Черный Котел

      Уэнздей. Холодная сталь в облике юной девушки. Вечная мерзлота с расчётливым умом и чертовски мощной харизмой. Что Ксавьеру так нравится в ней?       Может быть, дело в косах? Две обречённые чёрные ленты, как рамочка вокруг фото покойника, обрамляющие безжизненное лицо. Нет. Косы вполне себе обычные. Малость лохматые, если Уэнздей снова шарится по лесу, но совсем не особенные.       Возможно, дело в улыбке? Тупица Ксавьер, Аддамс никогда не улыбается — её губы остаются плотно сжатыми даже тогда, когда кто-то рядом шутит про смерть. Разве, что глаза… Глаза Уэнздей Аддамс красивы, как кладбище кораблей и загадочны не в меньшей степени. Иногда Ксавьеру кажется, что он тонет в них. Тёмная пучина засасывает его куда-то вглубь хладнокровного фасада готической принцессы академии и топит в глупых фантазиях.       В воображении Ксавьера происходит всякое. То, что наверняка не понравится Уэнздей — она улыбается для него. Искренне. Совсем по-настоящему. И даже без шуток про смерть и пытки. Просто так, потому что хочет улыбнуться ему, а не больному ублюдку из кофейни.       Торп проводит углем по холсту — в очередной раз подчёркивает тени под овалом лица. Ему всё время кажется, будто уголь недостаточно черен для выбранной художником темы. Руки делают своё дело, а мозг всё равно возвращается к глазам Аддамс.       Взглядом она говорит куда больше, чем вслух. По блеску зрачков Ксавьер научился определять уровень безумия в её воспаленном мозгу. Слишком яркий блеск сулит беду и приключения, осторожный — выдаёт улыбку, которую прячет Уэнздей.       Ксавьер неосознанно улыбается, когда думает о мрачной принцессе академии. Он ловит себя на этих мыслях вновь и растерянно переводит взгляд в сторону. За окном падает белоснежный снег. Мягкие снежинки медленно кружат в воздухе и бесшумно приземляются.       В канун Рождества в академии всегда красивый снег. Такой же красивый, как чистые холсты. Без пятен и грязи — чистейший белый. А ещё академию украшают к празднику. В этом году, например, гирлянды горят в каждом коридоре, а на дверях спален красуются венки. В канун Рождества здесь гораздо уютней чем дома.       Настойчивый стук в дверь выбивает Торпа из царства мыслей. Дверь отворяется прежде, чем он успевает сказать «кого там принесло?». На пороге стоит она — девушка захватившая его мысли, Уэнздей Аддамс. Чёрное пятно на белом фоне, словно уголь на чистом холсте Ксавьера. Художник вздрагивает и быстрым движением прикрывает незаконченную картину широким полотном — чтобы нежданная гостья ничего не увидела.       — Я решила зайти к тебе, — объявляет она и отряхивает ноги о коврик, — говорят, ты остаёшься в академии на праздники?       — Да, — подтверждает Торп, — а ты?       — Мама забронировала нам поездку на шабаш сибирских ведьм, — пожимает плечами Уэнздей, — только для нас двоих. Что-то вроде семейной терапии для матери и дочери. Мозгоправ говорит, нам нужно научиться общаться и быть подружками.       Тот факт, что Уэнздей Аддамс ходит к психологу до сих пор вызывает у Торпа нервный смех.       — Какой мозгоправ по счету?       — Пятый.       — Что случилось с четвёртым?       — Он расплакался, а после покинул страну. Его секретарь написал, что доктор Браун принял сан священника и отказывается обсуждать с ней любые детали, — она пожала плечами, — жаль. Мне казалось, ему нравились мои рассказы о процессе разложения тел в разных условиях.       — Думаю, он просто устал работать, — подбодрил Ксавьер, — всем иногда нужно немного уединения.       