Не смей влюблять меня в себя

      Луна никогда не планировал, что в его лексиконе появится что-то столь банальное и избитое, как любовь.       Конечно же, Солнце любит все. Он любит рисовать, убираться после закрытия, любит играть с детишками.       Он любит тебя.       Луна… не мог понять этого.       Солнце носит свое роботизированное сердце на метафорическом рукаве. Он эмоционален и нежно-раним, как бы выразился Луна. Он готов днями напролет распевать похвалы о тебе любому, кто готов слушать (ребенку, родителю, охраннику; черт возьми, даже другие аниматроники не застрахованы от его непрекращающейся болтовни о тебе, тебе, тебе). Солнце слишком наивен. Ты мила с ним (с ними обоими, неохотно отмечает Луна), и внезапно он влюбляется в тебя.       Но Луна не так глуп. Он гордится тем, что не бежит падать тебе в ноги на колени, признавая поражение, только потому что ты называешь его милыми прозвищами (лунный пирожочек) или относишься к нему с той же добротой, с которой, как он уверен, относишься ко всем своим коллегам (его тошнит, если честно. Что ты пытаешься доказать, будучи такой милой с ним?). И к счастью для него, он позаботится о том, чтобы не попасться в твою ловушку (а что же еще это может быть?), независимо от того, как сильно Солнце настаивает на том, чтобы дать тебе шанс.       Впрочем, ты и сама настойчивая штучка. Однажды он признается (и только самому себе), что его немного восхищает то, с каким упорством ты из кожи вон лезешь в попытке поговорить с ним. Сделать так, чтобы он чувствовал себя комфортно в этом месте (желанным, нужным, окруженным заботой). И он также признается (на этот раз кому угодно), что ненавидел в тебе это больше всего на свете.       Ему не нужна твоя жалость. Он не настолько слаб, как Солнце. Ему не нравятся твои красивые глаза или милая улыбка (или твои мягкие прикосновения, или теплые объятия; твои добрые слова или…).       — … Луна?       Он заворчал, низко и глючно, когда звук твоего голоса выдернул его из потока мыслей. Хорошо это или плохо, он не был уверен.       — Почему ты сидишь один в темноте? — ты стояла в нескольких шагах перед ним, подняв свет фонарика чуть выше, чтобы его видеть, и положив руку на бедро. Словно ругая. Как будто он был провинившимся ребенком.       Может, она просто волнуется…       Он тихо усмехнулся про себя, отгоняя голос Солнца едва заметным кивком головы.       Ты терпеливо ждала его ответа, но он мог поклясться, что тебе стало не по себе из-за его молчания, по тому, как ты начала нервно ерзать на месте. Рука на бедре переместилась, чтобы потеребить шнурок, свисающий с твоей шеи. Он ждал еще дольше, прежде чем подать голос, равнодушно глядя на тебя, просто чтобы поиздеваться над тобой.       Ты не боишься его; даже когда вы впервые встретились много месяцев назад и он активно старался напугать тебя, ты не поддалась страху. Потому что… конечно же нет, да? Зачем тебе вообще облегчать ему задачу? Нет, ты не испугалась, но у Луны определенно есть другие способы заставить тебя извиваться. И он будет использовать эти приемы при каждом удобном случае. Может быть, однажды это проникнет тебе под кожу, и ты наконец-то оставишь его в покое — как это и должно быть.       — Я могу существовать только в темноте, — последовал его скучный, будничный ответ. Ты скорчила гримасу, сморщив нос и слегка нахмурившись, потому что это явно не то, что ты имела в виду. Твое разочарованное выражение лица дало ему надежду. Надежду, что ты просто устанешь от его выходок и перестанешь с таким гребанным упорством пытаться сломить его.       — Ты же знаешь, что я не это имела в виду, Лунатик, — ты подошла к тому месту, где он сидел у стены детского сада, положив фонарик на пол, и села перед ним, скрестив ноги. Он знал о твоей осведомленности; ты знала, что он может прекрасно разглядеть каждую деталь в темной комнате без фонарика, но по неизвестной ему причине ты расположила устройство так, чтобы у тебя тоже была возможность видеть его. — Детский сад может и закрыт, но остальная часть здания — нет. Почему бы нам не сходить вместе на последнее вечернее выступление группы?       