✟✟✟
Уэнсдей поправила воротник черного плаща, смахнула с него пыль. Вся ее одежда была покрыта пылью и грязью, в волосах запуталась паутина, а кожа будто впитала запах гнили и сырой земли. Ладонь правой руки была липкой от крови, стекающей с раны на плече. Лоб сильно щипало, Уэнсдей знала, что все-таки поцарапалась о ту чертову ветку. Ботинки промокли, а сумку она потеряла когда падала сквозь два этажа, провалившись через хлипкий деревянный пол. Но это того стоило. По крайней мере она надеялась на это. Она знала как выглядит и уже представляла как испугается и запаникует ее парень. Ксавьер всегда остро реагировал на ее травмы и любую потенциальную опасность. Он тут же принимался хлопотать над ней как курица над яйцом, волновался и постоянно спрашивал все ли у нее в порядке. А потом несколько дней припоминал ей об этом. Уэнсдей это раздражало намного меньше, чем она была готова признать. И сейчас, когда она понимала, что он, вероятно, даже не захочет ее видеть - не то что ухаживать за ее ранами - это пугало ее. Но еще больше ее пугает то, что это так сильно ее волнует. Уэнсдей не помнит когда так размякла. Ее отношения с Ксавьером были чем то гораздо лучшим, чем все ее предположения и страхи. У них все было очень даже неплохо. Уэнсдей не стала бы надевать розовые очки и утверждать что они идеальная пара. Вовсе нет. Они часто спорили: Уэнсдей не выносила его наивности в отношении добрых намерений других людей, а он ее холодности по отношению к другим. - Перестань быть такой грубой! - говорил он каждый раз после того как официантка в кафе убегала от их столика как от бомбы. Или когда дворник прятался за ближайшей лавочкой. Или дети начинали плакать. Опять. Ксавьера сильно ранила ее холодность, хоть он и старался это не показывать. Уэнсдей не хотела обижать его, но так получалось. Постоянно. Она должна была предвидеть, что рано или поздно он взорвется. Она уже толком и не помнит что случилось. Она читала, когда Ксавьер ворвался к ней в комнату - Энид ушла гулять в тот вечер, - едва не плача. Он рассказывал ей о каком-то скандале в “обществе беладонны”. Уэнсдей не вникала в подробности бытовых разборок кучки претенциозных дилетантов, не способных нормально похитить человека и наводить ужас не дольше пяти секунд. - Ты просто слишком мягок. - прямо сказала она, возвращаясь к книге, - Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Уэнсдей погрузилась в раздумья как незаметно подсыпать слабительное в чай его обидчику. Может, он даже впадет в кому от обезвоживания. Было бы любопытно взглянуть какой дозы для этого хватит. - Что плохого в том, что я все глубоко чувствую? - Ты слишком ранимый. - То есть слабый? - он нахмурился, руки спрятаны в карманы. Уэнсдей знала этот жест. Ксавьер делал так каждый раз, когда желал спрятаться, обезопасить себя. Он делал так когда боялся или злился, когда желал спрятать негативные эмоции подальше. Вглубь карманов синей толстовки. - Эмоционально - да. - Она пожала плечами, не понимая почему они вообще продолжают этот разговор, - Тебя легко довести до слез. И ты никогда не даешь достаточный отпор… - В этом нет ничего плохого! - оборвал он ее, - Чтоб ты знала: слезы - самый гуманный способ выразить эмоции. - Это признак слабости. - Категорично сказала Уэнсдей. Тогда это ей казалось простой констатацией факта, но сейчас, обдумывая это в холодной промозглости октябрьской ночи, она понимает как ошибалась. Она видела боль в его глазах, слышала обиду в его голосе, но продолжала стоять на своем. - Правда? - спросил Ксавьер и яд капал с его языка, - Тебя бы больше устроило, если