quite.

это не правильно. определённо плохое решение, о котором атрей рано или поздно, так или иначе пожалеет. в прочем, как и в прошлый раз. и в позапрошлый. для него не было ничем новым тайком пробираться по широким коридорам, чудом избегая профессоров и не пробуждая картины свечением волшебной палочки. без «люмоса» не было видно даже собственный нос. — что же я творю.. отговаривать себя было поздно и бесполезно. удивительно, как с такими намерениями, никто не решил переизбрать его на другой факультет. гриффиндор был явно не для него. нарушать правила подобным образом просто немыслимо для человека, храброго сердцем. потому что атрей трусил. переживал по поводу того, что будет с ним, если его поймают в полночь за осознанные прогулки, что скажут его строгому отцу, и чем всё обернется, когда окружающие узнают ради кого, ради чего он сбегает из спальной комнаты каждый вечер четверга. но больше всего его волновало, что с ним будет, если он не придёт в назначенное место, как положено. — явился, — фырчание над ухом и томный шепот чуть не заставляют рыжеволосого взвизгнуть. — ну, ну. не такой я и страшный, щеночек. атрей морщится. он всей душой ненавидел данное прозвище, но каждый раз поступками оправдывал его, пусть и не нарочито, пусть и не по своему желанию. это добивало внутренне. — я не.. горячий язык касается его кожи на шее, поднимается к уху и проводит за ним влажную линию. юноша едва не падает на пол от того, как быстро подгибаются колени. — ты что творишь? — я? хм. чужие руки медленно, специально не торопясь, обводят его талию с обеих сторон, затем плавно скользят под руками и устраиваются ладонями на животе гриффиндорца. хеймдалль слегка царапает его через одежду. — пробую тебя, очевидно. разве нельзя? — ты тако-.. а-амх.. одна из рук блондина без труда прячется под поясом, опускается ниже и цепляет пальцами резинку нижнего белья атрея. совсем не сложно забраться и под неё, чтобы коснуться подушечками пальцев разгоряченной за такой короткий срок плоти. атрею кажется, что он начинает задыхаться. разве раньше он возбуждался так быстро? точно нет. юный волшебник знал, что хеймдалль слишком развратил его. позволил лишком многое, а теперь нагло пользовался каждым шагом. — чего не продолжаешь? я весь во внимании. расскажи, какой я. гриффиндорцу приходится зажать себе рот ладонью, чтобы не проронить ни звука. это выше его сил, но, если хотя бы одна картина проснётся, беды не миновать. — что ж, раз так, идём. ты и так опоздал, заставив меня ждать. более я терпеть не намерен. горячая рука выскальзывает из штанов, и атрей немного разочарованно, немного облегчённо мычит, поддаётся тому, как его небрежно толкают в спину. неохотно двигается вперёд. только так осознаёт, что ноги стали ватными ровно настолько, что двигать ими едва возможно. благо, пункт назначения оказывается не так далеко, как мог бы. уже знакомое окно, единственное в своём роде из-за бордовых плотных штор, способных скрыть за собой всё, встретило ребят колючим холодом из щелей и свистом ветра снаружи. — хеймдалль, я.. — молчи. — но.. блондин резко откидывает мешающую ткань своего плаща назад и вжимает юношу спиной к себе, вынуждая бедрами упереться в подоконник, а телом и вовсе лечь на него. — подожди! — нет времени. скоро мой обход заканчивается. одним ловким движением штаны атрея оказываются внизу, в ступнях, а следом за ними летят и его боксёры. испуганный взгляд голубых глаз тут же впивается в лицо старосты слизерина, но тот никак не реагирует. разве что дарит ему самую незначительную улыбку уголками губ. почти не заметную в сумраке. — хватит трястись. не собираюсь я тебя насиловать здесь и сейчас. проблем потом не оберёшься. атрей сжимает руки в кулаки, но выдыхает. он чувствует себя беззащитным, стоя настолько открыто перед молодым человеком. — расслабься, — вздыхает хеймдалль и присаживается на корточки. — эй, что ты.. — и отвернись. сейчас же. — л-ладно. уже знакомый шершавый язык моментально оказывается между ягодиц, которые оказались сжаты крепкими руками слизеринца. атрей несдержанно, абсолютно бескультурно и пошло охает, обронив искренний стон во весь голос. он чувствует, как пальцы давят на кожу сильнее, и считает это знаком, что стоит быть тише. раза в три. шторы прекрасно закрывают обзор на их развратную пару, но шепот со стороны картин, который начал немного нарастать, не сулил ничего хорошего. парень уже начал думать о том, как быть, если их застукают, но вдруг хеймдалль бесцеремонно оставляет красный след от укуса на его бедре. — перестань. тогда все точно узнают, какой ты извращенец. — я не такой! — неужели? горячая усмешка опалила влажную от поцелуев и вылизывания кожу рыжеволосого. сдерживать собственные мурашки было уже невообразимо. время неумолимо утекало, но хеймдалль совсем не торопился с ласками. наоборот, он словно стремился выудить из своего подопечного любой звук, который только можно