В жизни Ларисы Уимс было лишь одно правило: защищать академию Невермор. Любыми способами и любой ценой.
Она жила этим правилом долгие годы, вновь и вновь черпая из него силы на то, чтобы утром подниматься с постели и вновь ощущать себя живой. Просто потому, что кто-то должен был выполнять эту миссию. Потому, что изгои нуждались в подобном месте. И потому, что сама Лариса нуждалась в них, ведь, на самом-то деле, у неё больше ничего не было. Поэтому все свои силы, всё своё время и всю себя в целом она посвящала воспитанникам академии, стремясь сделать Невермор тем местом, где каждый изгой сможет обрести понимание, поддержку и помощь, где каждый сможет обрести дом. Дом, в котором каждый из них нуждается и который так отчаянно ищет. Иного Лариса в своей жизни уже не искала: слишком много боли пришлось ей пережить и больше из чаши горя она хлебнуть не желала. Лариса любила Невермор, и, кажется, Невермор любил её в ответ. По крайней мере, воспитанники одаривали её с теплыми улыбками, и этого Ларисе было достаточно. Было, пока в академии не появилась новая преподавательница. Когда Невермору перед учебным годом резко понадобился профессор ботаники, Лариса и не предполагала нанять на это место нормиса. Но Мэрилин Торнхилл буквально пленила Уимс своим очарованием. Лариса тогда не могла понять, что вызывает в ней больший интерес к кандидатуре Торнхилл: диплом с отличием и безупречные знания об опасных растениях, или же эти манящие ореховые глаза и поразительная теплота, возникающая в груди Ларисы при взгляде на женщину. Что бы то ни было, иную кандидатуру Уимс решила не искать и с сентября пригласила Торнхилл приступить к преподаванию. Пожимая со словами поздравления руку Мэрилин, Лариса на миг ощутила странный укол в сердце, но почти не обратила на это внимание. Как и положено, директриса Уимс присматривала за новым членом их необычного коллектива. С другими преподавателями связь у Торнхилл изначально не заладилась, зато студенты хорошо восприняли замену, всё благодаря решению Мэрилин преподнести каждому изгою по собственному растению. Поразительным образом все они были довольны выбором Торнхилл. Услышав об этом, Уимс пригласила женщину к себе, чтобы лично поблагодарить её за столь важный для подростков жест. Мэрилин мило смущалась, сидя напротив директрисы, и Лариса вдруг ощутила симпатию к той, кто, казалось, чем-то ей близка: хотя бы столь внимательным отношением к студентам. Уже покидая кабинет, преподавательница вдруг обернулась, и от её взгляда по спине Ларисы пробежала волна мурашек: глаза Мэрилин выражали странную заинтересованность и… тоску. Директриса так и не поняла, что это было, но после этого случая Торнхилл не покидала мысли Ларисы. Мэрилин была обычной, насколько могла судить Уимс, но это утверждение магическим образом становилось ложным, стоило только Ларисе уловить рыжий всполох где-то поблизости. Иногда женщине казалось, что Мэрилин сама подобна хищному цветку, манящему её в свою ловушку. В которую она, впрочем, была не против угодить, ведь при нахождении рядом с этим сияющим солнцем Лариса была готова забыть о целом мире. Но нельзя, нет-нет, нужно сохранять холодный рассудок — убеждала себя Уимс. Глубокие чувства были для неё запретной роскошью, которую женщина не могла себе позволить. Долгие годы ушли на то, чтобы научиться опираться исключительно на свой разум, что позволяло директрисе любую ситуацию вывернуть к себе полезной стороной. И, увы, для этого нужно было чем-то жертвовать, например, чувственностью и привязанностями. Говорят, власть оставляет свой отпечаток, но с Ларисой всё было иначе: она сама отпечатывала на себе понятие власти, отрекаясь от всего «лишнего», способного помешать процветанию академии. Никто не обещал, что это будет просто, но Лариса и не искала лёгких путей.Может, именно поэтому её сердце и выбрало Мэрилин?..