бы я следовал законам “токсичной маскулинности” и пошел бы и разбил кому-нибудь лицо? Как “сильный мужчина”? Это тебе нужно? - Что за бред ты несешь? - Но ты постоянно об этом говоришь! Она чувствовала как раздражение перерастает в злобу. И нет, она не помнила, чтобы говорила такое. Он опять прочитал между строк то, чего не было. Нашел очередной, притянутый за уши, повод обидеться. - Так поступают не сильные, а глупые люди. Насилие - примитивный способ отстоять свои границы, которым пользовались люди во времена, когда думали, что кровопускание вылечит кровопотерю от проткнутого копьем живота. Я бы не стала встречаться с тобой будь ты идиотом. - Я так понимаю это был комплимент? - он усмехнулся, но радости в этом не было, - Что-то типо извинения? - Мне не за что перед тобой извиняться. - Ты уверена? Уэнсдей правда ненадолго задумалась. - Да. - Уэнс… - Я просила не называть меня так. - … тебе не кажется, что ты слишком… безжалостна? Ты постоянно говоришь мне о моей слабости. Я имею в виду постоянно! Ксавьер всплеснул руками, его брови упали на глаза, в которых горел не предвещающий ничего хорошего огонь. Волосы растрепались, когда он провел по ним рукой. - Почти каждый день ты говоришь, что я слишком доверчивый, добрый, что я легко прощаю… Но ведь для тебя все это слабость. Ты считаешь меня слабаком? То есть кем-то жалким? - Не придумывай! - Уэнсдей отшвырнула книгу в сторону. К черту Мэри Шелли. - Мне и не приходится это делать, все и так ясно. Ты постоянно бесишься, что я не могу постоять за себя так как ты. Что у меня не такое каменное сердце как у тебя. Уэнсдей понимала, что все выходит из под контроля. Она хотела бы просто уйти, чтобы не продолжать этот бессмысленный спор. Но ведь это ее комната, да и даже если бы она решила уйти и оставить Ксавьера наедине с его истерикой, ей почему то казалось, что он бы ее не отпустил. - Мне и так сложно подбирать слова, чтобы не обидеть твою хрупкую натуру, - сказала она с издевкой - Только не притворяйся, что пыталась! - Но я правда пыталась! Знаешь, как сложно взвешивать буквально каждое слово, чтобы ты, королева драмы, не обиделся. - Королева драмы? - Да. - То есть ты думаешь, что я просто драматизирую? - Аллилуйя! Он какое-то время молчал. - Помнишь, что ты сказала мне на прошлой неделе? Уэнсдей немного отрешенно заглянула в закрома своей памяти. Не сумев ничего обнаружить, она сделала еще один шаг к нему. Ксавьер не отступил и не испугался, только сильнее разозлился, она чувствовала жар его тела, когда в нем бурлила ярость, которая как лава разливалась по его венам. Смотря на него снизу вверх, она видела, как он покраснел от злости, как его голубые глаза потемнели и напоминали не гладь прохладного озера, а темную бездну океана. Водную бездну, на глубине которой мелькают длинные тени неведомых чудовищ. Его темная сторона завораживала, но Уэнсдей старалась не отвлекаться. Ксавьер был намного выше ее, но даже так она всегда чувствовала свое превосходство. Уэнсдей умеет драться, он - нет. Она не боится причинить боль другим, он - да. Он слабее. Это объективно так. Это не попытка оскорбить или принизить его. Лишь холодный расчет. Рациональная оценка. Это не ее вина. - Не помню. - Когда я расстроился из-за котенка, которого мы увидели под дождем. Ты помнишь о нем? Уэнсдей промолчала, демонстрируя своей хмуростью отрицание. Она старается не забивать себе голову бесполезными событиями и глупыми вещами. - Я подкормил его, а когда мы шли обратно ты сказала, что это было глупо. “Котенок все равно умрет от обморожения или голода, просто будет мучиться намного