Болен тобой

Чувствуя, как сердце сжимается стальными тисками, Ксавье пулей вылетел из зала, где этим вечером проходил Вороний бал. На ходу избавляясь от ненавистной удавки на шее в виде галстука, он с бешенной скоростью рассекал воздух, молясь только о том, чтобы поскорее оказаться на улице. Свежий ночной воздух приятно полоснул по разгорячённой коже своей прохладой, немного усмиряя пожар чувств и даря мимолетное спасение. Это ядовитое пламя пожирало все светлое и живое внутри него, оставляя после себя лишь гектары выжженной земли. И разожгла его сегодня не кто иная, как Уэнсдей Аддамс. Видеть, как эта несносная девчонка пришла на бал с другим, танцует не с ним, касается не его, наблюдать за происходящем на расстоянии, не имея возможности приблизиться, было невыносимо. Происходящее резало его по живому. В такие моменты болезнь прогрессировала, оплетая своими смертоносными путами сердце, впиваясь острыми шипами во внутренности, и приносила с собой минуты немыслимой агонии. Боль порой становилась настолько невыносимой, что казалось, будто вот-вот и последняя тонкая ниточка жизни оборвётся. Единственная, кто могла его спасти, даже не смотрела в сторону Торпа, добивая своим равнодушием. Он кожей чувствовал леденящий взгляд карих глаз, пугающий и завораживающий одновременно той бездной тайн, что была в нем скрыта. Слышал безразличие в ее голосе, которым она умела ранить так же искусно, как и шпагой. Хотелось просто избавиться от этого ощущения, развеивая по ветру всю свою гребаную любовь и подарив себе желаемое исцеление хотя бы на парочку минут. Но ни черта. Уже слишком поздно, растения оплели его сердце, пустили там корни, превращая в своего заложника. И с каждым днем он становился все слабее. Ксавье опустился на ступеньки и прикрыл веки, наслаждаясь тишиной и мгновениями без боли, которых стало так мало, что он и не помнил, какого это. Началось все, кажется, два месяца назад. Сначала парень не придал происходящему значения и думал, что это обычная простуда, но позже понял, что дело в другом. Только после того, как проснулся посреди ночи в холодном поту, задыхаясь и откашливая ненавистные лепестки чёрных роз, забил тревогу. Следующим же утром он направился в школьную библиотеку, проведя там целый день в поисках ответов на свои вопросы. Лишь когда на город обрушился морок ночи, а в глазах начало рябить от количества прочитанных страниц и усталости, отыскал нужную информацию, бледнея от каждого последующего слова, что было выведено аккуратным шрифтом в пожелтевшей от времени книге. Ханахаки. Одно слово, после которого что-то внутри него надломилось, а вся прежняя жизнь рассыпалась, как карточный домик. Светло-зеленые глаза зацепились за название болезни, не в силах двинуться дальше, пока за спиной вырастало чувство тревоги. Оно липкой лапой гладило его по затылку, пробегалось холодными пальцами вдоль позвоночника, заставляя шевелить лопатками в попытке сбросить их. Захлопнув и откинув книгу, словно ошпарившись о нее, Ксавье схватил свой рюкзак и вылетел из библиотеки. Звуки полностью исчезли, происходящее вокруг перестало волновать, собственные мысли стали капканом, из которого невозможно было выбраться. Он не выживет. Он не выживет без ее любви. Не выживет без нее. Девушки, чье сердце — сплошная глыба льда, способная заморозить все вокруг. Девушки, которой были чужды любые эмоции, кроме холода и безразличия. Огонек в ее глазах могли разжечь только биографии серийных убийц и музеи с орудиями пыток. Ксавье Торп влюбился в Уэнсдей Аддамс. О таком смешно было даже думать. Это иррационально, неправильно, невозможно, но лепестки роз говорили об обратном. Парадокс. Парню постоянно хотелось быть рядом с ней. Но не потому, что был окрылен влюбленностью. Просто только с Уэнсдей он ощущал себя живым. Только рядом с ней острые шипы переставали терзать внутренности, лепестки не перекрывали дыхательные пути, а тело не превращалось в ходячую клумбу. В такие моменты Ксавье забывал, что болен, и продолжал жить дальше. Насколько это возможно. Дни стали походить на замкнутый круг: нарастающая боль, раздирающий кашель, приступ слабости и долгожданное облегчение, когда Уэнсдей оказывалась где-то поблизости. Он приспособился к такому распорядку, но знал, что вечно так продолжаться не может. Ксавье увядал на глазах. Из сильного парня превращался в цветок, раздирающий внутри все своими корнями. Ему осталось недолго, а сил бороться больше нет. Да и бессмысленно. Единственное, что могло его