Твоё сердце.

Колени трусит, и он практически изнемогает от своей физической слабости, но бежит через ветви деревьев, что колючими концами царапали лицо и шею. Ощущение неизбежности такое близкое, что хочется истерично зарыться руками в волосы и выдрать каждый клок, оставив кровавые корни на земле. Он бы так и поступил, но обещал здравому рассудку оставаться невредимым. Это одна из причин, почему не стоит разбрасываться таким громким словом, как обещание. Ноги невыносимо гудели, но Дазай продолжал бежать в неизвестность, оставляя за собой лишь отпечатки обуви, которые на какое-то время будут зацепкой к поискам, пока мелкий дождь не припечатает собой землю, вымывая следы. Лёгкие жгло, и это жжение перерастало в болезненные рваные импульсы, создавая опустошённость в теле. Не может остановиться сейчас, но руки начинают неметь и болеть, а от холода чувствительность повышается донельзя. Спотыкается о корни дуба, падая лицом в грязь. Равновесие сильно пошатнулось, а из-за инерции тело проезжается по мокрой почве, царапая ладони и некоторые участки лица. Осаму хнычет, когда начинает чувствовать покалывания на нежной коже. Вставать не спешит, расслабляясь под холодными каплями дождя, что малым грузом падают на затылок, смачивая собой пряди спутанных волос. Запах мокрой земли слишком приятен. Мужчина высовывает язык, проводя кончиком по поверхности, набирая на основание рецепторов крупинки грязи и, вероятно, щебеночных камней. Размазывает субстанцию по нёбу, пытаясь удовлетворить такое резкое желание опробовать инородные тела природы. Чертовски вкусно, до стекающих слюней и мычания. На зубах скрипят песчинки, а вязкие комки грязи липнут к внутренней стороне щёк. Необычное ощущение свободы и независимости. И он добился этого, пускай самым трусливым способом в виде побега от всего социума. Дазай игнорирует дрожь от холодного ветра и дождя, продолжая лежать, прислонившись к холодной земле щекой. Выдыхает, чувствуя неожиданное облегчение, стараясь надышаться и спокойно обсудить свой необдуманный поступок. Медленно закрывает глаза, вспоминая события, произошедшие накануне. Частые провалы в памяти мешали, вспомнить хоть что-то было крайне сложно и практически невозможно. Лишь тихие ругательства и осуждающий шёпот его собственного голоса. Слабость отступала, и теперь, отдышавшись как следует, он пытается опереться о землю локтями, чтобы приподняться. Выходит нелепо и слишком грязно, но его это особо не трогает за нутро. Ох, ему совершенно плевать на то, как жалко он выглядит. Не цепляет, никак. Выплёвывает оставшиеся сгустки земли и усаживается на колени, поднимая голову к небу. Мрачные тучи затянули всю площадь взора, где-то неподалеку сверкает отблеск крошечной молнии, а крупные капли дождя продолжают мочить и без того мокрого Дазая. Кроны деревьев угрожающе шатаются под натиском сильных порывов ветра, но это выглядит прекрасно. Марли на предплечьях и ключицах неприятно липнут, но это не раздражает, а, наоборот, успокаивает. Нет, Осаму не отчаянный, ему просто необходимо обдумать свою жизненную позицию, расставить более устойчивые приоритеты и быть продуктивнее, не поникая от осенней апатии. Глаза начинают болеть, он тянется ладонями к лицу, растирая мутные капли по щекам. Закрывает потяжелевшие веки, отдаваясь ощущениям сладкой свободы. В раздумьях пробыл недолго, так как услышал хруст позади себя. Что-то внутри сжалось от осознания, что сейчас он слишком уязвим. Оборачивается и замечает тощую фигуру, что медленно приближается к нему. Лёгкая улыбка на физиономии человека была совершенно не пугающей, но и не вызывала доверия. Волосы были тёмными, промокшими и симпатичными, как определил Дазай, заворожённо наблюдая за этим любопытным мужчиной, но прекрасно понимая, что он далеко не