***
Как и обещал Паулю, в лагерь мы вернулись к рассвету. Нас было трое. Новым товарищем стала каменная ласка, на которую и охотилась Николь этой ночью. Зверёк был совсем мал и отличался от сородичей светло-серым окрасом очень короткой шерсти. Это бы не позволило ему долго прожить в лесу. Николь назвала его Зее, в честь ручья. Сказала, что так я буду ещё долго помнить о цене за свою шулерскую выходку. И добавила, что если не соглашусь кормить это шерстяное создание, то она продолжит перехватывать мою добычу. И всё же, в этом отряде я оставался ради Николь. Она была моим лесом.***
8 декабря 2022 г. в 04:29
Вечерело. Многие уже сидели у костра и делились историями о своих героических скитаниях по лесу. Слушать их брехню не было ни малейшего желания даже после кружки эля. Из всего этого сброда лишь пара новобранцев оказались способными разделать дичь и заняться ужином.
В лагерь вернулись почти все. Я спокойно мог пересчитать их по голосам. Ночная охота в Шварцвальде сродни самоубийству, каждый это знал. Но одного из товарищей по-прежнему не было. Как и всегда.
— Николь? — донёсся обеспокоенный голос старшего. — Кто-нибудь видел Николь?
— Девчонка опять загуляла?
— Ну и вырастил ты «сынишку» на свою голову, Пауль. Говорили же: «Не давай женщине нож вне кухни».
Вечная шарманка. Эта самая «девчонка» способна за день добыть больше дичи, чем любой из них за несколько вылазок. Разумеется, непривычно видеть даму в охотничьих рядах. Но лишь степень отточки навыков определяет роль. Николь достойно владеет стрелковым оружием и столь же сносно — ножом.
Пустое обсуждение не стихало, но и добровольцев отправиться на поиски не возникало. Конечно, ни один не готов свою шкуру подставлять. А ещё товарищи называются. Стоило приподняться на локти, как болтовня стихла. Кто-то смотрел на меня с усмешкой, кто-то с непониманием или презрением, но в обеспокоенном взгляде старшего теплилась надежда.
— Пауль, сядь к огню и не давай этим засранцам лишних поводов потрепаться, — я встал со спального мешка и проверил ножи на бедре. — Даже если Николь забрела далеко от лагеря, к рассвету мы вернёмся.
— Ксавьер, давно ли ты в смертники записался? — расхохотался Артур. Его пристрастие к спиртному не знало границ. Удивительно, что это его ещё не погубило.
— Уж лучше в смертники, чем в шавки.
Я поднял арбалет, не глядя на «товарищей», и покинул лагерь. Пьяный гул ещё какое-то время долетал до моих ушей, но когда остались лишь звуки леса, дышать стало намного легче. Наверное, не будь в отряде Пауля, я бы и двух вылазок не стерпел в этой компании. У новобранцев есть хороший потенциал, но кроме старшего учить их некому. Уверен, что большинство сегодня и на милю от лагеря не отходили. В отличие от Николь. Она терпеть не могла охотиться с кем-то на одной территории: наступи на сухую ветку рядом с местом её отсидки и получишь предупредительную стрелу в дерево; и очень повезёт, если в соседнее. Предупреждение для Артура как-то вонзилось в ствол всего в нескольких дюймах от его глаз. Да уж, после того случая он напился до бессознательного.
Отчасти я понимал Николь с её пристрастием к ночной охоте. После заката связь с лесом становится совершенно иной. Ты сливаешься в единый организм со всем, что тебя окружает. Даже лёгкое дуновение ветра обращается твоим полноценным вдохом, почва под ногами подсказывает следующий шаг. Но стоит лишь на миг потерять эту связь и, сколь бы мастерски ты не управлялся с оружием, лес похоронит тебя заживо в первой же расщелине под корнями.
Фонарик я использовал около пары миль, постепенно снижая яркость луча. Глаза привыкали к темноте, и лес начинал подсказывать шаги. Не было смысла пытаться звать Николь: распугаешь её добычу и сам окажешься жертвой. Девчонка, конечно, не пустит стрелу в голову нарушителю, но и испытывать её терпение — затея не из лучших. К тому же найти Николь не составит труда, если знать её методы, а в особенности — места для отсидки. Ещё утром я заметил ловушки с её почерком, установленные у подножия горы Фельдберг со стороны озера Фельдзее. Дело оставалось за малым: высмотреть фликер. Эта нашивка на костюме окаймляла воротник от плеча до плеча и позволяла обнаружить товарища даже при лунном свете. Благо небо было чистым.
Одна из ловушек была установлена почти у самого ручья Зеебах, и я не ошибся, направившись к нему. Шум ручья окутывал берег приятным эхом и глушил мои шаги, которыми я осторожно сокращал расстояние до замеченного фликера. Стоило бы дождаться, когда Николь спустит стрелу в цель, и вернуть девчонку в лагерь. Но в прошлую вылазку она подстрелила мою серну. Я желал отыграться. Вот только меня не интересовала дичь, на которую охотилась Николь.
Между нами оставалось меньше метра. Николь неподвижно стояла меж двух близрастущих елей, держа лук наготове. Стрела уже лежала на прикладе, а пальцы — на тетиве. Я сделал последний шаг, высвобождая керамбит из ножен, и Николь повела руку к скуле, оттягивая тетиву.
Я на секунду застопорился, проследив за направлением наконечника. Казалось, что Николь целится в никуда и намеревается просто всадить стрелу в противоположный берег ручья. В следующий миг пришло осознание: она целится не в зверя, а в пусковой механизм ловушки. Более медлить было нельзя. Я приставил керамбит к горлу Николь, но она даже не шелохнулась. Надавил чуть сильнее. Николь выпустила стрелу и лишь после того, как донёсся тихий писк с той стороны ручья, подняла подбородок, облегчая давление стали на коже.