дольше из-за тебя”. - И здесь он сорвался на крик, - Ты серьезно?! - Но это правда. - Нет. Нет, Уэнс… - он надавил на виски, - Ты не понимаешь, да? - Не понимаю, представь себе! - она развела руками, - Ты сам говорил, что ценишь мою честность. - Да, но не так. Как ты могла сказать такое? - Ксавьер снова зажестикулировал, размахивал руками и хмурился, - дело даже не в том что ты говоришь, а в том, что скрывается за твоими словами. Тебе совсем плевать на остальных! То есть абсолютно наплевать! Иногда мне кажется, что ты и правда ничего не чувствуешь. Но я же знаю, что это не так. Точнее, я верю в это. - Это просто слабое животное, Ксавьер. - спокойно проговорила Уэнсдей, пытаясь вернуть его в чувство. Этот спор был нелепым, - Все слабое в природе умирает. Эти законы природы придумала не я. - Вот! Опять! Ты видишь это? Ты слышишь себя? Дело даже не в котенке, а в тебе. Все это просто накапливалось между нами месяцами! Помнишь когда Мэнди Кроуфилд сломала руку пару месяцев назад? Ты сказала, что она кричала как свинья перед убоем. Ты усмехнулась. Я имею в виду, я знал, что в тебе есть эта искорка садизма, но я не думал, что это проявится вот так. Не пойми меня неправильно, я знал на что соглашался, когда признавался тебе в любви и предложил стать моей девушкой. Я принимаю тебя такой какая ты есть… Уэнсдей почувствовала, как у нее горят уши. Она почувствовала себя оскорбленной. - Ты сделал мне одолжение? Я должна благодарить тебя за то, что ты удостоил меня такой чести? - Нет. - Ксавьер выдохнул, его плечи опустились, - Я люблю тебя, Уэнсдей, и ты это знаешь, но иногда мне кажется, что ты не любишь меня в ответ. Иногда я спрашиваю себя, чувствуешь ли ты ко мне что-то кроме отвращения. - он посмотрел на нее с такой уязвимостью в глазах, что ей стало больно. Его голос надломился, когда он прошептал - Если я слаб как тот котенок я тоже заслуживаю смерти? Это то, что ты обо мне думаешь? Уэнсдей поперхнулась собственным ядом, который хотела выплеснуть на него. Откуда он это взял? Как он посмел такое думать о ней? Как у него хватило совести придумывать подобное? - Ты думаешь, что ты жертва? Что ты идеален, а я злая и алчная мучаю тебя? Ты эмоционально незрелый, чувствительный и зависимый от чужого мнения. Мне тоже не нравится, что ты постоянно просишь меня вести себя так как тебе удобно. “Не груби ей, Уэнсдей, у нее был просто плохой день. Не угрожай физической расправой ребенку, Уэнсдей, это может оставить у него детские травмы”. Ты слаб и изнежен и хочешь сделать меня такой же! Она смотрела на него все так же злобно, но Ксавьер, казалось, остывал. Его ярость отступила и на ее месте осталась грусть. Она видела как он поджимает губы и отводит взгляд. Он выглядел уставшим. Ксавьер выдохнул, поднял руки в жесте капитуляции и отошел на шаг. Потом еще на один. Он всегда сдавался первым. Уэнсдей была уверена, что он снова просто спишет все на сложный день, извинится, дождется ее кивка, а потом поцелует ее в макушку и они забудут об этом. Все будет как всегда. И она никогда об этом не вспомнит. Но все пошло не так. - Знаешь, я думаю нам нужен перерыв. - Что ты имеешь в виду? - Я устал, Уэнсдей. И кажется запутался. Мне нужно время. Уэнсдей видела такое в одном из тех глупых ромкомов, которые смотрит Энид. Там все закончилось хорошо, это было просто драмой в третьем акте для торжественного воссоединения пары в конце. Но Уэнсдей знала, что ромкомы лгут. Ничего в реальной жизни не может заканчивается настолько неправдоподобно хорошо. А судя по измученному виду Ксавьера - все идет к… О нет.нет нет нет нет нет нет.