Уэнздей благодарно взглянула в ответ и, оглядев мастерскую, подошла к столу. Чистые листы соседствовали со стопками черновиков и прочими инструментами художника. Аддамс задумчиво провела рукой по ворсу кистей и едва заметно поморщилась от щекотки.       — Уэнздей, у меня есть для тебя кое-что, — улыбнулся Ксавьер, — в честь Рождества.       — Ты хочешь поддержать традицию задабривания злых зимних духов посредством откупа через подарки близким?       — Не усложняй. Просто хочу подарить тебе подарок.       Ксавьер поднялся со стула и, не дожидаясь реплики Уэнздей, подошёл ближе. Девушка настороженно уставилась на него, словно пыталась угадать, что же у него на уме.       — Ничего такого, — начал Торп, нашарив в кармане маленькую коробочку, — простая безделушка.       Ксавьер вынул на свет подарок перевязанный чёрной ленточкой и стараясь не волноваться добавил:       — Я бы хотел, чтобы у тебя было что-то, связанное со мной. Вдруг тебе захочется, ну знаешь… Ладно, говорить мне удаётся хуже, чем рисовать. Просто открой это, ладно?       Уэнздей молча приняла коробку. Покрутила её в руках, рассматривая будто диковинную зверушку, и, поджав губы, снова уставилась на Ксавьера.       — Это мне?       Если быть честным, Ксавьеру льстила её растерянность. Сомнение спорило с всплеском радости в тёмных глазах.       — Да, открывай.       Она потянула за чёрную ленточку, легко отделалась от упаковки и как-то тихо произнесла:       — Ого.       — Это камень Фейри, — объяснил Ксавьер, — если посмотришь через серединку, как линзу, сможешь видеть проказливых духов. Не смотри так, я знаю, что ты читаешь сказки про них.       Застигнутая врасплох Уэнздей наградила Ксавьера подозрительным взглядом.       — Я никому не скажу, — засмеялся он, — нравится?       — Да, — честно отозвалась девушка, вынимая подарок из коробки. Тонкая серебряная цепочка потянулась за ним, — это кулон?       — Да, чтобы всегда был под рукой, — смутился Ксавьер, — позволишь помочь тебе?       Уэнздей кивнула. Ксавьер с трепетом принял цепочку в руки и заступил за спину Аддамс. Она замерла в ожидании. Трепетно дыша, Торп обвил тонкую шею украшением. Всё должно было быть максимально невинно и быстро, если бы его пальцы не коснулись бледной кожи.       Электричество. Мощнейший разряд, пробуждающий все нервные окончания, пронёсся через тело Уэнздей и ворвался в разум. Хрупкое тело напряглось и замерло, перед глазами возник ярчайший образ из всех, что Уэнздей доводилось видеть.       Ксавьер смотрит на неё глазами полными страсти. Необузданный животный инстинкт искрит в его взоре, обращённом к Уэнздей.       Воздух пропитан жаром. Дыхание напряжено. Уэнздей тает в раскалённом пространстве мастерской, ее голова идёт кругом. Аддамс старается удержать равновесие, но нежное прикосновение к щеке выбивает из неё дух.       — Уэнздей, — хриплый шёпот отзывается приятным морозом по коже.       — Ксавьер, — как завороженная, вторит Уэнздей и улыбается.       Господи Боже, она ему улыбается! И Ксавьер улыбается ей в ответ.       Её руки тянутся к рубашке парня и нетерпеливо освобождают пуговицы от оков петель. Ксавьер целует Уэнздей — мокро, жарко и долго. Она сдавленно стонет ему в губы, едва не задыхаясь от скорости сердцебиения. Его язык скользит по женским губам, безжалостно слизывая тёмную помаду, и проникает в её рот. Уэнздей и не думала, что обмен бактериями — это так сладко. Она отвечает Ксавьеру, прижимаясь к нему всем телом. Ей хочется раствориться в нём — разбиться на атомы и слиться в единое мрачное ничто объединённое страстью.       