было получить подобным образом. и, в связи с этим, он принялся за более серьезные меры. — если дрогнешь сейчас, щадить не буду. учти это. язык обводит два пальца старосты, увлажняя их. — понял.. атрей не по наслышке знал о том, что такое терпение. он до сих пор не понимал, каким образом ему удалось сохранить равновесие и тишину тогда, когда две чужие фаланги оказались полностью внутри него. миллиметр к миллиметру, кожа к коже, у него постепенно растекалась крыша, слюна вырабатывалась в двойном объеме, а дыхание причиняло боль в лёгких. — хейм-.. а-ах. хеймдалль ухмыляется, довольствуясь результатом своих действий. он нарочито не торопится, растягивает движения, вынуждает ждать и надеяться, когда же он в следующий раз проникнет пальцами внутрь, заденет подушечкой чувствительную точку, доведёт до кипения и заставит сердце сделать тройное сальто. он прекрасно умел играть с терпением рыжеволосого, чем постоянно пользовался, доводил до пиков, о которых и думать не смел. смотрит довольным хищным взглядом на то, как юноша переминается с ноги на ногу, едва скулит и силится с тем, чтобы не повернуться в молении пойти уже дальше, ближе. — ненавижу просить тебя.. но, пожалуйста.. хватит меня томить. ты разве сам не на грани? — м-м, я мог бы ещё поиграть с тобой, но времени и правда мало. знакомый шелест ткани заставляет атрея выдохнуть и расслабиться окончательно. он чувствует, как одна из ладоней вновь касается его, уверенно ложится на оголённую поясницу, в то время как внизу всё предательски горит огнём. ему стыдно, но вместе с этим чертовски желанно и приятно, когда хеймдалль приставляет влажный от собственной смазки член сзади. ему кажется, что он горит изнутри, стоит только хеймдаллю грубым рывком полностью оказаться внутри гриффиндорца, а затем замереть в таком положении, уткнувшись лбом между его лопаток. — чёрт.. хорошо.. — будет лучше, если начнёшь двигаться, — огрызается потерянным писклявым голосом атрей и прокашливается, совсем теряя голову. новый толчок. более грубый, безжалостный. руки сжимают хрупкие бока волшебника до синяков. — замолкни. и даже если бы атрей не хотел молчать, у него бы не вышло произнести ни одного толкового слова. с его уст срывались стоны: тихие, в собственную ладонь, чтобы ни одна душа не смогла уловить эти звуки. простых шлепков и без того достаточно для того, чтобы нарушить мирное спокойствие в стенах хогвартса. разум хеймдалля затуманивается быстро и безвредно. он не теряет бдительности, но теперь чуть ли не вся его концентрация фокусируется лишь на юноше, что так пошло прогибает перед ним свою спину. — грх, локи. старосте требуется несколько секунд, чтобы развернуть юношу к себе лицом, запрокинуть его на подоконник и вновь проникнуть на всю длину возбуждённой плоти. хеймдаллю мало. он жаден до того, что принадлежит ему, поэтому вымещает эту жадность прямо на атрее. почти рвёт одежду, не обращает внимания на несколько отлетевших с рубашки пуговиц, кусает, оставляет красные пятна вокруг сосков и на ключицах, щипает, нежно целует и делает всё, чтобы привязать к себе мальчишку. и не получает в ответ ни единого возмущения. только лишь царапины, стоны на ухо и восхищённые выдохи в губы, которые очень редко можно выудить из гриффиндорца в простые дни. равносильный обмен за принесённое удовольствие и чувства. атрей цепляется за него, как за спасательный круг, когда темп движений нарастает. толчки становятся грубыми, необдуманными, и хеймдалль под конец превращается почти что в зверя, издавая рычащеподобные звуки, вгрызаясь в тонкие плечи веснушчатого волшебника. — я убью того, кто коснется к тебе, — шипит совершенно откровенно, и юноша с пониманием кивает, возможно, даже не совсем разбираясь, в чём смысл фразы. до него, в общем и целом, мало что доходит, когда движения бёдрами прекращаются, и чужая большая ладонь обхватывает оба члена, примкнувшие друг к другу. — м-а-ах.. — сука.. кончить удаётся практически одновременно. оба не нарочно пачкают одежду друг друга, но не обращают на это внимания, в попытках восстановить сбившееся дыхание. лоб в лоб, не отпуская рук с чужого тела, им требуется около минуты, чтобы прийти в себя. — серьезно? я только вчера постирал свою форму. теперь сам будешь вымачивать её с мылом мне, щенок. — кто бы говорил, мистер «я всегда меткий». — пошёл ты.. — я уже здесь, — усмехается атрей и откидывается на холодное стекло спиной, смыкая ноги. — просто прекрасно. рыжеволосый почти смеётся, когда староста угрюмо натягивает на себя одежду обратно и, не помогая ему, выходит из-за штор, тяжёлым шагом шествуя по коридору до конца. так всегда, и атрей ничуть не обижается, что его вновь оставляют одного. просто кое-кто не хочет показывать своих слабостей, о которых юноша уже прекрасно знает. как и о чувствах, которые теплятся в груди блондина. таковы отношения с хеймдаллем, старостой слизерина. и он ничуть не против их особенностей.