Я обязательно покажу тебе сладкий сон следующей ночью

      Тлела сигарета. В кружке стыл кофе. За окном светало.       Запустив пальцы в волосы, он убрал длинную челку, которая падала на глаза. А после снова зажал между пальцами оранжевый фильтр сигареты и то и дело подносил его к губам, чуть смоченным горьким кофе. Сидеть на стуле было неудобно, желтый свет лампы уже порядком надоел и резал уставшие за день глаза, скрытые за прозрачными стеклами очков в строгой черной оправе. Шея затекла и неприятно ныла, поэтому он время от времени разминал ее уставшей рукой, оставляя сигарету в пепельнице. А другой рукой снова в волосы, снова нервное косое движение вдоль головы. Он давно где-то потерял резинку для волос, а новую так и не купил из-за вечной занятости. И забывчивости. Болела спина. Стрелки часов давили полумрак четкостью своих движений, нарушавших тишину ночи. Он не знал, который час – беспокойные часы стояли за его спиной, но, когда он поднял глаза на окно, небо было уже не привычно темным, а с некой примесью молока – светло-синим – как в его кофе, чтобы взбодриться, но оставить пути к отступлению в спасительный сладкий сон. Сна не было. Часы все гремели и гремели. В небо угрожающе подливали все больше и больше молока. Вот-вот и станет совсем белым. Бумаги на столе не заканчивались, черные строгие буквы на них не расплывались, давя своей четкостью на глаза, почерк был ровным, мысли уставшие, кое-где витиеватые, как дым, что еще недавно, срываясь с кончика сигареты, взмывал вверх изумительной красоты хрупкими невесомыми завитками, а теперь ровным слоем заполнил душное пространство комнаты, непослушные волосы все падали и падали на лоб, закрывая глаза. В конце концов, он – сгорбившаяся, с опущенными плечами и склоненной головой черная фигура - устал вот так в тишине, в полумраке реальности, встал, наконец-то выпрямившись в полный рост, и подошел к окну. Фонари уже погасли. Утро было близко, а сна ни в одном глазу. Движение ловких пальцев и вспыхнул огонек зажигалки, к которому тут же был поднесен белый кончик сигареты. И как только кончик почернел и зажегся слабым оранжевым светом, огонек зажигалки погас, а сама она была небрежно закинута на подоконник, где хозяин ее точно никогда уже не найдет из-за занятости. И забывчивости. Новая порция витиеватого дыма смешалась со старым ровным и стало совсем нечем дышать. Он открыл окно, впуская в комнату свежий, то ли ночной, то ли утренний воздух – время для него стало неопределенным, оно ускользало сквозь пальцы, как ветер. Там, за окном, которое служило границей между чем-то, что невозможно было обозначить словами, все было спокойно. Даже ветер был ласковым. Он подставил свое лицо, и ветер нежно прикоснулся к нему прохладой и свежестью, убирая надоевшие волосы. Забытая сигарета продолжала тлеть в его пальцах. Он закрыл глаза, надеясь, что сейчас почувствует что-то сродни бесконечной усталости и невероятную легкость, что его плечи опустятся, а голова под тяжестью лишних мыслей склонится набок и все его сознание накроет мягкостью приближающегося сна, который опутает его своими нитями и затянет все глубже и глубже в темную сладость. Но ничего этого не произошло. Уставшее сознание оставалось ясным. Он открыл глаза: молока на небо явно больше, чем в его кофе. Ветер порывами ласкал лицо. Луна выглянула из-за соседнего здания – полная, желтая. Казалось, на ней можно рассмотреть все черные пятна, но он не стал щурить глаза. Нервным движением сняв надоевшие очки, он отбросил их на подоконник. С легким шумом они упали рядом с зажигалкой. Склонив голову, он потер глаза, привыкая к приятной расплывчатости предметов напротив. Бесполезно. Докурив, он решил вернуться за свой стол. Его замучила бессонница.       