— Смерть тебя не пугает?
— Ничуть, — она неспешно опустила лук, продолжая смотреть вперёд.
— Уверена? — я завёл руку дальше, поджимая костяшками её подбородок, остриё уткнулось под мочку уха.
— Не от твоей руки.
Ожидаемый ответ. Николь знала весь мой арсенал ножей и могла определить любой из них не глядя, достаточно лишь дать ей ощутить кромку. Этот навык меня восхищал. И хоть я не желал признавать её превосходство, но не мог сдержать ухмылки с нотками гордости, когда она называла очередной нож. Однако сегодня я вёл игру не по правилам и намеревался держать лидерство до тех пор, пока она не сдастся.
— Керамбит, обратный хват, фальшь-заточка обуха, — едва я различил её шёпот среди шума воды, как Николь схватила меня за рукав и, дёрнув его вниз, выскользнула под ведущую руку.
Я не заметил, когда она успела выпустить лук, не видел, как подняла руки, и вовсе не был готов к рывку. Слишком увлёкся сладостью ожидания и потерял связь с лесом, которую Николь смогла усилить, пока притворялась жертвой. Отрезвил меня удар по ногам. Не сильный, но его было достаточно, чтобы принудить опуститься на колени. Рука в кожаной перчатке бесцеремонно держала за волосы, заставляя невольно морщиться. Мой же керамбит я ощущал теперь на собственной шкуре. И в отличии от моей шулерской угрозы, Николь давила на горло настоящей кромкой.
«Вот вам и «девчонка». Поставила вооружённого мужчину на колени», — внутри ворохнулся нервный смешок. Я не видел вариантов, как вернуть лидерство из такого положения. Лезвие давило слишком сильно, любая попытка дёрнуться отправила бы в преисподнюю длинным и мучительным путём. Действовать надо было раньше. Теперь оставалось лишь беспрекословно ей подчиняться.
Только я смирился с этой мыслью, как Николь потянула за волосы с большей силой, выбив из меня сдавленное шипение. Я зажмурился, лишь на миг ощутил свободу шеи и потратил драгоценное время на вдох. Вместо того, чтобы выбраться из западни. Но открыв глаза, я уже не считал это ошибкой. Николь стояла передо мной, чуть приподняв подбородок. Уголки её губ растягивались в едва заметную ухмылку, а глаза… В этом мягком прищуре горел чистый азарт. Я замер в противоречивом восторге, глядя на Дьявола в женском обличии.
Расценила ли Николь мою реакцию как признание поражения или этого ей было достаточно для победы. Но она постепенно ослабляла нажим лезвия, как и хват перчатки. Едва ли меня волновало, что грудь сотрясается от сбившегося дыхания, а сердце посылает нарастающую дробь в виски. В голове было лишь восхищение, перерастающее в вожделение.
Николь вновь запустила перчатку в мои волосы и оттянула их назад. Медленно и осторожно, будто не она минутой ранее собиралась отправить меня на тот свет. Скос острия плавно скользил по коже. Я следовал за её молчаливыми приказами. И не от безысходности или страха, а от наслаждения, что отзывалось на каждое её движение.
Наконец Николь потянула за горловину костюма, позволяя подняться. Но по глазам я видел: возвращать керамбит она не намерена. Я не слышал ни ветра, ни ручья, ни дичи. Единственным доступным мне звуком был грохот собственной крови, нещадно пульсирующей в теле. Я шагнул вперёд, желая оказаться ближе. Но Николь синхронно с моим движением ступила назад. Вновь сделал шаг навстречу, она отдалилась, непрестанно держа зрительный контакт. Эта игра заставляла сильнее её возжелать.
Я повторял шаг за шагом до тех пор, пока не лишил Николь возможности отступать. Она упёрлась спиной в дерево, и я в последний раз сократил расстояние между нами. Наконец оказавшись в желанной близости, я склонился к ней. Вдыхая её запах, смешанный с хвоей, уткнулся кончиком носа в шею и медленно повёл вверх, оставляя хаотичные касания губ на её коже.
Едва прикоснувшись к уголку рта, ощутил сбитое, прерывистое дыхание и мелкую дрожь, играющую на её холодных губах. Николь сама вложила в мою ладонь керамбит, как только я поцеловал её под мочку уха. Руки бил неуёмный тремор, я не был уверен в разумности касаться её лезвием в таком состоянии. Но всё же поднёс нож к лицу. Николь запрокинула голову, смотря мне в глаза. Её тонкие озябшие пальцы, освобождённые от перчаток, скользнули под костюм. От каждого её прикосновения тело будто прошибал короткий разряд тока. Опасаясь ранить Николь, я развернул керамбит обухом к коже. Приложил фальшивое лезвие к щеке и повёл без малейшего нажима. Николь гладила мою спину, изредка награждая царапинами, а я следил за каждым её вдохом, пытаясь унять дрожь в собственных руках.
Я был уверен, что мы знаем друг друга наизусть, как излюбленный рассказ или стих. Но моя сегодняшняя выходка дала Николь повод показать себя с совершенно иной, неизвестной мне ранее стороны. Она напомнила мне о самом важном. Мы могли вечность меняться ролями охотника и жертвы, использовать любые приёмы, но между нами нет и никогда не было ничего ценнее доверия. Это наша связь, подобная связи с лесом, которую мы собирали по мельчайшим крупицам долгие годы.