоров получилось разморозить Юстика. Он хотел было сказать, что так нельзя, что это проект на защиту диссертации и что ещё рано, но вместо этого молча смотрел на них и пытался разобраться в результатах эксперимента.       Юстик не очнулся.       Совершенно очевидно было, что ошибка закралась в расчёты для параметров разморозки. Но куда? В какой момент? Возможно ли, что не хватило скорости проникновения тепла? Или же дело было в недостаточной температуре?..       Внезапно, как гром среди ясного неба, Лаврентию в голову ударила первая правильная мысль: смерть Юстика повесят на него. На суде невиновность будет не доказать и никакое согласие на заморозку здесь не поможет, потому что дело будет подведено под убийство. К тому времени он уже под натиском толпы оказался довольно близко к двери и вскоре смог скользнуть в дверной проём. В последний раз оглянулся, но ничего не увидел, кроме любопытных людей, едва не подпрыгивающих, чтобы увидеть криокамеру.       — Наука требует жертв, — зачем-то негромко повторил он фразу Юстика и поспешил ретироваться подальше от места проведения эксперимента. ***       Милиция, пришедшая к нему с обыском спустя полчаса, ничего предосудительного не нашла. Сам Лаврентий тоже исчез, оставив все вещи у себя в квартире, включая магистерскую диссертацию. Но материалы, так или иначе связанные с практическим применением крионики, пропали. Очевидно, что он забрал их с собой, когда сбегал в огромной спешке.       Через несколько лет дело прикрыли за недостатком доказательств и, собственно, состава преступления — ведь разморозку осуществлял не Лаврентий. Многих в университете уволили, а криомашину изъяли во избежание повторения трагедии. Из учебной программы была полностью исключена глава о крионике, за исключением одного-единственного упоминания о ней как о чём-то совершенно невозможном.       Спустя время всё стихло. Никто не вспоминал о двух исследователях, так страстно жаждавших известности. Студенты учились, но преподаватели не рассказывали им о примере, который наглядно доказывал опасность науки в руках чудаков-энтузиастов. Жизнь медленно входила в привычную колею.