- Ладно. - Уэнсдей хладнокровно смотрела на него и скрестила руки на груди, - Это все, что ты хотел сказать? Он смотрел на нее с нескрываемым разочарованием. Снова сложил руки в карманы и окинул ее взглядом. Это был один из тех взглядов, который он обращал на те картины, что не хотел заканчивать. Те, что он вырезал из холстов и выбрасывал.нет нет нет нет нет нет нет
- Нет. Но мне этого достаточно. Спокойной ночи, Уэнсдей. Она не удостоила его ответом, боясь, что разобьется как урна с прахом, упавшая на каменный пол.нет нет нет нет нет нет нет
Когда дверь за ним закрылась, Уэнсдей вернулась к чтению. На страницах книги для нее существовала лишь мешанина латинских букв, которые никак не могли превратиться в слова и предложения. Читать она не смогла, поэтому решила уделить время своему собственному роману. Да, нужно отвлечься. Рядом с пишущей машинкой стояла кружка в форме черепа, из глазниц которого вылезали пауки. Подарок Ксавьера на их годовщину. Уэнсдей отвернулась от стола, почувствовав что ее сейчас вырвет. В плохом смысле. Таким образом она снова увидела книгу, лежавшую на кровати. На обратной стороне обложки в раме была фотография Мэрри Шелли. Румяная бледная женщина насмешливо смотрела на Уэнсдей, будто осуждая за всю прожитую жизнь. К черту Мэри Шелли.✟✟✟
Уэнсдей ждала неделю. Неделю она засыпала и просыпалась без единого сообщения на глупый телефон, который ей подарил Ксавьер, чтобы всегда быть с ней на связи. Обычно он желал ей спокойной ночи и доброго утра. Но эту неделю - тишина. Неделю Уэнсдей ощущала пустоту рядом с собой за обедом. На том месте, где он всегда сидел никого не было. Ксавьер вообще не ел в столовой, он постоянно где-то скрывался. Растворялся в стенах старой школы, рисовал бесконечные фрески в неположенных местах и сидел в своей мастерской. Аякс однажды упомянул о том, что Ксавьер наконец-то начал лучше отзываться о своих картинах, он делал успехи. Уэнсдей была рада за него и желала поздравить, ведь знала, как тяжело он переживал творческий кризис. Но Ксавьер явно не хотел ее видеть. Сначала она злилась. Ужасно злилась. Она метала ножи в стену перед тем как уснуть, а по утрам мучила препарированных лягушек. Энид мудро молчала или вовсе сбегала к подругам-оборотням, когда Уэнсдей начинала жутко хихикать, заглядывая в шкаф. Но спустя неделю к ней пришло понимание. Их ссора причиняла ей физическую боль. Те чувства, что она испытывала мучали ее как раскаленные угли, запиханые в глотку. И это было совсем не так приятно, как она ожидала. И Уэнсдей знала, что Ксавьеру еще хуже. Она знала его достаточно хорошо, чтобы утверждать, что чем хуже его психологическое состояние, тем лучше он рисует. “Краски любят боль художника. - сказал он ей однажды, когда они сидели на крыше и смотрели на звезды. Ксавьер возвел руки к небу и вдохновленно вздохнул, - Они как будто впитывают наши эмоции и от этого лучше ложатся на холст. И словно не я вожу кистью по бумаге, а кисть сама направляет мою руку куда надо. Искусство рождается эмоциями. И кажется, что только боль способна создать красоту.” Она тогда назвала его претенциозным, а он усмехнулся. Теперь Уэнсдей поняла, что тогда ему было обидно. А сейчас ей становилось стыдно. Она любила его. Она не сказала это ни разу, но они оба это знали. Он никогда не требовал от нее этих слов, не просил