безобидный. Походка была слишком ленива, но уверенная и невзрачна. В длинных, изящных пальцах проворачивал какой-то цветок и всё его внимание было обращено только на Осаму. Признаться, это льстило до сбившегося дыхания. Подошёл совсем близко, осматривая лицо того, к кому всё время направлялся. Притягивает цветок с белыми лепестками, обворожительно продолжая улыбаться. Нагибается ниже, пока кончики волос не начали щекотать мочку уха. — Как прекрасно, что мы снова встретились, дорогой, — шепчет, намекая на принятие маленького подарка. Дазай слишком озадачен таким поведением, но не отполз и не отвернулся, а лишь трясущимися пальцами взял растение, рассматривая его длинные лепестки. Подносит к носу, чувствуя сладкий запах, слишком вкусный и приятный. — Лилия, мой любимый вид цветов, — поясняет Фёдор, накидывая на мокрую голову Дазая свой плащ, оставаясь в махровой рубахе — Мой дорогой, ты не рад мне? — продолжает свой монолог молодой человек, присаживаясь рядом. — Добрый день. Ты слишком плохо обо мне думаешь! — наконец отвечает Дазай, смотря в бледное лицо Достоевского. Он не спрашивал, как этот чудной его тут нашёл, какова его истинная цель. — Нет-нет, мой друг, я так не думал, — улыбнувшись, произнес оппонент, хватая холодными пальцами подбородок Осаму. Тот был совершенно не удивлён, лишь недовольно цокнул, замечая, что дождь постепенно прекращается. Становилось зябко. — Парный сенсорный орган зрительной системы, он же обладающий способностью воспринимать электромагнитное излучение в световом диапазоне длин волн, обеспечивающий зрение, — бормочет Достоевский, оглядывая бледное лицо. — Не говори, что ты снова видишь во мне мишень для своих медицинских исследований, чёрт тебя побери, — охрипшим голосом отвечает брюнет, смирно наблюдая за его действиями. — Как всегда, ты знаешь всё наперёд! — О, нет, тебе лучше прекратить и уйти отсюда, пока я тебя собственноручно не прикончил. — Хватит ли тебе сил, Осаму? — заканчивает нелепый диалог Фёдор, сжимая уже шею, обмотанную бинтами, и приставляя острый конец ножа к щеке. Дискуссия прекратилась также быстро, как и началась. Дазай подмечает, что сегодня его собеседник слишком раздражителен, но не придал этому значения. Ох, как же зря. Шею сдавливают сильнее, и он начинает хватать ртом воздух, выкинув злосчастный цветок подальше от себя. Не подаёт признаков паники, хотя рассудок бил тревогу, пытаясь сохранить крупицы здравости. Хочет сопротивляться, но, из-за огромной физической нагрузки перед этим событием, не может противостоять схватке и начинает хрипеть. Его губы накрываются чужими, холодными и обветренными. Осаму целуют. И не так нежно, романтично, поэтично, как описывают в стареньких романах русской классики, — целуют грубо и чувственно, забирая такой необходимый кислород. Он прикрывает глаза, ощущая постепенную потерю сознания. Достоевский замечает, что его веки мелко дрожат, а глазные яблоки движутся из правой части глаза в левую, и это прекрасно видно через тонкую кожицу век. Область лица вокруг глаз активно участвует в мимике, когда Фёдор невесомо проводит острым ребром ножа. Физиономия морщится, что и служит вердиктом научных рассуждений. — Где твоя смелость? Я чего-то не могу понять, — с издёвкой произнёс этот Демон, рывком прижимая голову Дазая к мокрой и холодной земле. — Ох... Ты слишком прекрасен, как я долго пытался добраться до тебя, чтобы просто увидеть, блядский эгоист, — продолжает шептать, полностью заостряя внимание на этой личности. Садится сверху на выпирающие тазовые кости, ощущая превосходство. Не может не насладиться таким красивым видом под собой, охая от энтузиазма. Покрепче хватает рукоять своего оружия, проводя по шее, моментально подрезая ткань марли. Решает немного сбавить силу своего сжатия и слышит неприятный