Наблюдатель

Декабрь, но… Всё вернулось в ранний сентябрь. Быстрые неловкие переглядки, одинокие минуты под берёзой и попытки скрасить одиночество кем то другим. Софа с Вилкой вновь стали не разлей вода. Особо холодными вечерами сидели у Белкиной в гостиной, деля одни наушники на двоих, всегда пили с общей бутылки, готовили вместе, иногда даже не стеснялись принимать душ друг с другом. И во всем этом не было романтического или сексуального подтекста. Они были близки и обеим было комфортно в подобной атмосфере. Нет ни одного события, где они были бы в разлуке, не было ни единой темы, которую они бы не обсудили, но лишь одно имя они так и не осмелились произнести. – Кристиночка! — Запищала Мишель в трубку — Я восстановила свой аккаунт и нашла все наши старые фотки! Боже, как тебе не идут эти стрелки — Засмеялась она. В эту же секунду пришло сообщение в Вк. Гаджиева скинула чуть ли не целый альбом совместных фотографий, сделанных когда то влюблёнными подростками. – Вау… — У Захаровой загорелись глаза, когда она листала снимки, где они с Мишей смущённо целовались в щечку. – Ахах, посмотри на третью. Мы такие помятые после бухича были. Капец, у меня тушь размазалась по всей харе. – Да-да, помню. Мы тогда впервые поцеловались в губы... — Вспоминала Крис искренне улыбаясь. – Ой, фу, не напоминай! Подколки от Мишель уже давно стали привычкой, но иногда все же умудрялись кольнуть слишком глубоко в самое сокровенное. Кристине было плевать на ее шутки про пацанскую внешность, про то что на осеннем балу она выглядела, как транс в платье и что длинные волосы это единственное, что осталось в ней от девочки, но некоторые фразы об их отношениях и чувствах, которые были тогда, всё же сильно Захарову задевали. Но она промолчала. – А знаешь, если бы ты была смелее тогда, а не фигню мне свою на листочках писала, а реально что то делала, то мы бы сейчас возможно вместе хату снимали, жили. – Стихи — Промычала Кристиночка. – Чё? – Я писала тебе стихи… – Хрень. И это Захарова тоже проглотила. *** Раскрывались почки, везде росли одуванчики, а солнце стало светить ярче. Дома у Гаджиевой был только кот и, конечно же, Захарова. Стоило родителям уехать, так их квартира никогда не пустовала. Всегда тут как тут была влюблённая Кристина, которая прибегала при первом же гудке. Стоило Крис переступить порог, как Мишель уже через улыбку, выцеловывала чужие губы. Кокетливо схватив за шиворот свою подружку, Миша затащила ее в родительскую спальню. Словно привороженная, Захарова плелась следом, наслаждаясь сладостью ванильного блеска, но оказавшись возле кровати всё же притормозила. – Мишка, я не уверенна, что это правиль… – Заткнись и целуй меня. И Кристина поддалась. Примкнула к ее губам, мягко коснулась щек ладонями и нежно гладила чужую шею. Гаджиева отпрянула и несильно, но обидно шлепнула по рукам Крис. – Я будто с бабой целуюсь, блять, Кристина. – Ну, как бы… – Да, блять, ты меня поняла. Не трогай меня так. Раздосадовано выдохнув, Захарова схватилась за бёдра Мишель, вцепилась в губы и нагло мяла ягодицы. Под одобрительное мычание, Кристина стягивала с подружки джинсы. *** Послав пару воздушных поцелуев, Мишель повесила трубку и Кристина вновь осталась наедине со своими мыслями. Квартира, на удивление, пустовала. Все домашние уехали по своим делам, как всегда не предупредив младшую. Дома не было ни еды, ни питомцев, ни ключей, а это значило, что даже в магазин Захарова выйти не могла и одиночество вновь ее проглотило. Без вечной болтовни Мишки было совсем тоскливо и в голову лезли не самые светлые мысли. Вновь изнутри сжирала обида на саму себя и даже на дорогую Мишель. Кристина опять нырнула в вязкое болото очарования Гаджиевой, которое