ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС

В загородном доме жарко натоплен камин. За окнами просторной гостиной укутанные снегом деревья, но на Наташе только спортивный купальник и гетры. Ну и белые ленты бинтов на левом бедре, куда ей не повезло поймать пулю на их последней миссии. - Не думала, что ты так плохо играешь в бильярд, Джеймс, - улыбается она, естественным движением прогибаясь в спине, чтобы загнать очередной шар в лузу. Ее партнер и товарищ подставляет ладонь, чтобы перехватить его возле самого отверстия в стенке стола и задумчиво поднимает свою добычу к глазам. - А я не думал, что бильярдные шары такие маленькие, - ворчит он. - Не ври, Джеймс. Ты снайпер, ты специально мне поддался, вот теперь и скучаешь, - фыркает Наташа, стараясь не замечать того, как взгляд, которым он смотрит на шар становится пустым и бессмысленным. Как искусственные пальцы с такой силой сжимают его, что специальный стойкий материал начинает трещать и крошиться в их захвате. - Ох, мое бедро меня доканает, - громко стонет Наташа и легко закидывает раненую ногу на высокий бортик стола. Светлая вспышка ее кожи в полумраке, похоже, срабатывает как надо: Джеймс встряхивает головой, аккуратно опускает шар в лузу и поворачивается к ней. - Наталья, ты не сможешь нанести удар кием в такой позе, - ласково говорит он. Она метится и так, и этак, а потом звонко мелодично смеется. Кладет кий, упирается руками в сукно и через миг уже сидит вдоль бортика на полном шпагате. Прогибается, поворачивает корпус и наносит безупречный удар по выбранному шару, заставляя его пролететь по столу по такой хитрой траектории, что задетые им другие шары, рикошетом разлетаются в другие лунки. - Вот так удобнее, - заявляет она. - Наталья, ты великолепна, - признает Джеймс. - Я устала, вспотела и хочу в ванну, - отвечает она. Он несет ее туда на руках и встает перед ней на колени, чтобы бережно обернуть бинты на ноге слоем плотной защитной пленки (специальная разработка ЩИТОГИДРЫ!, работает без накладок), а потом укладывает ее в теплую воду с ароматом лаванды. И все время, пока она отмокает, сидит рядом на полу, привалившись спиной к высокому бортику. Почти не задумываясь Наташа гладит и перебирает пальцами его мягкие длинные волосы. Кажется, что он дремлет, но она точно знает, что он рядом, потому что охраняет ее в эти моменты слабости и уязвимости. После ванны он относит ее в постель. Джеймс целуется как сам грех. Если бы поцелуи были музыкой, Джеймс был бы в этом искусстве Моцартом. Потому что он чертов гений, природный гений, гений с рождения, вдохновенный и упоенный. Каждый раз он целует ее как в последний раз. От его рта невозможно оторваться. В каждом миге этого поцелуя целый тайный мир радости, нежности, удовольствия, восторга. Целая маленькая жизнь, и Наташа сама тянется за его губами, не желая, чтоб это прекращалось. Никогда и ни с кем больше ей не случалось так забываться и просто наслаждаться происходящим. Хотя, как часто ей случалось целоваться потому, что ей именно самой хотелось целовать партнера, а не нужно было убедить его в своей лжи, втереться в доверие и использовать для целей своих хозяев, будь то хоть Дрыков, хоть Фьюри? Джеймс никогда не был ни ее целью, ни инструментом. Только товарищем. Или противником. И даже шрам от сквозного ранения у нее на животе не портит их отношений. Как и то, что она специально привела короля Ваканды в аэропорт Лейпцига, чтобы тот стал тем чужим человеком не из команды, который устранит драгоценного "Баки" Стива Роджерса. Тогда у Мстителей остался бы шанс в скором времени воссоединиться. Жизнь, как всегда, рассудила иначе. Она рада этому, если честно. Джеймс приподнимается над ней и вопросительно смотрит ей в глаза. Наташа вцепляется в его футболку и приказывает не терпящим возражений голосом: - Раздевайся. Он подчиняется ей с мягкой улыбкой. Наташа не уверена, что она способна любить. Но она очарована его телом, его покрытой шрамами спиной, большими руками (живой, конечно, хотя и в протезе есть своя прелесть), его движениями, звуками и запахами - всей его близостью. И еще тем, какой он. Ей, наверное, недели не хватит, чтоб тупо перечислить всех мужиков, для которых ей случалось раздвигать ноги, изображая страсть, испуг, нежность, влюбленность, коварство, фанатизм и так далее. Были даже моменты, когда она была почти и не против. Были даже моменты, когда ей удавалось урвать удовольствие. Ни с кем она не чувствовала себя так, как с Джеймсом. Никто и никогда не прикасался к ней с таким безмолвным восхищением, с пьянящей одуряющей нежностью. Он сладострастный, как сама похоть, но в движениях его рук и его губ ни тени мужского самодовольства от обладания красивой раздетой самкой, ни тени жадности и порока. Джеймс целует ее тело так же, как до этого целовал губы - вдохновенно, восторженно, упоенно, трепетно, нежно. Его губы скользят по ее коже так легко и