гранд бал и полусладкое

      кажется, все любят новый год. тот самый новый год : запах мандаринов, караоке до ночи, блестящие софиты, кромка снега на козырьке, печенье с имбирём и еловые ветки. но только алина олешева всё это терпеть не могла, нутром не переносила предновогоднюю суету.       случилось вдруг этой самой особе встретить софью, сонечку, светлячка нежного, дурочку беспечную. так и ослабли все силы противодействия. а первая встреча их случилась три года назад, как сейчас вспоминается. сидела тогда рыжевласка по имени софья в метро на дурацком табурете и исполняла земфиру тоненьким, как струночка голосом. да так умело лавировала интонацией, что дух захватывало, весь подземный коридор наливался сладостью, немыслимой свободой, счастьем. и алине случилось пройти мимо. этой властной, музыкальной карьеристке (что уже была умелым композитором и сонграйтером). у неё сердце затрепетало, слеза покатилась одиноко. вспомнилось детство, где мама покойная перед сном словно колыбельную напевала: " хочешь, сладких апельсинов? хочешь, вслух рассказов длинных?…"       алина судорожно рылась в сумочке, подыскивая подходящую купюру, но не нашла. ведь никакие деньги не могли оценить это — душу, пронизывающую искусство. — добрый день, девушка. вы восхитительно поете. не хотите ли прийти на прослушивание в мою студию? вы можете меня знать, я алина олешева, пишу песни более десяти лет, — тараторила розововолосая. — ох, спасибо, это очень неожиданно! да, я о вас наслышана, это такая честь для меня, — смущенно отвечала певица, поправляя огненные пряди волос. — тогда вот моя визитка, звоните, и мы назначим встречу, — вежливо проговорила олешева и с учтивой улыбкой удалилась. она знала, что эта встреча была важна, знала, что рыжая позвонит.       так и случилось. ранним утром раздался звонок телефона. алина улыбнулась и бархатным голосом проговорила: — доброе утро, я вас заждалась.       и девушки стали работать вместе, между ними были сугубо деловые отношения, но и взаимное влечение никто не отменял. а проявлялось это по мелочам и так нежно, невесомо. например, когда певица сидела за столом на невысоком табурете, заучивала строчки, а композиторша стояла сзади, прижималась бедрами к ее спине, руками гуляя где-то в области ключиц, умело управляя фразами, растапливая лёд. ей нравилось иногда как бы случайно сталкиваться с сомусевой, когда та спешила, и цепляться за её талию. нравилось помогать той петь, ну как, вставать за её спину и ставить чужие руки так, чтобы правильнее держать микрофон. не нароком объяснять, как раскрывается грудная клетка, на практике — класть руки на рёбра подчинённой и чувствовать бешеное сердцебиение.       а софи тоже не промах, часто руками останавливала алину в коридоре, держа за талию нежно, шептала что-то невнятное на ушко, чтобы никто из музыкантов не слышал, целовала её руки на прощание. и смущалась от чужого вожделенного взгляда, каждый раз. обе хотели друг друга, но обе никак не могли в этом признаться. музыкантши также часто беседовали в холодные полу-зимние вечера, когда алина была особенно искренней с этой доброй рыжевлаской. пока та лежала у неё на коленях, композиторша перебирала яркие пряди и шепотом рассказывала истории. а сонечка все говорила про новый год, хвалила праздник, уговаривала свою начальницу украсить студию. но олешеву было трудно растопить, особенно когда ненавидеть новый год была вполне весомая причина — смерть родной матери случилась прямо тридцать первого числа.       но софи была непреклонна, устраивала сюрпризы и радовала розововолосую. вытаскивала на улицу, дабы поиграть в снежки, а затем, вставала близко-близко, маняще, и, бросив горсть снежинок в лицо, убегала. в этом была вся соня.       десять месяцев длилась эта игра пьянящих чувств, касаний и притяжений. и алина уже хотела признаться в слабостях к софье, но не успела — певицу позвал именитый продюссер в свою московскую студию. и сонечка упорхнула, словно бабочка. перед этим, конечно, долго извинялась она и плакала на плече алинином, но понимала, что это её будущее и важно сейчас взлететь. сомусева собрала вещи и отправилась покорять москву, бросив дорогой питер и дорогую алину. она не была безразличной, но понимала, что композиторше не нужны её чувства, что она просто играется с ней, знала, что будет больно и сложно. знала и поэтому улетела.       алина по началу восприняла болезненно уход рыжевласки, алкоголем заливала раны, плакала в подушку ночами. но вскоре заменила её на новую певичку. та не отличалась особым талантом, да и искр из глаз не вызывала, но была доступной, что привлекало. алина трахалась с ней, но представляла софью. каждый чертов раз. но смирилась.       вот наши героини не виделись два года, переписываться перестали через пару месяцев, от прежних чувств и след простыл, казалось.       близился новый год, алиночку звали на множество праздников и мероприятий, ведь за это время композиторша обрела ещё большую аудиторию, популярность, ни в чем не нуждалась. только сердечко её металось, как птица пойманная, страшно было, что просыпалась и жить не хотелось. только музыка спасала и наружу манила. манила жить и писать, сочинять.       