Ксавьер прижимает Уэнздей к себе, учащенно дышит и покрывает её поцелуями — лицо, шею, острые ключицы. Уэнздей откидывает голову назад, позволяет ему избавиться от собственной блузки и стягивает расстегнутую рубашку с Торпа. Он выглядит, словно сумасшедший. Расширенные зрачки захватили радужку глаз, на губах смазанные следы от её помады. Сбитое дыхание, неподдельное восхищение во взгляде обращенном к ней. Широкие плечи при высоком жилистом теле придают Ксавьеру очарование средневековья. Эдакий готический принц, павший к ногам ведьмы-красавицы. Уэнздей чувствует себя таковой благодаря ему.       Ксавьер — причина её точного знания своей красоты. Он её жаждет так же сильно, как отец Уэнздей хочет ее мать. Это не скрыть, не замаскировать. Это чувствуешь.       Теперь-то Уэнздей понятно, что она способна на страсть и сопутствующие чувства. Она смотрит на Ксавьера с ответным восхищением и желанием. Ей дурно от собственных мыслей, но так хочется ощутить себя в его власти! Сдаться порочности, заглянуть за незримые границы приличий и познать пресловутый запретный плод физической близости. Уэнздей жаждет грехопадения рука об руку с Ксавьером.       Он целует её вновь. На этот раз спускается губами по ложбинке меж грудей, оставляет за собой влажный след, запускает руку под лиф и находит затвердевший сосок. Гладит, сжимает, трет. Уэнздей стонет, отзываясь на настырную нежность, и смущённо отмечает, что вторая рука Ксавьера скользит ниже.       Аддамс вздрагивает, когда Торп опускается перед ней на колени. Она глядит на него — любопытство и смущение борются меж собой.       Ксавьер осторожно расстегивает застёжку на её туфлях. Аддамс шумно вдыхает, когда он помогает ей разуться и избавляется от белых гольф. От прикосновения горячих губ к щиколоткам Уэнздей стонет. Кто бы мог подумать, что есть поцелуи более интимные, чем те, что она уже пробовала?       Тёплые губы греют холодную кожу, осторожно поднимаются вверх — по голени, коленям, внутренней стороне бедра. Уэнздей забывает как дышать и, замерев, смотрит на парня у её ног. Словно служитель церкви у алтаря, он безмолвно молит её снизойти до слияния в священном действе — взять всё, что он сможет отдать.       В глазах Ксавьера Уэнздей — не меньше, чем богиня, чья милость дороже жизни. Она знает, что этот рыцарь отдаст за неё всё, но не спешит признаваться, что сделает в ответ тоже самое. Ради него.       — Можно?       Уэнздей кивком разрешает. Ксавьер избавляет её от форменной юбки — справляется с молнией, стягивает клетчатую ткань вниз. Уэнздей остаётся в белье. Становится неловко и зябко от осознания собственной беззащитности. Оказывается, школьная форма служила Аддамс бронёй.       Ксавьер поднимается — медленно, будто в старом кино, и возвышается напротив. Геката и все её тени, какой он высокий! Уэнздей чувствует себя странно — прежде с ней не случалось ничего подобного. Внизу живота сводит мышцы, голова идёт кругом, а сердце стучит о грудную клетку трепещущей птицей. Воздух тяжелеет, становится вязким и жарким.       Ксавьер смотрит на неё так же и Уэнздей неожиданно для себя притягивает его ближе, обвивает шею руками и увлекает в глубокий, жадный поцелуй. Она ныряет в жерло вулкана, хочет умыться магмой, что распаляет воздух и течет внутри Торпа. Ксавьер улыбается ей в губы и легко кусает Уэнздей. Она издаёт уникальный звук, который дискредитирует Аддам в собственных глазах — сладко протяжно стонет. Ей удаётся заглушить громкость, но Ксавьер услышал.       — Я никому не скажу, — утробно мурлычет он, исследуя широкими руками девичью спину, — никто не узнаёт, что ты, Уэндей Аддамс, горячая штучка.       Его голос туманит разум, звучит будто шёпот сирены. Уэнздей ухмыляется и с вызовом отвечает:       — Я холодна, как айсберг, Ксавьер. Растопить меня будет сложно.       Торп выдерживает паузу, смакуя услышанное. Этим ему и нравится Уэнздей. От неё никогда не дождёшься полного доступа — каждый миллиметр близости нужно завоевать.       — Сейчас я стяну с тебя белье, — предупреждает он.       Его неожиданно властный и рассудительный тон стягивает мышцы внизу живота в тугой узел. Уэнздей позволяет обещанию сбыться. Её лиф щёлкает и идёт к Чертовой матери, а трусики мучительно медленно скатываются вниз.       Аддамс не дышит, не смеет двинуться. Оставшись совсем обнажённой перед безумным взглядом, она может думать лишь о его красоте. Одержимость, безумие, жажда — всё обращённое к ней. Логово голодных демонов по ту сторону глаз Торпа завораживает и манит к себе.       — Расслабься, — распоряжается уверенный голос, а мужские горячие губы вновь накрывают её, — выброси из головы все мысли, Уэнздей. Они тебе будут мешать.       Аддамс вздрагивает, когда Ксавьер подхватывает её под бёдра и усаживает на стол, где лежит кипа бумаг. Исчерченные углем и чистые листы кренятся и падают на пол, но Ксавьер и думать про них забыл. Он широко разводит бёдра Уэнздей и с ухмылкой интересуется:       — Спорим, что ты вовсе не айсберг? Ставлю сотню баксов, что ты течёшь, как мороженное в день четвёртого июля. И ещё двести, что и на вкус такая же.       Уэнздей краснеет, как обычная девчонка, и Ксавьер утробно смеётся. Ему удалось её засмущать. Торпу нравится эта игра, он решает продолжить.       — Мне жутко хочется убедиться в своей правоте, — он продолжает испытывать Аддамс на прочность, — я ведь могу это сделать, Уэнздей?       Она кивает. Ладонь Ксавьера плывет по острым ключицам, плавно опускается на грудь и неумолимо скользит к напряжённому животу, прямиком вниз. Уэнздей тяжело дышит и жмурится, когда изящные пальцы касаются её лона — влажного и горячего до неприличия.       — Я же говорил, — комментирует Ксавьер, исследуя чувствительные окрестности, — ты вовсе не айсберг. Горячая и густая, как жерло вулкана.       Если бы Уэнздей могла, она непременно что-нибудь бы ответила. Но все её нервные окончания устремлены навстречу пальцам Ксавьера и разум стремительно отказывается работать. Сладкая нега нежными волнами плещется внизу живота, тепло циркулирует в крови. Уэнздей тихо стонет, разводя ноги шире, и слышит очередной комментарий Ксавьера:       — Скажи, как тебе больше нравится, Уэнздей. Так, — он едва касается клитора и нежно скользит вокруг. Аддамс жалобно отзывается, — или так?       Ксавьер нажимает сильнее. Движется прежним маршрутом, но в этот раз ощущение жара приятней и ярче. Уэнздей вскрикивает и протяжно стонет, а затем подаётся бёдрами вперёд, умоляя парня повторить жёсткую манипуляцию.       — Я так и думал, — констатирует Ксавьер у самого уха Аддамс, — тебе не нравятся нежности. Я тоже их не люблю.       Он крадёт очередной поцелуй Уэнздей, вынуждая её стонать ему в рот, а затем толкает в грудь и укладывает на лопатки. Аддамс плавится в руках Ксавьера, как то самое мороженое в День независимости. Она позволяет ему завести свои руки за голову и не противится, когда парень связывает запястья тонкой шёлковой нитью. И откуда она взялась? Впрочем, это не имеет никакого значения, поскольку то, что Ксавьер делает дальше срывает с Уэнздей остатки самообладания.       