умело. Казалось бы, это должно быть щекотно, но чувственная нега захлестывает ее с головой. А потом он садится между ее ног, берет левую ступню и трется о нее лицом: носом, лбом, ртом, щеками. Как огромный котище. - Джеймс, - фыркает она, чтобы скрыть то, как сильно тронул ее это жест. - Красная балерина, - улыбается он в ответ и длинно лижет самое нежное место свода стопы. Наташа вздрагивает от наслаждения и, отняв ногу, толкает его пяткой в лицо. С ним, она знает, так можно. Он, она знает, такое любит. - К делу, - подгоняет она его, и снова получает в ответ мягкую чувственную улыбку и туманный ласковый взгляд. А потом он наклоняется между ее ног, и он хорош, он чертовски хорош в этом. У него упоительно сладкий рот и мягкие губы. Его язык и пальцы проникают в нее, гладят, ласкают, трогают везде, где этого хочется, везде, где приятно. Наташа громко дышит, стонет в открытую и вцепляется ему в волосы, лягает по спине ногами и крепко сжимается на его пальцах. Он делает ей хорошо так, будто чувствует, что ей нужно. Он такое же искушение и погибель для женщин, какой она была для мужчин. Но только с ней он не по заданию. Они играют в эту игру столько, сколько хватает сил. Он вновь и вновь подводит ее к самой вершине и отстраняется, получая пинки, возмущенные оклики и даже пару пощечин. Но когда он вновь припадает к ее лону и лижет, Наташа стонет, хнычет и содрогается всем телом, прижимает его голову к своему паху, почти насилуя его рот, чтобы добрать свое. И он ласково обнимает ее бедра, и его пальцы везде, ласкают и гладят. И это так удушающе сладко, что ее трясет, и хочется больше, и это невыносимо, но она не может остановиться, не может отпустить его, пока ее нутро не сжимается в долгом упоительном спазме радости. Она кричит и кончает, вжимая его голову себе между ног, брызгая ему в рот и на лицо. Потом она просто лежит на спине и дышит, пока он смотрит на нее сверху и облизывается опять же как кот. Довольный, будто бы уже получил свое. У Наташи нет сил и желания говорить. Она тянет его к себе за шею, за плечи, за волосы. Укладывает такого большого и надежного на себя. Запускает руку между их животами и поглаживает его горячий напрягшийся член. У него не всегда бывает эрекция, поэтому это тоже ощущается их общей победой. Он тих и послушен, когда она направляет его в себя. Лишь закрывает глаза, прижимаясь к ладони другой ее руки, которой она гладит его по щеке. - Твоя очередь, - чуть охрипшим от недавнего крика голосом произносит Наташа. - Давай, Джеймс. Бери. - Наташенька, - выдыхает он точно так же мягко и ласково, как входит в ее расслабленное мокрое естество. Его тело создано, чтобы любить. Не драть, не трахать, а лишь дарить удовольствие, лишь ублажать и ласкать. - Хороший, хороший мальчик, - шепчет Наташа, водя ладонями по его спине, то и дело сменяя их ногтями, дразня, подхлестывая его обещанием волнующей боли. - Постарайся для меня, и кто знает, может в следующий раз я прикую тебя наручниками к изголовью, как ты мечтаешь. Надаю пощечин или даже высеку розгами. - Они крайне редко делают что-то подобное, но оба знают, как его заводят такие фантазии. Что так ему легче. - А еще знаешь что, Джеймс, скоро же рождество. Я думаю прикупить чудесный страпон тебе в подарок. Он тихо стонет и сбивается с ритма, его лицо у нее на плече становится горячим, и Наташа знает, что он густо краснеет. Она угадала. - Хочешь, чтобы я тебя выебала, мой сладкий? - мурлычет она и, вцепившись ему в волосы, заставляет поднять голову, смотреть себе в глаза. - Хочешь грубо и быстро? - его движения у нее внутри становятся порывистыми, хаотичным, отчаянными и прекрасными. Они оба уже близко, ей нужно совсем немного, чтоб подтолкнуть его. Она довольно жмурится и мурлычет: - Или ты хочешь, чтоб к страпону я добавила еще что-нибудь, ты, жадная шлюха? Он кончает с растерянным всхлипом, такой открытый и беспомощный в эти мгновения, красивый, трогательный. Его тело крупно содрогается на ней и внутри нее. Он весь в ее власти, весь принадлежит ей в эти мгновения. Потом она перекатывает его на спину, устраивается рядом и закидывает на него перевязанную ногу. Он засыпает легко и быстро, и спит крепко как младенец, в то время как Наташа задумчиво гладит его волосы. Она хотела бы, чтобы между ними все было как-то иначе. Проще или хуже. Ведь теперь она знает, что в отличие от нее у него была нормальная жизнь, любящие родители, был и остался преданный друг, готовый ради него бросить все и встать даже против всего мира. Было бы куда проще ненавидеть его, завидовать ему, презирать его за его сломанный мир из тысячи и одной травмы. Она не может. Она не хочет. Все, что она может, это надеяться на то, что не влюбляется в него вопреки всему. У них нет ни прошлого, в котором они были счастливы вместе, ни будущего, в котором им еще суждено быть счастливыми. Только это здесь и сейчас. Каждый раз, как будет возможно.

Конец