Как бы то ни было, краткие встречи с Торнхилл пробуждали в Ларисе нечто сильное и живучее, нечто, от чего стоило бы избавиться — но Уимс впервые за долгое время поддалась слабости и не загубила возникшую искру. Это произошло в один из пасмурных майских вечеров, в конце учебного года, первого для Торнхилл в Неверморе. Уимс нужно было уточнить у Мэрилин некоторые моменты предстоящего мероприятия, поэтому она пришла к комнате женщины, но там её не оказалось: дверь была заперта и на стук никто не отвечал. Догадавшись, что преподавательница вновь проводит время в своём кабинете, заставленном растениями, Лариса направилась туда. Дверь была слегка приоткрыта, поэтому Уимс и не подумала постучать, прежде чем войти. Первое, что уловила женщина в полутьме помещения, был тихий всхлип, донёсшийся откуда-то из глубины. Лариса замерла, осознав, что пришла не вовремя, но новый рваный вздох, полный горечи и отчаяния, заставил её сделать ещё один тихий шаг вперёд. Глаза приспособились после освещённого коридора, и директриса увидела Мэрилин, сидящую на полу среди цветочных горшков. Женщина плакала, оперевшись спиной о стол и запрокинув голову. Казалось, она находится в защитном круге из растений и те оказывают ей моральную поддержку. Лариса Уимс ощутила второй укол в сердце и сделала ещё несколько шагов вперёд. Мэрилин её не замечала, давясь глухими рыданиями. Лишь когда высокая фигура женщины застыла в паре метров от неё, Мэрилин испуганно вздрогнула, натягивая очки на переносицу и всматриваясь в гостью. — Мисс Уимс? — удивлённо спросила она, вытирая слёзы под стёклами очков. Лариса молча опустилась перед ней, отодвинула рукой цветы и уселась рядом, прямо на пол, не сводя глаз с женщины. Мэрилин выглядела разбитой, потерянной и раненой. Кабинет наполнила дымка неловкого молчания, сопровождаемого только смущёнными взмахами ресниц. Когда Лариса наконец собралась с силами, чтобы спросить, в чём причина слёз, Торнхилл вдруг резким движением прильнула к плечу директрисы и обеими руками вцепилась в её рукав, очевидно, поддавшись эмоциональному порыву. Лариса изумлённо замерла, ощутив то, насколько Мэрилин сейчас нуждается в таком взаимодействии, а следом приобняла вновь плачущую женщину свободной рукой. В этот момент Лариса поняла, что пропала. Больше у неё не было сил игнорировать притяжение к чудной и столь чудной рыжеволосой тихоне. Поэтому Уимс лишь сжала губы, чтобы ненароком не признаться в собственных чувствах. Мэрилин избавила её от мучительного поиска слов, которые можно было бы произнести: — Мне кажется, что я не справляюсь, — тихим голосом призналась она. — С чем? — спросила Лариса, хватаясь за что-то, кроме собственных чувств. — С попыткой начать новую жизнь, — едва слышно ответила Торнхилл. — Для того, чтобы стало лучше, мне нужно избавиться от некоторых… аспектов, — она с трудом подбирала слова, и Лариса не торопила её. — Но есть то, что мне, кажется, нравится, и я не хочу уничтожать это… Ну, в себе. Выдав столь загадочные мысли, Мэрилин умолкла, и Лариса ощутила, что ухмыляется против воли: да, милая и тихая любительница ботаники была на самом деле более глубокой личностью, чем казалась. — Если сильно нравится, может, и не стоит уничтожать? — спросила Уимс. — Оставить небольшую, но ценную часть не так страшно, как полностью отвергнуть попытку начать всё заново. — Но это будет предательством?! — то ли вопросительно, то ли утвердительно воскликнула Мэрилин, слегка отстраняясь, чтобы заглянуть Уимс в глаза, но не отпуская её руку. На лице Торнхилл отражалось то, насколько тяжело ей давалась внутренняя борьба между долгом и некой приятной «помехой». — Не будет, — уверенно ответила Лариса, слегла улыбаясь. Ореховые глаза