Издалека Луна услышал, как Солнце издал взволнованный вздох, за которым последовала череда быстрых согласий. Он проигнорировал болтовню своего коллеги, вместо этого уставившись на тебя, слегка склонив голову в замешательстве.       Его ответом было неспешное:       — С чего это вдруг мне соглашаться?       — Оу… эм… — ты запнулась, подбирая слова, отводя глаза от его ярко-красной оптики. Он чувствовал удовлетворение от того, что в очередной раз смог заставить тебя извиваться. Ты снова схватилась за свой шнурок, нервно играя пальцами с пластиковым значком, свисающим на конце. На одно любопытное мгновение он опустил взгляд на твои руки, однако быстро поднял глаза, когда ты заговорила вновь.       — Я просто подумала, что ты захочешь… ну, знаешь… немного развеяться. Я часто провожу время с Солнцем, и ему весело, и я подумала, что… ты тоже захочешь присоединиться?       (И снова твоя безжалостная доброта. Заботишься о его чувствах, независимо от того, чувствует он себя обделенным или нет. Даже когда он относится к тебе не больше, как к раздражителю. Когда он активно пытается оттолкнуть тебя, ты пытаешься притянуть его ближе.)       Последняя часть твоего предложения случайно выскользнула скорее как вопрос. От внимания Луны это не скрылось: ты становилась все более неуверенной в себе с каждой секундой молчания, пока он сидел неподвижно и никак не реагировал.       Хотя на самом деле ты и не ожидала, что он будет прыгать от радости, но, по крайней мере, надеялась, что он хотя бы попробует. Несправедливо, что он всегда… на втором плане для большинства людей.       Луна встал, возвышаясь над тобой, в то время как ты осталась на полу, с любопытством глядя на него снизу вверх. Ты слышала, как его механические суставы щелкнули и встали на место, — свидетельство того, как долго он сидел на одном и том же месте.       Он невозмутимо проговорил:       — Ты слишком стараешься понравиться людям.       Твоё лицо снова скривилось до смешного в (милой) растерянной гримасе. Луна внимательно наблюдал за тобой, пока ты медленно поднималась вслед за ним. Однако ты и близко не была такая высокая, как он, поэтому, по какой бы неведомой причине ты не пыталась сравняться с ним, это не сработало. По правде говоря, это выглядело довольно забавно. Почти заставило его рассмеяться.       — Я не пытаюсь кому-то понравиться, Луна. — теперь твои руки были скрещены, ты была расстроена и несколько обижена. — Я просто… Я не так часто тебя вижу и хочу провести с тобой время. Вот и все.       Луна смотрел на тебя с легким недоверием, но ты не могла этого уловить. В его голове промелькнул один короткий вопрос: почему?       Ты фыркнула, когда он не ответил после долгой паузы:       — Но ты не обязан соглашаться. В конце концов, я не принуждаю тебя.       (Предоставляешь ему выбор, как будто здесь кого-то когда-либо заботило его мнение. Кто дал тебе право быть такой заботливой? Почему ты не можешь просто быть как все?)       Солнце что-то прошептал где-то в глубине его сознания, но Луна не расслышал его слов, когда тихо прохрипел:       — Почему ты так все усложняешь?       Вопрос застал тебя врасплох, что твои глаза расширились. Твои руки разжались, и ты сделала осторожный шаг назад, чувствуя, что ты, должно быть, переступила черту дозволенного, и ему нужно было пространство (такая глупая забота). Боль в твоих глазах вернулась.       Луна не хотел произносить этого вслух.       Он застонал, невнятно и статично, и закрыл лицо руками. Из-за этого теперь ты точно не оставишь его в покое. Во всяком случае, сейчас ты, вероятно, больше беспокоишься. И будешь задавать еще больше вопросов, а потом он…       — Прости, Лунатик, — тихо ответила ты, как только шок отступил. — Я не знаю, что я сделала не так, н-но эм… — ты заикалась, слезы выступили на твоих глазах, угрожая упасть и сделать всю ситуацию еще хуже, чем она уже есть. Солнце места не находил в их голове, ругая Луну за то, что заставил тебя плакать, и требовал включить свет, чтобы он мог выйти и утешить тебя. — Мне правда о-очень жаль.       