ни к чему хорошему в итоге не приведет. И Кристина это знала, но все равно глупо и наивно надеялась, что просто общения с ней ей будет достаточно. Что легкий флирт, общее прошлое и милые прозвища это всё, что ей нужно. Но это вовсе не так. Конечно же Захаровой хотелось большего. Хотелось быть рядом, обнимать, целовать. Быть единственной, кто целует. Быть единственной, кто будет видеть ее заспанное личико, кто будет хранить ее секреты и быть той, которой будет достаточно. Быть единственной. Пусть и мосты не прогорели дотла, они всё так же непригодны для того, чтобы карабкаться обратно. Чтобы возвращаться. Ведь исход всё равно будет один… Дин… Динь… Динь-Дон. Кто то звонит в дверной звонок, которым уже давно никто не пользовался. Ведь уже столько лет никто не приходил в гости к семье Захаровых, никто не навещал. Кроме участковых, но они стучали в дверь, всегда игнорируя кнопочку. Захарова, вяло поднявшись на ноги с продавленного дивана, поплелась к двери, шаркая батиными тапочками. Взглянула в глазок по привычке, совсем забыв, что подъездная шпана закрасила стёклышко перманентным маркером. Проклиная этих пиздюков, всё же открыла дверь и застыла. Белка. – Цуценя, давай поговорим. А в горле Крис застрял ком. Она смогла выдавить из себя лишь жалкое: – Привет… *** Белкина сидела в комнате Крис, никто не проронил ни слова после того неловкого «Привет». Маленькая комната с ободранными обоями душила. На письменном столе были раскиданы зелёные тетради, погрызенные карандаши в ходе тяжёлых размышлений и старые игральные карты. София оглядела рыжий шкаф без одной дверцы, мутное зеркало, обклеенное блестящими детскими наклейками и старого плюшевого Чебурашку. Соня видела эти вещи, а Захарова историю, которая за ними стоит. Дверь шкафа отлетела и получила вмятину, когда батя чересчур напившись начал буянить. Вместо шкафа должна была быть Кристина. Зеркало потеряло свою чистоту из за возраста, сколько бы ты не оттирал, оно уже никогда не будет прежним. Как и Кристина. Маленькая Крис получила сильный нагоняй от отца, когда обклеила зеркало наклейками, которые подарила тётя на последней встрече. Любимая тетя сгорела от рака, когда Кристине исполнилось 11. Плюшевый Чебурашка это первый и последний подарок от старшего брата. Кристина часто плакала в эту игрушку после очередных «игр». – Почему? — Всё же осмелилась первой разорвать тишину Софа. – Что? — Лишь прошептала Крис. – Почему это происходит? – Не начинай… – Почему тебе так плевать на то, что было между нами? Сколько можно делать вид, что ничего не происходит? Что с тобой произошло? — У Белкиной затряслись плечи, глаза наполнились влагой. Наконец то Соня решилась задать те вопросы, которые медленно убивали ее на протяжении этих двух месяцев. Но легче не стало, обида все так же бурлила внутри неё и она продолжила. – Дело в том, что я тебе уже неинтересна? В чем дело? Ты просто отгородилась от меня и спихивала всё на занятость! Занята? Мы были вместе на тренировках, мы вместе делали домашку и завтракали тоже вместе. Тогда что происходит то? – Если коротко, то я просто не хотела… — Самая жестокая правда. Белка заткнулась, но рот так и остался слегка приоткрытым, застывшим на середине слова. Всё тело в момент охладело, а горло сдавило. Всё внутри, что строилось вместе с ней так нежно и трепетно хрустнуло и рассыпалось в пыль. Больно. Такие простые слова, а так больно… – Почему ты мне не сказала это в начале, чтобы я не мучилась? — Спросила Белка хриплым шепотом, пытаясь держать себя в руках, чтобы не завыть от боли — Ты была нужна мне… – Я ебала? Так много в один момент поменялось. Столько всего произошло. В основном хорошее… – Когда хорошо, я тебе не нужна? – Хорошее