Поэт из города заводов

Запомните, дети: пить алкоголь очень вредно для вашего здоровья. Утром вам будет очень стыдно за то, что вы делали ночью. Хотя, всё зависит от состояния и от ваших действий. Парни заходят в квартиру и снимают верхнюю одежду. Ваня спотыкается о свои же кроссы и почти падает, но успевает схватиться за небольшую тумбу. — Чё ж ты так нажрался-то? — раздражённо говорит Мовец и помогает ему дойти до гостиной. — Во-ов, прости-и меня — слегка растягивая слова, произносит Мышь, обнимая его. — До спальни сам дойдёшь? — А ты? — Я тут лягу. Ване кажется это странным, они ведь давно встречаются, секс есть, но Вова до сих пор приезжая сюда, часто спит на диване. — Окей. Власов встаёт и слегка покачиваясь, уходит в сторону своей комнаты, но останавливается в дверном проёме и облокачивается о дверной косяк, сложив руки. Володя его не слышит и не видит, начинает раздеваться и складывать вещи на рядом стоящий стул. Ваня засматривается на него, на его тонкие, но крепкие руки, узкую спину, усыпанную родинками. Взгляд скользит ниже, на поясницу, подкаченную попу, обтянутую серой тканью нижнего белья. Он подходит к младшему со спины и хлопает его по ягодице, сжимая её. — Чё те надо? — Масленников хочет отойти, но не успевает. Ваня придвигается в плотную, прижимая его к себе и целует. Грубо, властно, (ха, Власов властно) слегка покусывает его губы, сжимая в руках обе ягодицы. Вова осторожно отталкивает его. — Иди на хуй, Вань, проспись. — в голосе явно чувствовалось раздражение. Он хотел дать понять, что если тот сейчас не отлипнет, то ничего хорошего ждать не стоит. — Да ладно тебе, я ж любя. Ляг со мной, пожалуйста. — Мышь пытается строить глазки, надеясь, что прокатит. — Не, спасибо, давай, пиздуй спать. — он указывает в сторону соседней комнаты. Тот понимает, что ничего не вышло и обидевшись, разворачивается и уходит. — Спокойной ночи, Ванюш, люблю тебя — с лёгкой грубостью, но всё же нежно говорит Володя и ложится на уже можно сказать свой диван. Тот молча заходит в комнату, громко хлопнув дверью. Истеричка, блять. На утро Ваня просыпается с диким сушняком и головной болью, тело ломит, в глазах немного плывёт. Каждый раз он обещает себе, что больше не будет пить (не капли в рот, не сантиметра в жопу), но каждый раз, отказываясь в компании своих ребят, забивает на это. Еле как открыв глаза и оглядевшись, радуется тому, что очухался в своей кровати, а не где-то на полу или в кустах. Хотя, даже если бы он вырубился где-то в кустах, то Вова бы его до дома дотащил. Обматерил бы, но дотащил. Как они дошли до дома, он помнил, но очень смутно. Он встаёт и направляется в сторону кухни. — Доброе утро, алкашня — с хитрой ухмылкой произносит Володя, выкидывая окурок в пепельницу. — И тебе — с недовольством отвечает Ваня, наливая себе воды. — Чё, как спалось? — продолжает язвить, подкалывать, добиваясь непонятно чего. — Да нормально. Снилась летняя ночь, в которую мы с тобой пьяные гуляли по Питеру — отвечает Мышь и выпивает залпом почти весь стакан. — А, да, помню… — он улыбается, но уже не язвено, а как-то тепло…

