Дождь идёт

Утахимэ устала настолько, что не хотела даже моргать, не говоря уже о том, чтобы двигаться. Она с облегчением повалилась на кровать спиной вперёд, едва не застонав от удовольствия. — Крова-а-тка. Как же я соскучилась, мой четвероногий друг, — протянула она и в самом деле закрывая глаза – чтоб не моргать. Она пролежала так добрых двадцать минут, от души радуясь, что этот ужасно длинный день закончился. Сегодня все, кому не лень, пытались довести её до нервного срыва. Особенно старались ученики Токийского техникума. Подговорил их кто, что ли?.. Детишки засыпали её вопросами один бестолковее другого: а когда начнутся соревнования? А зачем? А что дадут победителю? А он может быть только один? А сэнсеи смогут помогать?.. Ух, еле вытерпела эту какофонию. Дождь ещё зарядил... Утахимэ уже начала провалиться в сон, прям как была, не раздеваясь, но назойливый стук в дверь не дал утонуть в сладких объятиях лучшего из богов – Морфея. — Да когда же это уже закончится? — простонала девушка, накрывая голову подушкой. Но стук не прекращался, а напротив, становился только громче и безжалостнее. Ругаясь вполголоса, она поплелась открывать – он ведь не отстнет. Раздражённо распахнув дверь, Утахимэ уткнулась носом в грудь виновника шума. Подняла глаза и встретилась взглядом со смеющимися небесным глазами, спрятанными сейчас за чёрными стёклами очков. — Сэмпай, ты спишь? — Уже нет, — обречённо вздохнула Утахимэ. — Тогда пойдём гулять! — С ума сошёл? Ты на время смотрел? Да и дождь на улице. — Когда это ты стала такой старой, чтобы не ходить гулять по ночам и такой трусихой, чтобы какой-то дождик тебя в четырёх стенах запер? Приподнятое настроение Сатору было аномальным. Он же тоже сегодня нехило вымотаться должен был, с его-то нелюбовью к заседаниям, собраниям и разного рода советам. Отсидел сегодня без малого четыре часа, пока обсуждали программу обмена опытом. В духоте, атмосфере официоза и в окружении степенных старцев. «Бесполезного старичья», по мнению Годжо. Но сейчас он сиял, как кодзэни* на солнышке. — Когда выросла. Чего и тебе желаю. — Не говори таких страшных вещей, Утахимэ-сэмпай! — притворно ужаснулся Годжо. И тут же сменил тон, — Ну, погуляй со мно-ой. Ну, что тебе сто-оит? — Мокрой одежды, укладки и воспаления лёгких, — фыркнула Утахимэ. — Лето же. Ты не заболеешь. Одежду легко высушить, а укладка, — он придирчиво осмотрел девушку, — и так помялась. Утахимэ закатила глаза. Вот настырный. Ты ему слово, он тебе десять! — Хорошо. Только у меня нет зонта. Если я вымокну, заболею и умру – это будет на твоей совести. Сатору лучезарно улыбнулся. — Напугала. Это не проблема. Нет совести – нет проблем. — Ты невыносим, — сердито бросила Утахимэ, выталкивая позднего гостя из своей комнаты. Было тепло. Под крышей террасы дождь их потревожить не мог, а ночь была хороша. А бывает ли плоха вообще летняя ночь? Небо заволокли антрацитовые тучи, низко нависающие над зданиями. Они грузно и медленно, как важные вельможи, плыли по небу, проливая на землю бесконечные потоки воды. Утахимэ невольно залюбовалась горизонтом, на котором еле видно зарождалась далёкая, пока ещё блёклая и безопасная, бледно-жёлтая гроза. — Ну, и куда пойдём? — Туда, — Годжо простёр руку в неопределённом направлении, оглядвая окрестности. Что в Токийском техникуме было раскошным, так это сад. Большой, ухоженный, светлый и наполненный жизнью. Как бы Утахимэ ни ворчала, прогулка и правда могла бы стать приятной. Если бы не проклятый дождь! Сатору сделал нарочито глубокий вдох и мечтательно произнёс: — А какие ароматы! Ты чувствуешь, Утахимэ-сэмпай? — Пока я чувствую только запах сырости и сладкой ваты. — Ну, сырость – вещь неизбежная во время дождя, а сладкая вата – это от меня, — улыбка на тонких губах была широкой, кошачей. Так и хотелось улыбнуться в ответ. Но Утахимэ только плотнее сжала собственные губы и подошла к краю энгава. Протянула руку, ловя ладонью капли. — У меня нет зонтика, — повторила она, задумчиво гоняя по руке тёплую влагу. — У тебя есть я! — авторитетно заявил Годжо и внезапно цапнул её ладонь своей большой пятернёй. Не сильно дёрнул на себя, вынуждая сбежать по ступенькам. Утахимэ растерялась и не сообразила, что надо бы сопротивляться, ведь сейчас она моментально промокнет! Рефлекторно зажмурилась в ожидании, что одежда начнёт противно липнуть к телу. Но проходили секунды, а дождь всё не накрывал. Руку её Сатору так и не выпустил. Осознав это, Утахимэ осторожно открыла глаза и замерла от удивления. — Здорово, правда? — самодовольно поинтересовался Годжо, наблюдая за её реакцией. — Как?.. Это ты делаешь? — Ага. Бесконечности дождь не страшен. Утахимэ перевела взгляд на свою конечность, взятую в плен широкой тёплой ладонью Сатору. Будто прочитав её мысли, он радостно сообщил: — Отпустишь – и тут же превратишься в мокрую летучую мышь. — Почему летучую? — озадачилась Утахимэ. — Ну, ты же умеешь летать? Только не говори, что не умеешь! Хочешь, покажу, как надо? — Спасибо, воздержусь, — они уже куда-то шли, но поняла девушка это только сейчас. Она смотрела, как капли дождя, словно в замедленной съёмке стекают с кокона комфорта и сухости, что образовался вокруг них. — А сколько человек может поместиться в твою бесконечность? Мне для науки, — улыбнулась Иори. Впервые за весь день. — Ну, раз для науки... Если очень захочу, троих точно вытяну. Но лучше, конечно, чтобы это были приятные мне люди. Типа тебя. Утахимэ почувствовала, как щёки заливает румянец. Не нашлась, что ответить, поэтому просто молча топала в неизвестном направлении по вымощенной дорожке. Сад дышал покоем и свежестью. Деревья и насыщенно-зелёные кустарники тихо шелестели по обе стороны от дорожки, и казалось, перешёптывались за их спинами. Небо на востоке прорезала уже куда более близкая молния, а за ней прокатился сердитый гром. Утахимэ чуть вздрогнула и вжала голову в плечи. Тихонько и незаметно. Как ей казалось. — Грозы боишься? — Да. А что, я взрослый человек. Чего хочу, того и боюсь, — с вызовом заявила она. — Да бойся на здоровье. Тогда давай бояться вместе, — тон его был убийственно серьёзен, отчего насмешнику захотелось хорошенько врезать. — Издевайся-издевайся. Ты-то, конечно, ничего не боишься. — Боюсь, — вот теперь серьёзность была настоящей. И это было так неожиданно, что Утахимэ даже голову вскинула и посмотрела на спутника настороженно. — За ребят своих боюсь. Да и за себя немного. Назревает что-то нехорошее, сэмпай. И я не знаю, как это остановить, — он замолчал. На девушку не смотрел, глядя строго перед собой. Невозможного цвета глаза, которые сами будто излучали свет, едва заметно потемнели. Сейчас их обладатель казался взрослым и печальным. Непривычно было видеть его таким, и Утахимэ открыла уже было рот, чтобы спросить, всё ли в порядке, но Сатору улыбнулся, снова надевая маску беззаботности. — Ну, вот мы и пришли. Он остановился, вынуждая и её сбавить шаг. Гигантское дерево в самом сердце сада раскинуло крону на добрых три метра в каждую сторону. Дуб итиигаси был очень старым и могучим. Ветви его росли высоко, шумя листвой где-то далеко над головой. Под сенью его кроны дождь не мог до них достать, и Сатору осторожно разжал ладонь. Получив свободу, Утахимэ тут же принялась вертеться по сторонам, высматривая то, зачем Годжо мог бы её сюда притащить. Так ничего и не найдя, она вскинула брови в немом вопросе. — Я гулял тут недавно и заметил одну любопытную деталь, — словно и не было никогда того серьёзного Сатору, что шёл с ней рядом. Он приблизился к исполинскому дубу и ласково погладил шероховатый ствол. Пробежался пальцами, что-то нащупывая подушечками. Уши Утахиме запунцовели и неприятно запульсировали. Она попыталась прикрыть их волосами, но это не помогло. А Годжо, видимо, нашёл, что искал. — Иди сюда, — позвал он, и Утахимэ на ватных негнущихся ногах подошла ближе. Она уже знала, что увидит. — Смотри. — Сатору, это не то, что ты... — Не то, что я думаю? Жаль, — он перестал улыбаться, посмотрел в её карие глаза своими пронзительно-синими омутами. — Ты нравишься мне, Утахимэ-сэмпай. Я думал, что это взаимно. Конечно, много времени прошло... Да, глупо с моей стороны. Извини. Пойдём назад, гроза приближается. Утахимэ неловко переминалась с ноги на ногу, пряча глаза. Теперь хотелось заплакать или убежать, как бывало в юности, когда Годжо говорил что-то колкое или намеренно издевался над ней. А она, наивная дурочка, была по уши влюблена. Однажды, забредя в самую глубь сада в поисках места, где можно спокойно поплакать, она уселась под этот самый дуб. Сидела и жалела себя. Плакала, злилась, костерила несносного кохая последними словами... А потом достала из кармана красивый ножик с перламутровой ручкой, и нацарапала прямо на стволе