что-то доказывать ему. Но теперь она знала, что он этого хотел. Видимо, он намекал, а она не замечала. Уэнсдей не любила ощущать себя глупой, но прямо сейчас не могла думать о себе иначе. Она порылась в памяти, отыскала все их разговоры, вспомнила детали, все то, что считала неважным. Она вспомнила об их разговоре о некоей коллекции Френсиса Блэквуда, художника, который был популярен несколько десятилетий назад. Ксавьер восхищался его работами и много говорил о его вкладе в живопись. Однажды он заговорил о том, что Блэквуд придумал использовать шерсть оборотня для кистей и это было отличной идеей, однако встретило сопротивление у общественности и в частности у самих оборотней. Блэквуд выпустил наборы кистей ограниченным тиражом и забыл об этом. Уэнсдей навела справки у пары знакомых, которых было легко шантажировать. И один из них рассказал ей о коллекционере всяких сверхъестественных артефактов, живущим двадцать лет назад на окраине города. И как же удачно, что его дом заброшен. И как удачно, что там могли сохраниться те самые кисти. И как удачно, что Уэнсдей нашла эту проклятую коробочку в сейфе на чердаке. Но ей не повезло, что как только она схватила свою добычу, пол провалился. Ей не повезло, что она упала на стеллаж со строительными инструментами. Ей не повезло, что дом охранял охранник, прибежавший на шум. И ей не повезло, что его собака не ела тем вечером. Но в общем и целом она везучая. И прямо сейчас она стояла у сарая Ксавьера. Теплый свет проникал сквозь окна и освещал пожухлую траву. Из этого старого домика доносились тепло и уют, которых Уэнсдей так не хватало. Она не признавалась себе в том, что невероятно сильно скучала. Она знала, что прямо сейчас в нескольких метрах от нее за тонкой деревянной дверью рисует Ксавьер. Человек, чьего прикосновения она так желала был так близко, но, кажется, впервые так недосягаем для нее. Уэнсдей постучалась, прежде чем решила бы сбежать как трусиха. Она боится. Она трусиха. Она слаба. Ксавьер скоро появился на пороге открытой двери. Увидев Уэнсдей он нахмурился, в его глазах один за другим промелькнули удивление, обида и недовольство. Уэнсдей уже пожалела об этой идее. Это было глупо. Он ненавидит ее. И хуже всего то, что она тоже ненавидит себя. Лицо Ксавьера прояснилось, он резко вздохнул. - Господи! Уэнсдей! Что с тобой случилось? Он тут же схватил ее за плечо, втягивая внутрь. Он подтолкнул ее дальше, а сам выглянул в дверь, прикрывая ее собой. - На тебя напали? - Тут же спросил он, - Они еще там? - Нет. - прошептала она. - Они ушли? - На меня не нападали. - О. Хорошо. Да, это хорошо. Ксавьер повернулся к ней, но Уэнсдей смотрела в пол. Вся ее смелость иссякла и теперь она напряженно сжимала крошечный чемоданчик в руках, не в силах произнести ни слова. Почему то ей было больно. И отнюдь не из-за ран. - Что случилось? - снова спросил Ксавьер, звучал он испуганно. - Я упала. - Со скалы? - он пытался пошутить, поняла она. Но звучал он напряженно и хрипло. - Нет, провалилась сквозь пол. - просто сказала она, рассматривая пятно краски на грязном полу - ...Что? - Я… - она сглотнула, потом попробовала заговорить снова, - Я… Провал. Это же так просто.“У него постоянно получалось, - захрипел мерзкий голосок в ее голове, - Ты назвала его слабаком, но у него хватило сил, чтобы сказать это. И не один раз.”