Луна хотел разозлиться. Хотел накричать на тебя, на Солнце, на кого угодно. У тебя еще хватает наглости извиниться. Как будто это исправит то, что ты с ним сделала. Как будто «прости» облегчит ему ненависть к тебе.       Как будто извинения могут заставить его перестать влюбляться в тебя.       Он знал, что правда рано или поздно поднимет свое уродливое лицо, но он все еще не был готов принять этот факт.       Да, Луна больше всего на свете хотел разозлиться, но не мог заставить себя сорваться. Ты этого не заслужила. В конце концов, это была его вина, что тебе пришлось просить прощения. Но опять же, это была твоя вина, что он влюбился в тебя.       (Гребанная логика начинала сбивать с толку.)       Ты замолчала, вытирая глаза, изо всех сил стараясь удержать плотину от полного затопления (почему ты вообще плачешь? Он ведь не сказал, что ненавидит тебя! Он… не ненавидит тебя, верно?).       Луна прислонился к стене и скатился обратно на пол. Он подтянул колени к груди и обхватил их руками, скрывая свое лицо от твоего взгляда. Ему нужно было успокоиться, нужно было преодолеть отвратительно слащавые чувства, которые медленно, но верно овладевали им, а это было трудно сделать, когда ты так на него смотришь.       Ему казалось, что он тонет. Что было странно, ведь ему даже не нужно было дышать.       Ты тихо позвала его по имени, так мягко и нежно, и Луна не мог не думать, что он не заслужил такой доброты.       — Ты в порядке?       Он… покачал головой. Медленно и нерешительно, но, тем не менее, очевидный ответ на твой вопрос. Следующее, что услышал он, был звук твоей одежды, шаркающей по матовому полу, когда ты опустилась на колени перед ним.       — Мы можем поговорить? Пожалуйста?       Почему ты по-прежнему хочешь поговорить с ним после того, как он только что сказал что-то настолько неопределенно грубое, было выше его понимания, но в этот момент он чувствовал себя слишком истощенным, чтобы отказать тебе. Он понял, что борьба с твоей добротой только усугубит ситуацию.       Луна убрал руки от головы, чтобы посмотреть на тебя. Выражение твоего лица было теплым и приветливым, и, возможно, немного обнадеживающим, когда, распутываясь из своеобразного клубка, он встретился с тобой взглядом.       — У тебя нет работы? — спросил он, стараясь не показаться грубым, однако искренне любопытствующим.       Ты покачала головой с непринужденной улыбкой:       — Технически моя смена начинается после закрытия Пиццаплекса. Так что ты так просто от меня не отделаешься.       Он прижался к стене, красные огоньки, отраженные в твоих глазах, смущенно замерцали.       — Я просто дурачусь, лунный пирожок. Но могу я спросить тебя кое о чем?       Луна пожал плечами, взмахнув рукой в немом согласии, и тихо добавил:       — Дерзай.       Ты медленно вздохнула, выглядя слегка нервной, после чего спросила:       — Скажи, делала ли я что-то такое, что заставило бы тебя меня возненавидеть? Я просто… Ну, если я что-то натворила, знай: я неспециально. И я знаю, что не обязательно тебе нравлюсь, есть много людей, которые меня тоже недолюбливают. Но мне просто интересно, понимаешь? Я хотела хотя бы извиниться.       (Луна даже представить себе не может, что есть люди, которым ты не нравишься, но сейчас не это важно.)       Теперь он стоял перед выбором. Он мог бы солгать, продолжать сохранять невозмутимый вид и позволить тебе думать, что он действительно ненавидит тебя, успешно оттолкнув раз и навсегда.       Или он мог бы сказать правду. Это тебя не оттолкнет (на самом деле, как раз-таки наоборот), но, по крайней мере, ты всегда будешь рядом. И ему никогда больше не придется видеть это грустное выражение на твоем лице.       Он застрял где-то между этими двумя вариантами, но ответил:       — Ты заставила меня влюбиться.       Ты не сдержала удивленного смешка, черты лица исказились, и взгляд был в равной степени смущенным и веселым.       — Правда?       Он кивнул, решив, что просто смирится с этим. В конце концов, это была правда.       — Тебя было так сложно ненавидеть просто… — он разочарованно зашипел, — просто когда ты была собой. Солнце так легко на это повелся, и я думал, что смогу с этим бороться, но ты оказалась такой настойчивой.       Подняв бровь, ты с легким удивлением спросила:       — То есть, ты хочешь сказать, что… ненавидишь меня, потому что… любишь?       Он драматически вскинул руками вверх.       — Именно!       Ты откинула голову назад, разразившись потоком безудержного смеха.       — Лунатик, ты же понимаешь, насколько это глупо?       — О, поверь мне, звездочка, я прекрасно знаю. Солнце не затыкается об этом уже несколько недель, — он прошипел последнюю часть — очевидное предупреждение своему коллеге, бодрой тирады которого, казалось, не было конца, но ты этого не могла слышать. — К слову, попросил передать, что скучает по тебе.       Ты улыбнулась:       — Скажи ему, что я тоже по нему скучаю, — Луна драматично закатил глаза, и ты вновь рассмеялась, прежде чем продолжить: — Но сейчас я здесь для тебя, лунный пирожок.       Ты встала на колени между его ног, свободно обвивая руками его шею. Контакт заставил обычно холодное тело Луны нагреться. Ты усмехнулась, когда он заерзал руками, не зная, стоит ли ему обнять тебя тоже.       — Шоу уже закончилось, — сообщил он, решив положить руки тебе на талию, постукивая пальцем по бедру.       Ты проверила время на часах:       — Оу, да, ты прав. В любом случае, моя смена начнется только через два часа, а до тех пор мы можем занять себя чем-нибудь.       Луна напевал, голосовые связки звенели, а постукивание по твоему бедру теперь казалось более целенаправленным.       Его улыбка больше походила на ухмылку при слабом освещении, но как только ты собиралась спросить, что он задумал, твой желудок заурчал. Громко.       Ты подпрыгнула от неожиданности и посмотрела вниз, бросая обвиняющий взгляд на свой живот. Луна не сдержал своего собственного смеха (механический и низкий по звуку, но идеальный для тебя), а затем притянул тебя ближе к себе, чтобы встать с тобой в его объятиях. Твоя хватка на его шее усилилась, а ноги обвились вокруг его туловища, когда он поднялся во весь рост.       — Неужто звездочка забыла поесть?       Ты нервно хихикнула, положив голову ему на плечо, когда он направлялся к служебному выходу из детского сада:       — Я, возможно… пропустила ужин. Чтобы составить тебе компанию.       Луна издал щелкающий звук, мягко качая головой и поглаживая твою спину:       — Тск, тск… Тебе не следовало этого делать.       Ты игриво закатила глаза:       — Да, да. Я знаю. Я, честно, собиралась перехватить пиццу перед выступлением, клянусь.       — Все в порядке, звездочка, — он нежно сжал ту часть твоей ноги, которую поддерживал. — Сначала мы возьмем тебе что-нибудь поесть. А потом мы можем чем-нибудь заняться.       Любящая и широкая улыбка расцвела на твоем лице, прежде чем на секунду ты оторвалась от его плеча, чтобы запечатлеть быстрый поцелуй на его лицевой пластине.       — Звучит, как план.       Голосовой аппарат Луны запел взволнованной трелью (звук, который, как ты думала, характерен только для Солнца), эхом отразившейся от стен служебного туннеля.       Ты усмехнулась, пряча покрасневшее лицо у него на плече:       — Ты такой милый, лунный пирожок.       Незаметно для тебя, Солнце дразнил своего коллегу, издавая звуки поцелуев и усердно подражая твоему голосу, повторяя твои слова, что взволновало Луну: это довольно ужасное ощущение, учитывая, что он мог легко скопировать точный звук твоего голоса. Хватка Луны на тебе усилилась в ответ, но он не собирался доставлять Солнцу удовольствие реальностью ответа.       Луна не был уверен, что выбор любить тебя был правильным выбором, но, увидев твою улыбку и услышав твой смех, направленный на сказанные им слова, он пришел к выводу, что это был хороший выбор. Выбор, который он будет делать снова и снова без колебаний. Выбор, от которого он никогда не откажется.       Так что, возможно, в каком-то смысле это был правильный выбор, потому что (даже если он еще не верит в это по-настоящему) он тоже заслуживает любви.