кашель. Что-то в голове щелкает, и он попадает в собственную иллюзию, теряя контроль над действиями. Взгляд метнулся к рукам, ох чёрт, они все в грязи. Она неприятно липнет к ладоням, особое внимание уделяя участкам между пальцев. Смотрит исподлобья на размытый силуэт, лица не может увидеть, лишь... Боже, волосы. Эти волосы каштанового цвета с примесью чего-то тёмного и непонятного. Его бьёт легонько разрядом тока от чужого прикосновения, тонкие пальцы притрагиваются к его, отдавая нож, буквально призывая к убийству. Фёдор находится в полной растерянности от того, насколько нескладно и таинственно Дазай оказался рядом с ним. Почему он плевал на свою веру, на любовь к Господу, и верит этим глазам, цвет которых забыл. Они кажутся ему... интересными, в плане градиента. «Блядский Осаму», — только и звучит в рассудке. А почему он? Не помнит. Грань острия ножа — она приятная на ощупь, когда её основание разрезает волокна кожной ткани. Благодаря ржавчине на металле можно получить заражение крови, и он, откинув здравый смысл подальше, продолжает месиво. Участки становились багровыми от сгустков грязной крови, которая неприятно отдавала нотами железа. Рецепторы очень хорошо передавали вкус, такой мерзкий и необходимый. «Чёртов психопат», — скажут Федору, а он лишь улыбнётся, продолжая слизывать капли тёмно-красной субстанции, окидывая взглядом того, кого собирается уничтожить за уродскую критику. Слишком мерзко ощущать кровяные сгустки на языке, где рецепторы делятся на несколько основных частей. Чуть солёная жидкость особо чувствуется на ребре языка, по бокам самого основания. Если же вместе с кровью попадутся куски сухожилий, как тогда будет это всё ощущаться? Достоевский уверен: когда разглядел спинномозговой канал, то чётко заметил узел, что интересно соединяет позвоночник и мозг. Как лезвие прекрасно скользит по этим костям, разрывая целостность всего. Приятные горячие струйки попали в глазное яблоко... И он это заметил слишком поздновато: в момент распространения заразы по всей площади слизистой. Пытается подцепить кожицу нижнего века, но вместо этого протыкает острым ногтем склеру, задевая хрусталик. Нарушил чёртово слепое пятно и Дазай лишился зрения. Как же нелепо получилось. Ничего не чувствует, — даже жалости, — лишь равнодушие. Слёзы покинули его ещё в тот момент, когда колени изнемогали от гречневой крупы. Они впивались в чашечки, а Фёдор молился и молился, разрывая целостность своих сухожилий. Подходит ближе, зарываясь рукой в мягкие пряди тёмных волос. Не пытается нанести урона, лишь нащупывает череп, в мыслях подразделяя на части нервы. Пальцы чувствуют теменную часть, но он не зацикливается на ней, переходя на затылочную. Именно тут вся система глазного анализатора, это слишком будоражит. Медленно проводит по корням волос, оттягивая их вместе с тонкой кожей. Отшатнулся, падая на больные колени вместе с трупом. Резко всё приходит на свои места, снова видит реальность. Смотрит на свои руки, а позже и на тело под собой. Оно ужасно изуродованно и, несомненно, всё это натворил только он. Быстро вскакивает с нынешнего покойника, чувствуя тяжесть в области желудка. Из-за своей больной психики уничтожил того, кто поистине ему нравился. В каких-то местах кожа висела огромными кусками, шейный отдел был полностью перерезан; оттуда виднелось семь позвонков. Кровь продолжала течь, оставляя за собой лишь след. Тот самый нож был в глазнице, неаккуратно вставленный в левое глазное яблоко. От Дазая тут лишь волосы и правая часть лица, которая чудом уцелела от сумасшедшего припадка Достоевского. В тревожных мыслях подползает к холодному телу, наклоняясь и рассматривая в который раз свой содеянный поступок, и цепенеет от ужаса. Целует его холодные губы, умоляя простить за такую провинность.