Exhale (Выдох)

— Он семья, чёрт возьми, – говорит Микки, и тогда она ещё не понимает. Конечно, она способна увидеть отчаяние в его глазах. Услышать, как ломается его голос. Кусочки пазла начинают складываться, один за другим, медленно, а затем все воедино. Только по-настоящему всё это доходит до неё позже. Похоже, она и не допускала мысли, что это возможно, но кто может её винить? Кто может обвинять кого-либо из них в том, что они не видели происходящее прямо на их глазах? Да, оно было спрятано под завесой, но, если оглянуться назад, эта завеса не была настолько плотной. Она способна осознать всё это сейчас. Фиона должна была знать, когда Микки впервые начал ночевать у них на полу. Когда он смотрел на Йена через всю комнату, как ястреб, всегда за ним наблюдая. И не то, чтобы он был настороже или за парнем надо было приглядывать, а то, что он будто не мог отвести взгляд. Будто Йен был пламенем, а Микки мотыльком. Конечно, она способна распознать всё это сейчас. Однако же озаряет её только тогда, когда Фиона видит его сама. Когда она как обычно заходит к ним, чтобы проведать Йена, проходит мимо русской шлюхи и кричащего младенца, находя их вместе. В комнате ещё темно, шторы задёрнуты, а дверь открыта. Дверь открыта, и они здесь, скрутились калачиком на матрасе. Ну или… «скрутились калачиком», пожалуй, лучшее описание того, что она видит. Йен лежит неподвижно, уставившись вперед невидящими глазами, смотря прямо туда, где стоит Фиона, сквозь неё. Его руки крепко сжимают одеяло и натягивают на половину лица, словно если что-то хотя бы дёрнется рядом не так, он попытается отгородиться от мира. Тут лежит и Микки, обнимающий спину Йена как перчатка. Одна его рука перекинута через рыжеволосого, прижимая их тела близко друг к другу. Вместе с тем Микки прислоняется лбом к его шее, сонно моргая. Брюнет напрягается, когда половица скрипит под ногой Фионы, но не поднимает глаз. Он не отводит взгляда от Йена, а пальцы не прекращают медленных поглаживающих движений по коротким волоскам на его затылке. Впрочем, Микки очень напряжён, будто туго натянутая катушка, готовая вот-вот лопнуть. Тревога глубоко отпечаталась на его лице, тёмные мешки под глазами выглядят как грязные отметины. Фиона сомневается, что он хоть немного спал в последние дни. На прикроватном столике стоит одна из детских бутылочек, наполненная водой. Ещё здесь есть тарелка с тостами, которые, как она думает, уже давно остыли. Тем не менее они были наполовину съедены, ровно, как и выпита половина жидкости в бутылке. Фиона не знает, как именно Микки принудил Йена их съесть. Ей хотелось бы сказать “уговорил”, но, по всей видимости, слово “принудил” подходит больше. Она может представить, как он прижимает Йена к кровати, насильно открывая ему рот пальцами и всовывая туда соску от бутылочки, как будто ребёнку. Фиона бы возмутилась, но, если это сработало, значит сработало. При чём не похоже, что в ближайшее время они отводили Йена к какому-либо врачу. Всё же не это стало для неё подсказкой. Она и до этого видела, как Микки был нежен с ним, видела, как он был терпелив и как он кричал. Однажды она даже видела, как он плакал. Всего раз. Всё это говорило о его заботе. Говорило, что ему не насрать. Но в то же время ничего из этого не объясняло увиденного ею. Когда она делает ещё один шаг вперед, половица снова скрипит, из-за чего Йен слегка подпрыгивает. Расфокусированные глаза скользят по Фионе, а всё его тело переворачивается на другой бок. Он бормочет что-то неразличимое, дрожа и прижимаясь бледным лицом к груди Микки. Йен закутывается в руках брюнета, отпуская одеяло только для того, чтобы вцепиться в кофту парня. А Микки… Микки просто выдыхает. Так, как будто он никогда раньше не выдыхал, и всё напряжение с его тела уходит вместе с этим дыханием. Он так крепко сжимает плечо и бок Йена, что его костяшки под татуировками белеют. Зажмурив глаза, Микки зарывается лицом в рыжие волосы и просто дышит. Фиона знает. Она понимает, что это Фрэнк и Моника, только по тому короткому, резкому облегчению на лице брюнета. То, на что она смотрит, никогда не закончится. Они всегда выкапывали, находили друг друга, где бы они не прятались. Вместе они совершали все лучшие и худшие ошибки, какие только могли. И они ни о чём не жалели. Они были катастрофой, Фиона знала; но в отличие от Фрэнка и Моники, здесь она видит что-то хорошее. Хорошая катастрофа, если такая существовала. Вроде того, как после бунта сообщество объединяется, чтобы убрать всё разбросанное дерьмо. Дабы всё уладить. Йен и Микки разрушили бы друг друга и всё вокруг себя, но также они были бы теми, кто остаётся, чтобы собрать обломки. Все они были просто кусочками, разбитыми и фрагментированными, ободранными и изношенными. Но Йен нашёл кого-то, к кому его кусочек подходил. Это была любовь. А, может, и нет. Может быть, эта херня была слишком ебанутой, чтобы быть любовью. Возможно, это было что-то намного хуже. Если бы Фиона знала, что это. Вряд ли это имеет значение. Девушка чувствует, что она немного завидует. Джимми, где бы он ни был, никогда не смотрел на неё так. Он любил её, конечно. Но Фиона никогда не думала, что он бы сжёг целый мир просто, чтобы увидеть, как она переворачивается на другой бок и бормочет несколько бессвязных слов. Она никогда не заставляла его забыть, как дышать. Она никогда не заставляла его забыть, как выдыхать. Она никогда не заставляла его вспомнить это снова. Однако Микки делал, делает, и будет делать всё. Что бы то ни было. Теперь она это видит.