Он демонстрирует руку, испачканную в её соках, и демонстративно облизывает мокрые пальцы.       — И впрямь, как мороженное.       Уэнздей краснеет пуще прежнего, забавляет Торпа своей реакцией. Сладкая нега в её животе мучительно тянет вниз, вынуждает Аддамс капризно и жалобно проскулить:       — Ксавьер.       — Что? — издевается он, но ответить Уэнздей не может. Его ладонь вновь оказывается у заветного места. Ксавьер уверенно скользит указательным пальцем внутрь и извлекает из груди Уэнздей судорожный вздох, — мне не разобрать слов.       Уэнздей чувствует себя распятой и уязвимой — совершенно новое ощущение щекочет нервные клетки. Шёлковая нить впивается в тонкие запястья. Сердце бьётся в особом ритме, вторит сердцебиению Ксавьера.       Смеясь, он устраивается меж ног Аддамс и награждает ее серией поцелуев — шея, ключицы, грудь. Уэнздей стонет, убеждаясь — его губы знают её нотную грамоту.       Звенит пряжка форменного ремня. Уэнздей понимает, что скоро должно случиться. Страха в её крови ни капли — она хочет сделать это с Ксавьером. Уэнздей станет женщиной в объятиях того, кого жаждет и сердцем, и телом, и разумом. Всё её естество тянется к нему. Так случается лишь однажды — когда звезды сходятся правильным образом. Так, как сейчас.       Что-то твёрдое и горячее касается Уэнздей. Она судорожно вдыхает и напрягается, пытаясь унять инстинктивную дрожь. Страх неизвестности проникает даже в её, казалось бы, решительный разум.       — Слушай мой голос, Уэнздей, — нежно обращается Ксавьер.       Он склоняется над Аддамс и ласково гладит её по щеке. Налитый кровью член упирается в девственный вход, грозя вот-вот скользнуть внутрь. Уэнздей чувствует его жар и плотность, ужасаясь тому, что решилась на эту авантюру без должной подготовки. Нужно было прочесть медицинский справочник или что-то из индийских вед.       — Расслабь ноги, — шепчет Ксавьер, осторожно перемещая ладонь на тонкую шею Аддамс, — и смотри на меня.       Она доверяет и доверяется. На должную подготовку не осталось времени. Нужно просто позволить Торпу вести. Ксавьер накрывает дрожащие губы Уэнздей своими и толкается вперед.       Аддамс вскрикивает — ей кажется, будто в неё вновь вонзили кинжал. Острая боль превращается в тупую пульсирующую уже в следующее мгновение. Ксавьер шипит — Уэнздей случайно укусила его.       — Кровь за кровь? — замерев, хрипло смеётся он.       — Вендетта, — отзывается Уэнздей.       Он не движется, позволяет Аддамс привыкнуть к новому ощущению — правильной заполненности внутри. Если бы она только знала чего ему стоит терпеть её узость и не шевелиться! Уэнздей неосознанно обхватывает его член внутренними мышцами причиняя сладкую пытку. Горячее влажное лоно принимает Ксавьера в тугие объятия, выманивает остатки самообладания и уводит разум куда-то ввысь.       Уэнздей вдруг подаётся вперёд и слизывает каплю крови с мужских губ. Ксавьер улыбается, принимая сигнал к действию, и медленно движется внутри неё.       Мир вокруг исчезает, вселенная сужается до глаз Аддамс. Она стонет, отзывается на ускоряющиеся толчки и обхватывает лицо Ксавьера руками — хочет видеть тьму в его жадных глазах и раствориться в ней.       Уэнздей переполняет сладкая нега. Это похоже на гибель от змеиного яда — жар расходится по всему телу, затмевает рассудок, вынуждает сознание работать иначе. Её мышцы сводит приятной судорогой, а внутренности горят охваченные пожаром. Ксавьер преступно близко, интимно и правильно.       