Save me from myself,
I'm going down,
down,
down
теперь он понимает, что чувствовали другие убийцы. приятно отчасти. ужасно. это страшно, тяжело, волнительно. до бешенства долго. корекиё уверен, что в один момент какой-нибудь палец он себе всё же выломит из сустава, но ему так всё равно. шуичи говорит ужасно медленно, делая огромные паузы между предложениями, что нервирует ещё больше. хотя, возможно, всё как раз таки и наоборот, и это время тянется так долго из-за нервов. он не боится проиграть: все и так уже знают, что он убил тенко, хотя какой-то азарт волнения в этом всём определённо есть. корекиё чувствует невесомые руки у себя на шее, как бы напоминающие ему, что он не имеет права проиграть, и будто бы что-то ещё… словно ещё одно присутствие, но как-то контрастирующее с сестрой. он не чувствует определённых оков от этого присутствия, не чувствует тяжести и обязательств, оно просто.. приятное. киё мог бы предположить, кто это. он на несколько мгновений теряет ход спора, практически уверенный, что всё ещё может услышать стук каблуков, сопровождающийся отчаянным женским криком, будто бы они до сих пор остались здесь, впитанные в стены. она всё ещё здесь. она бы поняла. не сестра. сестра говорит успокоиться и что он просто не имеет права паниковать. киё не может ничего сказать против, только испуганно пробурчать «ты права». держать себя в руках уже не получается нисколько. шингуджи чувствует, как все взгляды направлены только на него, уставившись ненавидящими и испуганными взорами, под которыми невольно содрогаешься. можно просто отрицать. рано или поздно это должно сработать, так? шуичи приводит новые аргументы, предоставляя весомые доказательства, в которые все, конечно, поверят. холодные призрачные пальцы сжимаются на горле всё сильнее, а кислорода в лёгких становится мало до головокружения. шуичи говорит. говорит долго и медленно, перечисляя все моменты дела, всё, что корекиё отчётливо помнит от первого лица. атмосфера давит, практически заставляя парня прижиматься ближе к земле, руки на горле уже ощущаются реальными, а у уха чувствуется леденящее дыхание. киё умеет держать свои эмоции в узде, поэтому для него не тяжело сдерживать желание испуганно свернуться калачиком на полу и заплакать. сестра бы осудила такое, рассердилась. он знает, он не имеет права так поступать, потому что это разочарующе и стыдно, совсем неподобающе. антрополог вздрагивает, делая глубокий рваный вдох, когда ощущение сковывающих горло пальцев с каким-то трудом исчезает. пропажа духа сестры позади себя на секунду пугает, потому что он не привык быть без неё. дыхание снова вышибает, когда корекиё снова чувствует прикосновение. почему-то не холодное. шингуджи дёргает от тепла рук, так нежно и аккуратно обвивающих его сзади. это совсем не то ощущение, как от призрачных касаний сестры, хотя тоже знакомое: возможно, не так хорошо, но… он уверен, что слышит еле уловимое «всё хорошо». лёгкая спокойная улыбка всё таки дрогнула на его лице, когда голосом девушки раздаётся «я здесь». киё чувствует нежное трепещущее чувство в груди. что-то отдалённо напоминающее чувства к сестре, но лишь немного: там было что-то маниакальное, приятно, но ядовито расползающееся по всему телу, прокалывающее все органы и кости. наверное, наркотики работают примерно также. это же чувство нежное, приятно щекочущее изнутри рёбра. оно разлетаются по телу осторожно и мягко, как разлетаются семена одуванчика. призрачное присутствие девушки за спиной успокаивает почти всю нервозность и тревогу, хотя парня всё равно трясёт, когда сайхара озвучивает свой окончательный вердикт. корекиё чувствует, как она на прощание гладит его по плечу, оставляя совсем невесомый тёплый след. он, конечно, согласится с сестрой, когда та говорит ему принять поражение. наверное, он уже принял его, поэтому казнь не особо пугает. где-то в глубине души он ждёт её и, наверное, уже давно. возможно, поэтому он боялся не так сильно, как, вероятно, должен был, когда связанный падал в огромный котёл кипящей воды. он уже принял свою смерть и смирился с казнью, хотя, конечно, жаль, что всё же не получилось отправить сестре столько друзей, сколько бы хотелось. хотя это чувство скорой смерти… желудок скручивает, голова вот-вот взорвётся, дышать тяжело, эта тревога, кажется, длиною в бесконечность и ожидание возможности уже уйти из мира живых. прекрасно. корекиё теряет сознание, когда температура воды становится слишком высокой. он не до конца верил, что снова откроет глаза, потеряя телесную оболочку, потому что, ну, невольно всё таки задаёшься вопросом «а что, если…», и даже то, во что, казалось, веришь безукоризненно, подвергается сомнениям. он видит луну. вокруг него во все стороны растянулся бескрайний небесный простор, усыпанный миллионами звёзд. казалось, до огромной луны прямо перед ним можно дотронуться рукой — только протяни её. он никогда не мог бы оказаться в небе так. здесь полная тишина, нет