Окно он закрывать не стал. Порывы ветра, что врывались в комнату, рассеяли дымную занавесу. Они принесли в комнату аромат полыни – горький, и лаванды – успокаивающий, манящий. Сев за стол, он взял бумаги и уткнулся в них, раздраженно повел плечом и снова провел рукой вдоль головы, вплетая пальцы в мягкие черные пряди. Черные значки расплывались перед глазами и уже не были буквами - просто кляксами. Вспомнив, что забыл надеть очки, он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и вздохнул – так работа точно не пойдет. Аромат полыни и лаванды усилился, и он нахмурился. Взяв кружку с остывшим кофе, он направился в кухню за новой порцией, только на этот раз без молока, чтобы уже наверняка не заснуть. И когда кружка с горячим напитком была на столе, он вчитывался в бумаги, раз за разом делая осторожные глотки.       Ночь растворилась в молоке нового дня. Из открытого окна в комнату доносилось пение птиц, но вместо привычного свежего утреннего аромата, в комнату вместе с ветром врывался аромат полыни, лаванды и почему-то ландышей. Он никак не мог понять, откуда они взялись и почему так настойчиво пробирались к нему, застилая сознание тонкой пленкой тумана. Чтобы взбодриться, он все пил горький остывший кофе и курил, чтобы перебить запах трав. Он все еще не спал или ему казалось, что он все еще не спал, но буквы перед глазами исчезли, и вместо них появился красивый рисунок, выполненный черными строгими линиями. Испуганно отложив листы на стол, он допил свой кофе и хотел было встать со стула, чтобы пойти и, если не уснуть, то просто лечь в кровать, но застыл на месте. Прямо напротив него в кожаном, совершенно неподходящем этой комнате кресле, кто-то сидел. Лицо его было скрыто за длинными прядями черных волос, что волной обрушивались на его грудь, укрытую мягкой шелковой шалью золотистого цвета, которая стекала с плеч на тонкие руки, а с них переливающейся струей прямо на пол. Длинные ноги в темно-синей, как небо пару часов назад, ткани были закинуты одна на другую. Красивые бледные руки вальяжно лежали на подлокотниках кресла. Невозможно было понять, мужчина это или женщина. Вдруг незнакомец откинул голову и черные пряди волос мягко соскользнули с бледного лица, которое в свете утренних сумерек показалось невероятно красивым. - Светает, - только и заметил незнакомец. Его голос был бархатным, как самая тихая ночь, в которую слышно лишь как ветер неловко и вскользь задевает струны ярких звезд.       Незнакомец чуть-чуть приподнял уголки тонких губ в улыбке, а потом легко встал, шурша свободными одеждами, и подошел к нему. Гость опоздал всего лишь на пару часов в своем легком порыве, поскольку его время растеклось в странном пространстве, где он, возможно, жил. Ласково он прикоснулся кончиками прохладных пальцев к руке, что тяжело лежала на столе. Нежно коснулся гладкой горячей щеки, обжигая теплом и раздражающим ароматом лаванды. Незнакомец улыбнулся еще шире. Золотистый шелк шали мягко укрыл его кожу, когда незнакомец, взяв его лицо в обе руки, наклонился еще ближе. Лаванда и горькая полынь вспыхнули, черные волосы упали на его лицо, окутывая уходящей ночью. В мягком поцелуе он прикоснулся к губам, смоченным горьким кофе, выливая на них мягкость и легкость забвения, которое хранилось на губах незнакомца, будто сладкий эликсир новой жизни. По комнате вдруг разлилась щемящая, и тело, и душу нега, как карамель. Краски утра померкли. Вкус кофе на губах перебила сладкая легкость испитого не до конца эликсира, а кожа хранила следы легких прикосновений, когда золотистая шаль исчезла, а тяжелые веки вдруг сомкнулись.       Первые лучи солнца огнем опалили верхушки соседних домов.