исцелить — ответная любовь Уэнсдей. От этой мысли едкий смешок слетел с губ Ксавье. Скорее две параллельные прямые пересекутся, чем Аддамс сможет полюбить его. А унижаться перед ней он точно не станет. Лучше будет медленно и болезненно умирать, чем пойдет к девушке в надежде, что она сможет как-то помочь. — Не замечала за тобой раньше пристрастия к прогулкам под луной, — голос, который он просто не мог не узнать, прозвучал где-то позади, разгоняя густую пелену морока, что коконом укутала его сознание. — Из странностей было только написание стремных картин. Мне стоит добавить еще и это в твое досье? Слабая улыбка мелькнула на устах — единственное, на что Ксавье был сейчас способен. В следующую секунду он боковым зрением заметил, как черный силуэт опустился на ступеньки рядом с ним, и повернулся. Она была хороша. Чертовски хороша. Черные омуты глаз завораживали своей глубиной и контрастировали с бледной кожей, густо освещенной лунным светом. Слегка нахмуренные брови придавали ее взгляду некой строгости. Такая холодная красота. — Что с тобой, Торп? — В зале стало слишком людно и душно для меня. Захотелось проветрить голову, — он храбрился, старался говорить ровно, чувствуя, как в этот момент болезнь раздирает стенки горла и вызывает новые приступы. Отвернувшись от нее, Ксавье закашлял, тут же ловя и зажимая в ладони чертовы лепестки роз. Ни к чему ей видеть его медленную и мучительную смерть. Даже этих минут вместе было ничтожно мало, чтобы восстановить силы. — Торп, — холодный и острый, как гильотина, голос проник в сознание. Ксавье перевел свой взгляд на Уэнсдей, встречаясь с завораживающими черными радужками, что прожигали насквозь. — Какого черта с тобой происходит? — Переутомление. Пожалуй, пойду лучше в свою комнату, — безжизненная улыбка мелькнула на устах, и парень попытался подняться на ноги, но силы предательски покинули его в этот момент. Рухнув обратно на ступеньки, он разжал кулак, выпуская наружу свою самую страшную тайну. Лепестки черных роз рассыпались вокруг, вызывая у Уэнсдей недоразумение. Удушающий кашель. Бледный вид. Лепестки цветов Сопоставить все эти факты и понять, в чем дело, для Уэнсдей не составило труда, но что-то внутри нее отчаянно протестовало и противилось принять очевидную реальность. Реальность, которая ударила похлеще любого хлыста, оставляя на бледной коже кровавую ссадину. — У тебя ханахаки? — Да, меня убивают растения, которые цветут внутри меня, — пугающее смирение и спокойствие текло из уст, отчего кровь стыла в жилах. Его час близок. Аддамс осторожно потянулась к руке Ксавье, сокращая расстояние между ними, провела ледяными кончиками пальцев по его коже и забрала из открытой ладони одинокий лепесток. Она тщательно рассматривала его, даже с неким интересом во взгляде. — Perle Noire. Уэнздей снова посмотрела на Ксавье, который подтвердил ее слова слабым кивком. Он читал про сорт цветов, которые его убивают. Только легче от этого не стало. Растения продолжали оплетать его внутренности, отнимая жизнь. Он измотан и устал. Больше нет сил терпеть. И хочется лишь одного — поскорее покончить с этой агонией. — Кто, Ксавье? Торп понимал, о чем она, но сознательно тянул с ответом. Не хотел принимать правду, признаться самому себе, что виновница его погибели — Уэнсдей. Такая странная, холодная и загадочная девчонка запала ему в душу с первого взгляда, как только она появилась в стенах этой школы. И больше не покидала ни на минуту. Она заполонила собой все мысли, сны и надежды. Мрак, что стелился за ней по пятам, будто окутал одеялом, не оставляя ни единого шанса спастись. Больше нет смысла скрывать. Осознание невыносимой тяжестью обрушилось ему на плечи, пригибая к земли. Хотелось волком выть от такой несправедливость. Он заслуживает большего, чем просто сдохнуть от этой гребаной любви к Аддамс. Но, видимо, у судьбы иные планы. — Ты, Уэнсдей. Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Казалось, будто эти слова разбились о ледяную стену, которую она возвела вокруг себя, отгораживаясь от всех эмоции и чувств. Лишь молча скользила своими чёрными радужками по измученной фигуре Ксавье, размышляя о чём-то своём. — Вот ирония, да? Влюбится в человека, которому чужды любые человеческие эмоции. — Как давно ты болен? — сухо поинтересовалась девушка. — С того самого дня, когда ты появилась в нашей школе. Уэнсдей качнула головой, противясь принимать его чувства. Это все бессмыслица. Она не создана для любви. Не умела ни излучать ее, ни получать. И сейчас убедилась в этом окончательно. Ксавье вызывал у неё лишь безразличие. Глядя на его мешки под глазами, впалые щеки, измученное и изнеможённое болезнью лицо, чувствовала лишь равнодушие. Абсолютно никаких эмоций, будто в груди вместо сердца была огромная чёрная дыра, что уничтожала все живое внутри. Всего лишь одноклассник. Человек, о котором после школы время сотрёт все воспоминания. Один из многих, кто будет врываться в ее жизнь и столь же стремительно из неё исчезать. Тогда какого черта цветы зацвели в его сердце, медленно убивая? — Я не стану твоим исцелением. Ксавье усмехнулся, едва сдерживая едкий смех, что рвался из груди. Он прекрасно знал это. Даже не лелеял огонёк надежды, что однажды сможет растопить ее сердце, скованное толстым слоем льда. — Я знаю, что тебе суждено было стать моей погибелью. Уэнсдей вдруг резко поморщилась, ощущая противный укол боли. Аддамс не знала, какого это — чувствовать боль. В принципе не понимала, как можно чувствовать что-либо. Любовь, грусть, жалость. Все это было чуждо. Но в этот раз сквозь плотную стену безразличия начинало пробиваться какое-то новое, незнакомое и неизведанное чувство. Она хотела бы спасти его, помочь исцелиться. Только сейчас ее природная интуиция и ум молчали, оказавшись бессильными перед этой задачей. — Мы можем обратиться к миссис Уимс. Возможно, она знает, как вылечить это, или можем… — Не нужно, — резко прервал он. — Мне осталось недолго, не хочу провести последние дни своей жизни в гонке за эфемерной надеждой. Уэнсдей кивнула, принимая эту позицию. Ксавье всегда казался ей сильным человеком, но до чего довела его эта никому ненужная любовь? Перед ней сидел сейчас не живой человек, а какая-то безликая тень, отдаленно напоминающая того бойкого и загадочного парня. В светло-зеленых глазах застыла пустота, превращаясь в целый океан. Как только можно было позволить так чувствам манипулировать своим телом, истерзав его до такого состояния? Хвала Люциферу, Уэнсдей почти ничего не знала о всех этих чувствах, используя людей лишь как средство для достижения цели. Но почему тогда сейчас что-то так ныло в груди. Там, где у обычных людей людей находилось сердце. Он взял ее за руку, медленно проведя незамысловатые узоры на ее бледной коже кончиками пальцев. Аддамс вздрогнула от этого жеста, инстинктивно выпрямляясь. Это было так странно и приятно одновременно, что она просто растерялась, не понимая, как ей на такое реагировать. Его дыхание обдавало кожу жаром, разгоняя ночную прохладу. Сглотнув тугой ком в горле, она повернулась в его сторону, задерживая взгляд сначала на зеленых глазах, а потом переместила на губы. Какой-то иррациональный порыв пронзил ее тело разрядом тока, и она, аккуратно приблизившись, прикоснулась своими губами к его, сливаясь в поцелуе с Ксавье. Таком невинном и нежном, который только могла подарить, утопая в этом моменте. Возвращала к жизни, заставляя растения, убивающие Торпа, спрятать свои шипы. — Ты не умрешь, Ксавье, — оторвавшись на мгновение, прошептала она, все ещё ощущая его касания на себе. — Не умрешь.

***

Ксавье похоронили на городском кладбище, оставляя его тело в обществе сотни душ, что тоже не сумели отогнать от себя смерть. Она пришла проститься с ним. Тонкие пальцы сжимали стебли чёрных роз — цветов, погубивших Ксавье, отнявших жизнь. Прикрывалась этими растениями, как щитом, прекрасно понимая, что главная причина его смерти — она сама, в какой-то момент превратившаяся в наркотик для него. Вызывала зависимость и медленно убивала. Усмехнулась, слыша осуждающие перешептывания за спиной и коже чувствуя пронзительные взгляды, что были стрелами обращены против неё. Плевать на всех этих жалких людей вокруг и их мнения, у них таланта не хватит, чтобы задеть ее. Ксавье Торп Скользнув взглядом по надгробной табличке, память тут же воспроизвела его образ, посыпая соль на ещё свежую рану. Он не продержался и недели с момента их последнего разговора во дворе школы. Задохнулся от чертовых лепестков чёрных роз глубокой ночью, умерев в одиночестве. Какая нелепая смерть. Чувства, которые в романах описывают, как способные окрылять, в реальности оказались смертоносной силой. — Я не стала твоим исцелением, Ксавье, — тихо произнесла Уэнсдей, словно эти слова предназначались лишь ему. Оставив цветы у могилы, она поспешила поскорее покинуть это место, где все напоминало лишь о нем. В этот момент, Аддамс явно поняла для себя, что никогда не позволит своим чувствам завладеть ею и поглотить.