никакого шума или голосов, не слышно даже звуков природы. просто тишь, а кругом лишь одно небо и звёзды. гонта был прав, они здесь и вправду какие-то другие, нежели во дворе школы. он не чувствует присутствия миядеры. это так странно и непривычно, тревожно в какой-то степени, но на самом деле так облегчающе… хотя он готов увидеть её здесь. если она всё же и вправду стала духом, то она наверняка здесь. это неправильно, но корекиё не то, чтобы хочет её здесь видеть. он не должен чувствовать что-то подобное, потому что к любимому человеку такое не чувствуют. к сожалению, он может управлять своими эмоциями, но никак не чувствами. шингуджи оглядывается по сторонам, оторвав взгляд от луны, чтобы убедиться, что сестры точно нет нигде рядом. он не думает, что здесь может быть кто-то кроме неё. хотя стоило, потому что он вздрагивает, испугавшись, когда натыкается взглядом на знакомый образ совсем рядом с собой. короткие светлые волосы действительно блестят под светом луны, пока она спокойно улыбается. кируми не говорит ничего, только молча протягивает руку, когда уголки её губ дёргаются в улыбку чуть ярче. кажется, губы киё дрожат впервые за несколько лет, пока он медленно тянет руку к девушке, не в состоянии даже моргнуть. он касается её пальцев своими лишь кончиками, словно боится дотронуться до неё, поэтому прикосновение ощущается таким лёгким и невесомым. они практически не дотрагиваться друг до друга. корекиё на мгновение захлёбывается воздухом, прежде чем рухнуть прямо на кируми, пряча лицо в её плече. он ненавидит, когда не может совладать с эмоциями: ненавидит вспышки агрессии, неконтролируемую радость, панику и слёзы, потому что для миядеры это было недостойно. парень прикусывает губу, зажмурившись, наверное, чтобы слёзы оставались в глазах, но это будто бы побудило их выкатываться из под век только сильнее. кируми обнимает киё нежно, положив голову ему на макушку. антрополог уверен, что на её лице сейчас лёгкая спокойная улыбка, а глаза умиротворённо прикрыты, как она делала довольно часто, когда была жива. даже со смертью люди не меняются — это правда. корекиё чувствует её тело своим. он не совсем понимает как, потому что тактильных рецепторов у духов не должно быть. если задуматься, эта форма жизни (смерти?) настолько странна и непонятна даже для него, как бы он не старался понять, откуда и каким образом у него текут слёзы или зачем и чем он дышит. но он действительно чувствует каждый изгиб, каждый выступ тела кируми своим. в этом совсем нет ничего пошлого, скорее это ощущается как что-то очень близкое в эмоциональном плане, что-то очень комфортное и нежное. это точно абсолютно доверительный вид отношений, потому что киё не чувствует дискомфорта. тоджо не нужно много времени догадаться, что-то не так. она сжимает корекиё в объятиях лишь чуть-чуть сильнее, но он чувствует это, когда изо рта всё таки вырывается полувсхлип, который он моментально подавляет. — всё хорошо, киё. — её голос звучит так нежно и заботливо, что шингуджи снова приходится прикусывает губу, чтобы не издать ещё какой-нибудь звук. — всё в порядке. кируми проводит рукой по его голове, наклоняясь, чтобы поцеловать киё в висок. — я здесь. — говорит она совсем тихо, шёпотом почти, но это звучало ещё более ласково и любяще. — здесь только я. действительно. здесь была только кируми и никого больше. корекиё не чувствовал присутствие сестры, и, судя по всему, её здесь быть не может. он правда рад. он не должен быть рад, он знает, но это такое облегчение: не быть под её властью. это так здорово, быть наконец одному, в своей голове и оболочке, не ощущать, как она тянет его за собой, быть свободным от неё. корекиё бы ни за что не сказал об этом вслух, об этом даже думать было страшно, но он искренне боится, что она снова может появиться здесь, забрав весь его мозг себе, что она снова окажется здесь, потому что она всегда будет с ним, она обещала. миядера держит свои обещания, оставаясь тяжёлыми оковами на антропологе после своей смерти. он правда боится, что она будет преследовать его и после его смерти. он хочет остаться свободным, хочет остаться здесь с кируми. — где миядера? — спрашивает корекиё, совсем не ожидая ответа, поскольку вероятность, что горничная знает, о ком он, крайне мала. — она не придёт, — говорит тоджо, целуя парня в макушку, продолжая гладить его по волосам, пропуская пальцы через шелковистые пряди. — обещаю. больше никогда. шингуджи чувствует, как что-то падает, и становится так легко. он плачет. он не скрывает этого, не скрывает свой голос и всхлипы, потому что он может плакать. хотя это крайне далеко от слёз грусти или тревоги: сейчас он просто не знает, как нужно вести себя. киё чувствует такое облегчение, что оно захлёстывает с головой, что на мгновения даже дышать становится невозможно. он останется здесь, с кируми, без миядеры. вообще-то сейчас он действительно чувствует себя счастливым, впервые, за несколько лет.