Аддамс переполняют чувства: от восхищения до нежности, от жадности до страсти. Уэнздей никогда ещё не чувствовала столько всего одновременно. Кажется, ещё немного и она расплавится. Стечет по столу, как проклятое мороженое в летний праздничный день.       — Уэнздей, — обращается к ней Ксавьер.       Они дышат в унисон, движутся в одном направлении, стремятся навстречу друг другу. И нет ничего лучше, чем быть с ним одним единым целым. Ладонь Ксавьера скользит от тонкой шеи к плечу. Уэнздей прикрывает глаза, растворяясь в ощущениях. Ее сознание сливается с ритмом толчков и улетает куда-то вверх. Туда, где тьма правит бал, принимая в свои объятия юных любовников.       — Уэнздей! Уэнздей, черт тебя побери, очнись!       Прежде, чем Аддамс понимает где находится из её груди вырывается протяжный стон сожаления. Впервые выныривать из видения ей совсем не хочется.       — Проклятье, — недовольно шипит она, вынуждая себя принять реальность.       — Что случилось? — обеспокоенно спрашивает Ксавьер, помогая доморощенной провидице подняться на ноги и неловко опуститься на стул, — Что ты видела?       — Ничего, — врёт Аддамс, разглядывая лицо пока еще друга, — Я что-нибудь говорила?       Он смотрит на неё тем же взглядом, но пока ещё скромно отводит глаза первым. Уэнздей становится любопытно — что заставит Ксавьера осмелеть?       — Ничего, — врёт Ксавьер и садится у её ног, — как ты себя чувствуешь?       Воспитание не позволяет ему смутить Уэнздей и сказать, что он слышал собственное имя слетевшее с её губ. Торп боится спугнуть Аддамс и выдать, что ее интонация пришлась ему по душе. Когда девушка произносит твое имя так трудно удержаться от глупостей и не поторопить события.       — Уже лучше.       — Хорошо.       Они молчат. Смотрят друг на друга слишком долго. Тишина затягивается, но двое этого не замечают. Ксавьер накрывает руку Уэнздей своей и опирается спиной на ящики с реквизитом. Интересно, что она увидела?       — Наверное, мне уже пора? — тихо спрашивает Аддамс.       — Только, если хочешь.       Уэнздей неловко поднимается на ноги. Ей сложно удержать равновесие — ощущения из видения все еще бурлят в ее организме. Девушка откидывает в сторону мысли о том, что стоит уточнить у сибирских ведьм как правильно возвращаться в реальность, и делает пару шагов вперед.       Ловкость к Аддамс еще не вернулась и прежде, чем Ксавьер успевает ее подхватить, девушка теряет равновесие. В попытке замедлить падение она задевает мольберт с той самой картиной и ткань, прикрывающая изображение, летит вниз.       — Черт, — ругается Уэнздей, подхваченная сильными руками Торпа, — прости.       — Это ты меня прости, — неловко выдыхает он, кивнув на полотно.       Уэнздей поднимает взгляд и встречается со своей угольной копией. Ее нарисованная сестра-близнец, обнаженная и распластанная на столе Ксавьера со стянутыми шелковой нитью руками, улыбается — точь в точь, как в ее видении. Каждая линия повторяет тот самый образ, что явился Аддамс чуть раньше. Она судорожно сглатывает и вопросительно глядит на Ксавьера.       — Я не знаю почему это нарисовал, — тихо оправдывается он, — хотя, если быть честным, нарисовал потому что хотел нарисовать, конечно. Но откуда у меня в голове этот образ я понятия не имею.       — Это довольно красиво, не находишь?       Губы Уэнздей все-таки изгибаются в улыбке. Совсем немного — на самых уголках рта, но Ксавьеру и этого много. Он тихо смеется, не выпуская Аддамс из крепких объятий и отвечает:       — В жизни мне нравится больше.