Она такая слабая. - Я… Она закашлялась. А потом замолчала. Глаза неприятно пощипывало, видимо раны были серьезнее, чем она ожидала. Она попыталась снова. Но почему то ей казалось, что она сама же зарывает себя все глубже в могилу. - Я… - Так, пойдем. - он мягко схватил ее за плечи и повел к табурету в углу. Уэнсдей должна была это сказать. Обязана. Он заслужил услышать это от нее. Но он даже не захотел ее слушать. Когда его пальцы коснулись раны на ее плече Уэнсдей рефлекторно зашипела. - Что случилось? О боже… Уэнс! Садись. Я сейчас принесу аптечку. - Она у тебя есть? - Уэнсдей обрадовалась, когда сумела найти голос. Звучал он жалко. - Ты недооцениваешь серьезность порезов бумагой. - донеслось со стороны. - Снимай плащ. Уэнсдей подчинилась. Чемоданчик лежал у нее на коленях. Ксавьер снова появился в поле ее зрения. Она все еще не решалась посмотреть на него. Она почувствовала как его теплые пальцы коснулись раны на ее плече. Он взял что-то из аптечки. Запахло антисептиком. - Я не знаю насколько это серьезно. - сказал он, проводя чем то по ране, его прикосновения ощущались как паучьи лапки, - Рана не слишком глубокая, но лучше показаться врачу. Она молча кивнула. Какое то время они погрузились в тишину. А потом сверху донесся усталый вздох. Он снова прогонит ее. И будет прав. - Уэнсдей. Он присел на корточки рядом с ней и теперь смотрел на нее снизу вверх. Необычный ракурс, но почему то так Уэнсдей чувствовала себя еще более уязвимой, чем когда он возвышался над ней. - Посмотри на меня. Когда их глаза встретились, Уэнсдей почувствовала как вся боль от ран отошла на второй план, когда сердце защемило от совсем иной боли. - Что с тобой случилось? И чем я могу тебе помочь? У тебя неприятности? - Вот. - Она протянула ему грязный, потертый чемоданчик. - Это тебе Он молча взял его в руки и с подозрением открыл. Внутри лежал маленький деревянный контейнер с выгравированной на нем эмблемой Блэквуда. - Ух ты. - прошептал Ксавьер, трепетно прикасаясь к этому пальцами - Где ты это взяла? - В паре километров от кладбища есть сгоревший дом. Какая-то драма с любовницами хозяина дома и его женой. Я думала этот дом полностью заброшен, но нет. Его вроде как хотят реставрировать. - Ты украла это? - в его голосе промелькнуло неодобрение, он нахмурился - Нет. Ну, то есть…Я не думала, что это кому-то принадлежит. Только когда убегала от собаки… - Что ты делала? Как...? Осуждение в его голосе заставило ее замолчать. Ксавьер отложил кисточки в сторону, едва взглянув на них и прикрыл лицо ладонями. - То есть ты рисковала жизнью, пробиралась в сгоревшие дома и бегала от собак, чтобы принести мне столетние кисточки для рисования? - ...Да. А потом он засмеялся. Убрал руки от лица и опустил на колени. Когда снова посмотрел на нее, Уэнсдей не смогла оторвать взгляд. Он был таким красивым, когда улыбался. - Я польщен, мисс Аддамс. - он звучал весело, но легкости в тоне не было. Он все еще был обижен. - Могу я узнать причину столь радикальных действий? - Я хотела извиниться. Он замер. Потом нахмурился. Потом заморгал. - О. Закашлялся. - О. - Ага. - О! - Если продолжишь, то я сломаю тебе пальцы на ногах. - Вот эту Уэнсдей я узнаю! - Он щелкнул пальцами и засмеялся. - Я серьезно. - Ну что ж, хорошо. - он поднял брови, - Я слушаю. Он сел на задницу, скрестив ноги и смотря на нее. - Я… Мне жаль. Мне очень жаль. Я виновата перед тобой. Она вздохнула собираясь с духом и вспоминая все те речи, что она репетировала. Ксавьер терпеливо ждал. - Я наговорила тебе много гадостей. И говорила это в течение многих недель. И теперь я понимаю как сильно тебя это ранило. Мне жаль. - Уэнс… - Нет. Дай договорить. - Хорошо. - Я сказала, что считаю тебя слабаком. И я правда так думала. Ксавьер поднял бровь, а Уэнсдей постаралась не отвлекаться. - Но я ошибалась. Я считала твои эмоции слабостью, но теперь понимаю, что ошибалась. Это не твоя слабость. Это твоя сила. Ты выше насилия, ты выше скандалов и грубости. Ты добр и теперь я понимаю как это сложно. Как тяжело быть добрым. Улыбаться, когда тебе грубят, унижают и обесценивают. Она решила не отрываться от его глаз, потому что струсит, если отвлечется. А тем временем он выглядел все более шокированным. - Ты сильнее меня, потому что можешь продолжать быть нежным с человеком, который так с тобой обращается, даже когда этот человек этого не заслуживает. Мне очень жаль. Ты не заслужил всего того, через что я заставила тебя пройти. Ты был прав, я жестока к тебе. Она не заметила как защипали глаза. Физическая боль, усталость, напряжение прошедшей недели и вся та вина накатили на нее волной и поглотили. Ее засосало в водоворот эмоций. Уэнсдей задыхалась. - Ты заслуживаешь всего самого лучшего. Кого-то лучшего, чем я. - Уэнсдей, - успокаивающе он провел рукой по ее щеке и Уэнсдей ненавидела себя за то, как охотно прильнула к его прикосновению. - Ты не заслуживаешь смерти, - ее голос прозвучал как нытье, - Конечно нет. И я заставила тебя такое думать… Это не так. Ты заслуживаешь так много… - Уэнсдей, пожалуйста. - Я… Я…“Просто скажи это. Ты слаба. Ты ужасна. Ты омерзительна. “
- Я… Ксавьер, я…Три слова. Три гребаных слова.