действовали на неё так завораживающе, так пленительно, что Ларисе захотелось вдруг наклониться и коснуться своими губами губ Мэрилин… Пытаясь прогнать глупое наваждение, Уимс опустила взгляд. — Спасибо, — хватка на руке на секунду усилилась и пропала. Торнхилл провела пальцами по лицу, окончательно размазывая тушь, и Лариса, увидев это, слегка хихикнула, прикрыв рот ладонью. От Мэрилин это не скрылось: — Что такое? — спросила она, взглянула на свою руку и разглядела на ней чёрные разводы. — Ох, как обычно… — вздохнула она, вновь переведя взор на хихикающую Ларису, и вдруг сама разразилась смехом. Так между ними протянулась ниточка странной связи, непонятной ни одной из них, но ярко ощущаемая обеими. И вскоре после этого Лариса заметила, что внимания к ней со стороны Мэрилин стало больше. Торнхилл буквально искала поводы, чтобы прийти в директорский кабинет, постоянно поглядывала на Ларису, если они находились в одном помещении, и всегда выглядела как набедокурившая школьница. Сначала Уимс это смущало, но она быстро начала получать от их странного взаимодействия удовольствие, и потому не хотела заводить разговор о таких переглядках — боялась, что Мэрилин перестанет делать всё это. Так они всё ходили вокруг да около, наслаждаясь краткими встречами, разговорами и взглядами. Но один октябрьский случай выбил их из колеи. Торнхилл, как обычно, занималась растениями в своём кабинете: недавно она подвесила на стене рядом с дверью несколько кашпо с растениями, для полива которых женщине приходилось вставать на стремянку. Находясь в одиночестве, она иногда негромко бубнила себе под нос что-нибудь, задумавшись. К тому же, растения от этого вытягивались и зацветали быстрее. Так было и в этот раз, только вот вместо размышлений о чём-то абстрактном, на губах Мэрилин оказалось имя Ларисы. — Я прекрасно понимаю, что не должна приближаться и тем более привязываться к ней, но… — Мэрилин стояла на верхней ступени стремянки и разговаривала с молодым паслёном. — Она не такая, как остальные, она особенная, хорошо? Вот что мне с этим делать? Не могу же я подойти к ней и сказать: «Хэй, Лар, знаешь, я, кажется, в тебя влюбилась, но есть проблема…» Завершить мысль о цели своего пребывания в Неверморе Мэрилин, к своему счастью, не успела: рядом раздался резкий звук, будто что-то упало на пол, отчего женщина испугалась и, дернувшись на шатающейся лестнице, полетела с неё вниз. Торнхилл успела зажмуриться и приготовиться к болезненному приземлению на каменный пол, но её вдруг её кто-то подхватил на руки и крепко прижал к себе. Мэрилин распахнула глаза, повернула голову вправо… и встретилась с шокированным взглядом Ларисы Уимс, вошедшей в кабинет ботаники, услышавшей слова Мэрилин и выронившей от неожиданности книги, которые принесла. Краска мигом залила лицо Торнхилл, наполняя женщину чувством стыда. Лариса тем делом поставила женщину на ноги и замерла. Замерла и Мэрилин, проклиная свою привычку болтать с растениями, которые почти всю её жизнь были единственными «друзьями» женщины. — Я… это… я не… — попыталась что-то выдавить из себя Торнхилл, но ничего не шло в голову. — Это правда? — негромким и будто бы бесцветным голосом спросила Лариса, лицо которой в момент опасности мигом скрылось за безэмоциональной маской. Теряясь в голубых глазах и поражаясь собственному ответу, Мэрилин выдохнула: — Да. Она ожидала чего угодно, но не того, что глаза Ларисы наполнятся слезами, а женщина слегка дрожащим голосом произнесёт: — Вы же понимаете, что в стенах академии между нами ничего быть не может?.. Торнхилл кивнула, наблюдая за тем, как слёзы невольно скатываются по щекам женщины и разрушают мраморную маску, из-под которой проступают истинные эмоции: горечь, вина и… искреннее влечение. Ларисе в этот момент хотелось