рождество вновь терпеть не могла, закрыться от всего хотелось, но что-то мешало. впервые захотелось быть не одной в этот день, вспомнилась сонечка, которая твердила, как любит этот праздник. вспомнился самый ценный подарок (впервые композиторша получала что-то, сделанное своими руками) это был вязанный софьей шарф. мягкими нитями пушистыми, с нежностью и любовью. и алиночка расстаяла впервые, обняла свою пассию, что отпускать не хотелось. сегодня эти воспоминания растекались обжигающей карамелью по венам, заставляли алину наконец вылезти из кокона страха и непринятия, пойти на праздник.       по какой-то причине выбор места торжества пал на отель метрополь, в котором проходил ежегодный гранд бал. ненавистной москва была для олешевой, но она все равно отбросила принципы. и за пару дней до праздника уже летела туда. свой выбор алина оправдывала тем, что бал — это очень пышное и значимое мероприятие, и раз пригласил знаменитый режиссёр, так ещё и оплатил прибывание там, то нужно обязательно приехать. режиссёр был очень богат, поэтому ради того, чтобы завоевать красотку музыкального мира, ему ничего не стоило отдать в кассу тридцать тысяч за неё одну. конечно алина не имела в планах отплатить ему своим телом, но поиграться с ним флиртом и благополучно отшить казалось наивысшим доступным удовольствием.       наконец настал день торжества. алина была в отеле подешевле, чем метрополь, но это только на два дня. в ночь с тридцать первого она заранее забронировала номер в том самом, потому что не хотелось среди ночи вызывать такси. композиторша тщательно выбирала платье и долго укладывала волосы. а макияж на ней сверкал ярче новогодней ёлки. она была довольна собой и знала, что заберёт множество взглядов, даже только одним декольте. а наряд был по истине роскошен: сверкающее платье до колена, нежно-розовое, с пышной юбкой и рукавами, с подчёркнутой тоненькой талией.       на бизнес-классе олешева подъехала к изысканному отелю, где её встретил тот самый режиссер. роскошные резные фасады бросались в глаза, где-то фисташковые, где-то бежевые стены украшали этажи гостиницы, а французские окна до пола пестрили тут и там. алина в пушистой светлой куртке, с крошечной сумкой через плечо, и в шарфе(подаренном софьей), как настоящая леди, подала ручку в бархатной перчатке кавалеру, а тот с глупой улыбкой принял её, помогая выбраться из такси. маленькая ножка в кожаном ботильоне уверенно наступила на асфальт, а затем и вторая. безупречная композиторша последовала за мужчиной, минуя двери и охрану, которой стоило лишь увидеть лицо известного режиссера, николая рогозина. а он, кстати, был неплох: дорогущий смокинг в коричневых благородных оттенках, накрахмаленный воротничок, новые туфли. а тёмные волосы были уложены назад, борода с усами опрятно оформлены, правда смущали его морщинки, но не мудрено, мужчине около сорока. хищный взгляд серых глаз более всего не нравился алине, но она знала, что не отдастся ему и сможет противиться, поэтому была спокойна.       на бал прибыли сотни богатых мужчин и их роскошных дам, которых так тщательно рассматривала алина. но всё же возвращала взгляд на собственного ухажёра и улыбалась самой (не)наивной улыбкой. ей нравилось, что ее хотели, а она имела силу отвергнуть любого, чувствуя себя хищницей.       вскоре алиночка лавировала между столиками, пробираясь к сцене — сообщили о какой-то новой певичке, имя которой прослушала, да и не до этого было, когда бокалы с полусладким так манили. она была готова к дешёвой исполнительнице, которая пропоёт "merry christmas" с самой лизоблюдской улыбкой и скроется за кулисами. но в этот раз все было совсем по-другому.       чудесная знакомая мелодия наполнила многолюдное помещение. в висках запульсировало от охватившей тревоги и восторга, из-за кулис появилась прекрасная фигура, которая в полумраке казалась фарфоровой. это звучала песня "хочешь", та самая, которую три года назад алина услышала в злополучном переходе. «неужели соня?» — крутилось у музыкантши в сознании, приводя ту в замешательство. её богатенький кавалер что-то шептал, пытаясь пошутить, но девушка ничего не слышала. перед глазами возвышалась только певица. слабый свет наконец зажёгся и волосы её засверкали янтарным пламенем которое, так и притягивало олешеву. изящные черты лица предстали перед зрителями, та самая горбинка на носу и тонкая талия, открытое декольте и кокетливый вырез на бедре — все это соня, идеальная сонечка. алина поперхнулась воздухом, лёгкие загорелись, как в первый раз. композиторша стояла заворожённо, пока певица исполняла её любимую песню "хочешь". слёзы прокатились по белоснежным щекам, улыбка засверкала на лице розововолосой. рогозин безуспешно пытался переключить внимание на себя, но его алина уже не слушала. — хочешь, солнце вместо лампы? хочешь, за окошком альпы? — мягко тянула ноты софья, глядя в зал. вдруг случайно поймала взгляд композиторши и запела отчаяннее, пока улыбка украсила её лицо, а глаза безумно загорелись. нашлись.