***

— Вань, ну чё ты такой медленный?! — смеясь, кричит Вова и убегает за угол дома. Власов бысто идёт за ним, пару раз спотыкаясь о собственные ноги и чуть не уронив небольшой рюкзак. — Подожди меня! Ваня догоняет его и расставив руки по сторонам от его головы, смеётся. — У меня стекло в рюкзаке, поэтому, стараюсь идти медленно. Он смотрит Вове в глаза, в которых отражалось многое. — Бля, как же ахуенно — с улыбкой говорит Мовец, притягивая его к себе и целуя. Чувственно, медленно, придерживая за тонкую талию. — Согласен — шепчет старший, разрывая поцелуй. Время близится к утру, скоро рассвет. Оба пьяные, весёлые и влюблены до безумия. 2016 и 2020 года свели их пути в одно целое, о чём не один, не второй не жалели. — Вов, а у меня есть ключи от чердака дома — смеётся Электромышь, доставая из кармана пару ключей. Они отблёскивают в тусклом свете одного из окон панельки, у которой они стояли. — От куда? — Да не важно. Погнали на крышу? — Пошли — выдыхая отвечает Вова, понимая, что спорить с ним бесполезно. Он же заебёт потом. До Ваниного дома идти минут пять всего. Тепло и даже жарко. Восходящее солнце, фонари, фары машин и окна освещали дорогу. Казалось, что сейчас расцветает вся жизнь. Зелёные деревья, кусты, небольшие цветочки, посаженные у домов, создают впечатление летней ночи Новосибрска, пробуждая старые воспоминания. Не так шумно, машин меньше, и это придавало всей обстановке некую интимность, скрытость. Город почти спит, но его жители спать не собирались. Парни смеются, расхаживая по Питерским улицам. Люди вокруг смотрели на них как-то странно, но Вова не замечал, потому что был пьяный, а Ване было абсолютно похуй на эти взгляды. Ему был интересен лишь один взгляд — взгляд небесно-голубых глаз, которые смотрели так живо, так ласково, что в них хотелось тонуть, не просив о помощи. А нужна ли она, эта помощь? В нескольких метрах виднелась обычная серая высотка, но сейчас, она подкрашивалась тёплым оранжевым светом, благодаря выходящему солнцу. В окнах панельки отражались жёлто-оранжевые лучи, отблёскивая и светясь. — Быстрее! — кричит Ваня, убегая к подъезду. Как ребёнок, ей богу. Вова догоняет, делать нечего. Они поднимаются по, казалось, не скончаемым лестницам обшарпанного дома Санкт-Петербурга, стены и потолки которого были расписаны глупыми рисунками и нехорошими словами и комментариями о распутной жизни девушки с третьего этажа. Идут тихо, чтобы соседям не мешать, но Ваня всё равно смеётся, что-то рассказывая Вове. От этого всего на душе становилось как-то светлее что ли? — Смотри, какая красота! — как ребёнок кричит Власов, подходя к краю крыши. — Осторожнее — с ноткой переживания отвечает Вова, садясь у края. И правда, очень красиво. Весь город был как на ладони, освещённый ярким солнцем, вся жизнь человека умещалась в одном пейзаже. Ваня садится рядом и сняв рюкзак, достаёт бутылку пива, купленную несколькими часами ранее. Он открывает её и пьёт из горла. — Можно? — Да, конечно. Мышь отдаёт бутылку и смотрит куда-то в даль. Завораживающе. Володя ставит её рядом и смотрит на этого взрослого ребенка. Рассвет окрашивает его лицо в оранжевый, в линзах очков отражается солнце и город, кудряшки светлеют, пропуская через себя яркие лучи. Хочется коснуться, дотронуться до, кажется, нереального Вани. И он касается выбивающихся кудряшек, гладит по голове. Тот поворачивается и улыбается. Эта улыбка разжигает огонь в глазах и в сердце. — Знаешь, Вов, — резко нарушает тишину и берёт его за руку и опускает взгляд — я сейчас почему-то стих вспомнил: Беру твою руку и долго смотрю на неё, Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело: Вот в этой руке — все твое бытие, Я всю тебя чувствую — душу и тело… Он хочет продолжить, но его перебивают, затыкают нежным поцелуем. — Блять, я теперь забыл. — с ноткой злости произносит Ваня, когда его отпускают. — Извини. Просто, не очень люблю стихи. Только те, которые ты писал и показывал — он улыбается и отпивает ещё немного пива. — Ладно, похуй. И спасибо. Он забирает бутылку и выпивает остатки, отставляя её к рюкзаку. Был слишком ахуенный момент, чтобы обижаться на такие пустяки…

***

— Бля, ахуенное было время — нарушает тишину Мовец, выходя из воспоминаний. — Согласен. Надо будет повторить. — Однозначно повторим. Вова улыбается и в этой улыбке слишком много счастья. Он бы мог как-то пошутить, подъебать, съязвить или что-то в этом роде, но он этого не делает. Подходит и обнимает эту худую, высокую, кудрявую, вечно что-то недовольно бурчащую, но чертовски милую и добрую челябинскую красавицу и понимает, что не зря пригласил на медляк, что не зря утащил и выебал, что никакие парики рыжих длинноногих красоток ему не нужны. Мышка эта замечательна всегда.