рухнуть перед Мэрилин на колени и разрыдаться, но она лишь подняла книги, которые обещала раздобыть, вручила их поражённой преподавательнице и стремительно покинула её кабинет. Кажется, ей пора было научиться стучать в двери Торнхилл, прежде чем входить внутрь. Но это уже не имело значения. Лариса знала главное: причину их обоюдно-странного поведения. Их обеих влекло друг к другу. И это переворачивало мир Уимс с ног на голову. Она клялась себе не заводить отношений и успешно избегала подобных привязанностей больше десятилетия, но стоило в её жизни появиться этой рыжей любительнице растений — сердце вновь было обнажено. И Лариса надеялась, что в этот раз сможет избежать боли. Дальнейшие дни проходили без происшествий, если не считать появления в академии Уэнсдей Аддамс. Мэрилин всё так же поглядывала на Уимс, но уже украдкой. Лариса пыталась отстраниться от Торнхилл и выгнать её из собственной головы, но подслушанное признание раз за разом всплывало в памяти, и от этого Ларисе хотелось выть. Она не могла полюбить, нет, это было бы поразительнейшей ошибкой. Но Лариса видела Мэрилин и, кажется, раз за разом теряла голову. Благо, эта несносная девчонка Уэнсдей постоянно подбрасывала проблем, на которые директриса могла отвлечься. Иначе она уже бы пришла к Мэрилин и сделала что-то непоправимое. Сама Мэрилин вела себя поразительно благоразумно: не упоминала о случившемся, не беспокоила Уимс по пустякам и старалась вести себя как можно незаметнее рядом с ней. Однако это начинало бесить Ларису: она ощущала переплетение горячих чувств в своей грудной клетке и знала, что всё это взаимно, но не могла позволить себе шанс рядом с Мэрилин, и оттого страдала сильнее, чем когда-либо. Один лишь раз Мэрилин позволила себе нечто большее. Это случилось под конец Вороньего бала. Лариса наблюдала за обстановкой в зале, когда её локтя кто-то едва заметно коснулся, и появившаяся рядом Мэрилин взволнованно произнесла: — Последний танец! — женщина показала большой палец диджею и мигом обернулась к директрисе: — Не хотите?.. — негромко спросила она, протянув руку в предлагающем жесте. — Ох, — Уимс утонула в сиянии карих глаз и неловко покачала головой: — Я не танцую… — Да? Ну ничего… Хорошо… — забормотала Мэрилин и, воспользовавшись тем, что её оттеснили от директрисы спешащие к танцполу студенты, куда-то исчезла. Задуматься над несмелым ходом Торнхилл Лариса не успела: с потолка хлынула кровь. И позже директрисе Уимс уже было не до личных вопросов: Юджина ранил хайд, Ксавье арестовали, а Уэнсдей совершенно сошла с ума со своими выходками… Лариса оказалась в безвыходном положении, и все стратегии, все пути, найденные за годы управления академией, не могли ей помочь. После сложного разговора с Аддамс об её исключении, Уимс долго сидела в своём кабинете, пытаясь угомонить рой мыслей в голове. Из тошнотворного круговорота одних и тех же рассуждений её вывел тихий стук в дверь. Лариса изумлённо вскинула глаза. Она никого не ждала, да и не думала, что кто-то решится прийти к ней в три часа ночи, поэтому решила встать и открыть гостю самостоятельно. За дверью стояла Мэрилин. Даже в полутёмном коридоре Лариса увидела в её глазах отчаяние, страх и слабую надежду. — Могу я?.. — подавленно спросила Торнхилл, нервно сжимая руками нижний край кофты. — Проходите, — Уимс пропустила её внутрь и плотно закрыла дверь. — Давайте присядем, я очень устала, — с этими словами директриса развернула два гостевых кресла друг к другу и опустилась в одно из них. Мэрилин заняла второе, и они наконец оказались наедине, лицом к лицу, впервые после того признания. — Скажите: что Вы на самом деле ко мне чувствуете? — напрямую спросила Мэрилин, наклоняясь вперёд, чтобы лучше видеть голубые глаза Ларисы. — Вы пришли поговорить о наших