- Я… - она задыхалась. Лицо жгло.Ты можешь толкать длинные монологи, но сказать фразу с девчачих футболок с блестками не можешь.
- Я… - Уэнсдей, - она замолчала, прервала свои жалкие попытки, когда поняла, что он тоже плачет. Ксавьер сжимал губы, заглядывая ей в глаза. Уэнсдей почувствовала злость на саму себя. Ей всегда хотелось придушить тех, кто доводит Ксавьера до слез, но теперь она хотела убить себя, если это поможет. - Уэнсдей, пожалуйста, перестань. Голова Уэнсдей все это время покоилась на подставке гильотины. Она ожидала, что казнь отменят, что ее оправдают. Что лезвие никогда не опустится. Но сейчас лезвие обрушилось вниз. Ее голова упала в мягкую корзину как когда-то голова Марии Антуанетты. А корзиной выступали руки Ксавьера, такие теплые и мягкие, что Уэнсдей хотела бы отрезать их и всегда держать при себе. Он ее не простит. Конечно нет. Она не может просто сказать что любит его. Зачем ему такая слабачка? Внезапно ее потянули вниз. Рывок был резким и Уэнсдей сгруппировалась, чтобы минимизировать ущерб от падения на пол, но вместо холодных деревянных половиц она упала в любящие объятия. Ксавьер прижал ее к себе, создав из скрещенных ног что-то вроде колыбели. Одна его рука придерживала ее за спину, а вторая гладила по волосам. Уэнсдей уткнулась носом в его шею и вдохнула запах краски и черного чая. - Уэнсдей, прекрати это, пожалуйста. - пробормотал он ей в волосы. - Прости. В неловкой попытке успокоить его, она погладила его по голове здоровой рукой. - Я понимаю, если ты не хочешь меня видеть. - прошептала она - Я сказал прекрати. Давай просто помолчим. Уэнсдей подчинилась. Какое-то время они обнимались и она не могла надышаться его запахом, не могла насытиться теплом, которое он так любезно ей дарил. Его руки идеально обвивали ее тело, будто были созданы для этого. - Ты очень много для меня значишь, Ксавьер Торп. Он отстранился и посмотрел на нее, все еще удерживая. Он фыркнул почти что игриво, на его лице остались дорожки от слез, а глаза все еще блестели. - Не делай такое лицо. Еще немного и подумаю, что это признание в любви. - Так и есть. Это все, что такая слабачка как Уэнсдей Аддамс может предложить такому прекрасному человеку как Ксавьер. Он подавился воздухом. Отстранился еще дальше, словно пытался посмотреть на Уэнсдей под другим углом. Будто пытался увидеть обман, шутку, издевку. - Ты прекрасен. И ты очень важен для меня. Ты почти всё для меня. Он улыбнулся. Она видела торжество в его глазах, облегчение в плечах. Он боролся со слезами и Уэнсдей почувствовала вину за то, что заставила его стесняться этого. Она коснулась его лица и провела пальцем под его глазом, смахивая слезу. Уэнсдей постаралась улыбнуться и надеялась, что это не вышло жутко. Скорее всего так и было, но Ксавьер заплакал. Слезы прорвались как водопад и он снова прижал ее к себе. Смеясь, он изобразил серьезность и сказал ей в волосы, которые пахли старым горелым деревом: - Я тоже люблю тебя, Уэнсдей Аддамс.