Годжо Сатору + Утахимэ Иори

Глупая, совсем детская выходка. Но сделанного не воротишь. Она думала, что надпись давно заросла, но этот, так и оставшийся несносным мальчишкой, всё ещё отчаянно любимый идиот её нашёл. — Мне же было семнадцать, — промямлила Утахимэ. — Столько лет прошло... — Ты права. Не бери в голову, — Сатору вовсе не казался смущённым, только совсем лёгкий румянец на снежно-белой коже выдавал его с головой. — Просто подумал, что... Ну, вдруг ты... Иори никогда не видела его таким. Вот ни разу. Хотя знала долгие годы. Знала, как облупленного. Она уже всерьёз начала переживать, здоров ли Годжо, когда тот убрал руки в карманы, пожал плечами и беспечно бросил, — Ну, может же девушка помечтать, как считаешь? — Девушка здесь я, — напомнила Утахимэ. — Зануда ты, — хихикнул Годжо. Тонкая девичья рука потянулась к нему. Теперь пришла очередь Иори схватать Годжо за ладонь. У неё это получилось не так эффектно – ладошка была ощутимо меньше. — Веди меня назад, пока я в самом деле от страха не умерла. Гроза всё-таки, а я боюсь. В подтверждение её слов где-то совсем близко заворчал раскат грома.