отношениях? — вздохнула та, накрывая ладонью лоб. — Это не может подождать?.. — Нет, — необычайно твёрдо ответила Мэрилин, беспокойно сжимая и разжимая кулаки. — Сейчас или никогда. Что Вы чувствуете ко мне? И почему так странно отреагировали на то, что услышали в моём кабинете? Лариса наклонилась вперёд, и их лица оказались в полуметре друг от друга. — Что Вы хотите услышать? Что я люблю Вас, но не могу себе позволить этого чувства? Что случайно подслушанная фраза разрушила привычный уклад жизни и захватила мой разум? Что я хочу поцеловать Вас, и пусть весь мир исчезнет? — она говорила проницательным шёпотом, едва не срывающимся на рыдания, из последних сил сохраняя привычный облик спокойной и рассудительной директрисы. Взгляд женщины напротив замерцал огнями решительности. Мэрилин подскочила с кресла и уверенно взяла в свои мягкие ладони лицо Ларисы. Уимс замерла, растерянно утонув в сиянии ореховых глаз, и смогла лишь слегка поддаться вперёд, едва заметно, на пару миллиметров. Мэрилин этого хватило: она наклонилась и страстно поцеловала Ларису. Уимс ощутила, как сладкое тепло разливается по венам, наполняя разум неведанным ранее светом, и мягко ответила Торнхилл, запуская руку в рыжие волосы, отчего пальцы женщины будто языками пламени закололо. Это был один из ярчайших моментов в жизни Уимс, и, когда Мэрилин отстранилась, Лариса притянула её обратно, усаживая женщину себе на колени. Ларисе было мало, она наконец вкусила запретный плод и хотела переполниться им. Но Мэрилин подарила ей ещё несколько секунд удовольствия, а следом вновь отстранилась и накрыла губы женщины пальцами. — Кого-то не учили чувству меры, — хитро произнесла она, щурясь. — Как насчёт того, чтобы продолжить завтра ночью? — Хочу видеть тебя каждую ночь, — прошептала Лариса, ещё не оправившись от опьяняющего чувства, распирающего её грудную клетку. Мэрилин довольно улыбнулась и соскочила с её колен: — Теперь каждая ночь будет только нашей, я обещаю, — игриво проведя по светлым волосам, Торнхилл покинула кабинет, оставив Ларису наслаждаться поражающим осознанием того, что только что произошло. Лариса впервые ощутила себя такой счастливой. И ей совершенно не хотелось думать ни о чём плохом. К чёрту всё, могло же ей хоть раз в жизни повезти, да?.. Но на следующий день Уэнсдей Аддамс принесла ей просто невероятное заявление: Мэрилин Торнхилл — это Лорел Гейтс, и именно она управляет хайдом-Тайлером. Лариса Уимс истерически рассмеялась ей в лицо: девочка окончательно обезумела. Но Уэнсдей было не занимать настойчивости: она стала убеждать директрису, что всё сходится. В какой роли лучше затаиться злодею, чтобы не вызывать подозрений? Кто ещё может ходить в красных ботинках? И почему нападения начались только с этого учебного года? Ларисе не хотелось в это верить, ей хотелось заткнуть свои уши, а лучше — девчонку, стоящую перед ней. Но внутренний голос Уимс горько констатировал: все её личные отношения всегда заканчивались феерическим крахом, так почему же в этот раз всё должно было быть иначе?.. И потому Лариса согласилась пойти с Аддамс, превратиться в Тайлера и посмотреть на реакцию Торнхилл. Где-то в душе Лариса яростно надеялась, что Уэнсдей вновь ошибается, что Мэрилин ни при чём и что все эти взгляды, признания и поцелуй — не игра.Кто мог предположить, что нормис может оказаться темнее и опаснее всех изгоев, обитающих в академии и за её пределами?..
Видя то, как Мэрилин сбросила перед Уэнсдей маску, Лариса думала лишь об одном: неужели вся их история была ложью? Она запихивала этот вопрос всё глубже и глубже, отчаянно пытаясь запомнить каждое Мэрилин, но не могла, и это отражалось на лицеПоэтому последним проблеском разума Ларисы было беспомощное осознание, что её погубил страшнейший яд на свете — любовь.