мне сделала та, с которой я и провела эти месяцы. Из за неё я не чувствовала потребность в других людях. Первая слеза предательски покатилась по горящей щеке. Предательство. Нет ничего более подлого и болезненного. Особенно когда казалось, что всё искренно и надолго. Особенно, когда доверилась… – Ты такая мразь… Это просто пиздец… – Молчи. – Привязать меня к себе, блять, а потом кинуть, как щенка на улицу. Какая ты мерзкая, Кристина… – Ты многого не понимаешь… – Кто она? — Белкина злилась и сжимала кулачки, а горячие слёзы градом лились из ее карих глаз. – Какая… – Кто она?! – Мишель. И бешеный стук сердца вдруг оборвался. Все душевные переживания уже превращались в физическую боль, но Соня стойко выдержала этот подлый удар ниже пояса. Ни одна мышца на лице не дёрнулась, но внутри все перевернулось вверх дном. – Мишель… — В бреду повторила губами София. – Всё? Ты довольна? – Захарова сама же чувствовала себя последней мразью, но не могла поступить иначе. Не хотела. – Я так тебя, блять, любила… — Белка поднялась на негнущихся ногах, а голова закружилась, будто она вот вот потеряет сознание — Я писала тебе ебанные стихи, оправдывала тебя и твои поступки, тащила тебя бухую и побитую домой. Я так, сука, любила тебя! Кристина не выдержала и завыв, схватилась за голову. – Как, блять, ты могла меня любить? Во мне нет нихуя хорошего! Ты всё придумала. Ты не можешь любить меня! Это всё вообще пиздецки неправильно! — У Крис раскраснелись глаза, капельки влаги скопились на светлых ресницах. – Я наивно верила, что в тебе есть хоть что то хорошее… А ты ничем не лучше того, что о тебе говорят. Захарова вскочила со своего места, Белка дёрнулась, но Крис прильнула к письменному столу, где начала агрессивно рыться в ящиках. Она вытащила тетрадку на кольцах и кинула на кровать. Соня дрожащими руками подняла ее. – Смотри! — Плечи Кристины дрожали в истерике, она почти что упала на ковёр и закрыла лицо руками, поджав под себя ноги. Она открыла самое чистое и искреннее, что было у неё в душе. То, что растоптали и выкинули, рассмеявшись в лицо. – Стихи… — Соня пробегалась глазами по всем аккуратно выведенным буквам на помятых листах. «Я хочу целовать твои руки, Под одеялом греть ноги. Слушать о том, какие суки Близнецы и козероги. Хочу считать твои рёбра, Целуя каждый участок. Ты из стекла и фарфора, Внутри бетонный осадок. Хочу сжимать твои бёдра, В бреду бормотать твоё имя. Безумие, буря, искра. Моя королева, богиня. Хочу вдохнуть тебя. Дай в тебе раствориться. Ты будешь дуться любя, Чтобы он снова влюбился. Наденешь что то короче, Снимешь толстовку и кеды. Он попросит быть громче, Колыхаясь под пледом. Целует лениво и смазано, А сердце будто не дышит. Сотни раз было сказано, Но он словно не слышит. Скажи, что же кайфово, Я навсегда уж запомню. Обозначим стоп-слово, Если вдруг станет больно. Но ты попросишь сильнее. Слёзы польются градом. Да, ты хочешь грубее, Чтобы стать звездопадом. Я исполню желания, Позже буду нежнее. Заварю чашку чая, Считая звезды на шее.» « Ты всегда была и будешь той, К которой я опять вернусь. Будь навеки моей луной. Тебе весь мир отдам, клянусь. Клянусь на мизинчиках.» « Ты самая нежная страсть, Которой хотелось поддаться. Ты самая сильная власть И ей нельзя сопротивляться. Ты самый громкий шторм, С громом, молнией, огнём. Глаз твоих яркий пожар Душу всю до пепла сжигал, Оставлял на коже загар, Вновь и вновь воспламенял. Ты в дали, тот заветный маяк, Который мог бы меня спасти. Даже после укуса синяк Раскрыл в дÿше моей цветы. Ты - смерть, ты мой покой. Забери мое сердце и тушу. Ты мой убийца и ты мой герой. Ведь твой образ никогда не забуду.» « Ты самая красивая девушка, Чьих щёк хотела бы касаться. Ты самая желанная невеста, С которой мне не обвенчаться. Ты самый сладкий сон Из которого не хочется просыпаться. Сердце твое покорил только он, Но я готова была сражаться За тебя, Но закончусь крахом. Твои глаза - моя луна, Твои губы - сахар. Ты навсегда часть моей души. Прошу убей, меня сожги. Первой любовью являешься ты. Только стихи, молю, храни.» « Я повисну напротив твоего портрета. Среди всех звёзд ты - Галлея комета. Я утопленница в твоих очах-морях. Ты же трещина в моих разбитых мечтах. Если твоя любовь сломает ребра, Если она до гроба Я попрошу добавки, Заглушу боль травкой. Если пожелаешь, сломай всю без остатка. Я твой передоз, а ты моя нехватка.» « Я так мечтала твои плечи обнимать, Шептать, дрожать и целовать Губы твои, мне не принадлежащие, Но такие нежные, манящие.» « Убей меня, прошу, нежнее. Не тяни, ведь так больнее. Я помню цвет твоих очей Дарили свет моих ночей. Душу режет до сих пор И твой говор, и твой взор. Не продам воспоминания, В которых смех, твои касания.» « Осколками сердца Пройдись мне вдоль вен. Начнём же с конца, Но давай без измен. Мой мир прогорел, А ты была спичкой. У тебя огнестрел, А я была птичкой. Я тону в пустоте, Прячусь меж стен. Хочу в красоте, Но теряю свой дзен.» « В ней весь космос, океан. В ней весь мир и ураган. И клянусь я на мизинцах, Что дороже мне всех принцев Будут яркие глаза. В них затишье и гроза. Я без ума от ее плеч. Да хоть в спину вонзи меч, Я буду молить лишь о касании. Не топи меня в молчании. Позови, я побегу. Чуть споткнусь и упаду. Отряхнусь и подойду. Скажу я гордо: «не приду». Солгу тебе, себе совру.» « Я до сих пор ищу твой взгляд Среди сотен серых глаз. Я бы вернулась вновь назад, Чтобы снова вспомнить «нас». Я бы простила всё за раз, Пусть и шрамы не убрать. Дай же мне ещё хоть шанс Любить, мечтать или страдать.» « Ты - солнечное затмение. Ты это я, смотрясь в отражение. Твоё идеализированное изображение Гуляло по моему воображению. Мои глаза с пеленой из сладкой патоки. Яркие и пёстрые конфетные фантики. Лунно-лиловые осколки. Бледные лица, пустые картонки. Трепет, обожание, помешательство. Страх, тревога, боль, издевательство. Набросок акварелью в слезах растворился. Художник в свою же картину влюбился, Царапал на тебе кружевные узоры С досадой задвигая алые шторы.» « Флирт просто манера, лишь общение. Ты - верная смерть, мое забвение. Какого цвета глаза твои уставшие? Точно море, по кому то тосковавшее. Чьё имя шепчут губы твои пухлые? Лишь для меня одной недоступные.» « Искать сотню оправданий. Сто попыток, тысяча стараний. В памяти неприкосновенно, А на губах перманентно Как горчит твоя душа Со вкусом терпкого вина.» « Твои слова мне так противны. Но я знаю их наизусть, как мантру. Которая не лечит, калечит, я говорю правду. Мои переживания тебе не интересны, А я меняла свой сон на твои интересы.» Пролистав все страницы она аккуратно вернула тетрадь в руки Захаровой. Она обнимала старую, потертую тетрадь, а слёзы градом катились по щекам. Этот момент столкновения прошлого с настоящим определит будущее. Крис, в попытках успокоиться, раскачивала себя, поджав ноги. Соня лишь шмыгнула раскрасневшимся носом и поджала губы, смотря на Кристину с высоты своего небольшого роста. – Блять, я была, сука, такой же, как ты! Я больная, блять… Одержимая. – Я тоже больна? — В глазах Сони плескалось разочарование, а в шепоте холод. Соня дёрнув плечом, словно здравая часть рассудка заставляла ее уйти, но всё остальное в ней - остаться, всё же развернулась и поспешила выйти из этой чертовой квартиры. – Нет! Блять, стой — Захарова поднялась с пола и шагнула в сторону уходящей Софии —Прошу, послушай… – Прошу, оставь меня в покое. Дверь захлопнулась.