Ангел

      -Я просто смотрела на луну, однажды ночью, знаешь? И у меня возникла мысль: — Никому не будет дела, если я умру завтра. И это испугало меня, потому что это правда. Она смотрит на Эдди, ее глаза полны слез, когда он просматривает каждый из тридцати шести шрамов на своей левой руке. — Зачем мы здесь, Эдди? — спрашивает она его, мягким и грустным голосом. -Почему я здесь, когда я никому не нужна. Ты хочешь меня или любишь меня?        Она останавливается, чтобы посмотреть на свою забинтованную руку, и на этот раз Эдди не может подобрать слов. Так они сидят на балконе и смотрят на луну, звезды и спутники, пока он молча не обнимает ее маленькое тело, и раны не открываются.        — Я не понимаю, что я сделала не так, Эдди, — плачет она ему опёршись на плечо. -Я не понимаю, как я заслуживаю этого… как я заслуживаю того, чтобы меня называли толстой, глупой и уродливой? Эдди смотрит на нее сверху вниз, на ее заплаканные щеки и красные опухшие глаза. Она качает головой.        — Дорогая, никто не заслуживает такого обращения. Тебя нужно любить и заботиться о тебе, как о цветке.       Он говорит, не зная, как ей помочь: — «Ты не толстый. Или уродливый, или глупый».       «Хотел бы я поверить тебе…»       Она смотрит в его ледяные голубые глаза, и Эдди, к своему отчаянию, понимает, что не может ее спасти. Никто не может и никогда не будет. — - Я имею в виду, что я уже испорчен.       Никто не любит помятый банан. Никто не любит коричневый цвет яблока. Никто не любит сломанного человека.       Эдди хотел бы помочь ей. Он уже пробовал, напоминает он себе. Он спас ее от смерти всего двадцать минут назад, повязка тому доказательство. Но она не хотела этого. Он эгоистично держал ее здесь, запертой в ее земной тюрьме, и заставил ее терпеть еще больше этих негативных чувств.       Чувство вины терзало его разум. Она держится за Эдди, слезы капают на его рубашку.        — Хотела бы я, чтобы кто-то сказал мне эти слова раньше, — сонно говорит она.       «Может быть, я бы не была так чертовски запутана.       — «Я знаю дорогая, — шепчет он, прижимая ее ближе к себе и видя, как ее веки начинают закрываться, а внутри все еще текут непролитые слезы. — Может быть, все бы сложилось иначе. Но мы такие, какие есть, и такими нас сделали другие обстоятельства»       Он замечает, что она уже спит, и тут и там льются случайные слезы. Он целует ее забинтованную руку, унося ее с балкона в постель, мир кажется таким тихим. Такой нерушимый. Так Неповрежденный. Так… Мирный. Эдди сидит на краю кровати, глядя на любимую налитыми кровью глазами.       Его бы жизнь сложилась бы иначе, если бы не отец, не дядя и нерадивая мать. Он мог бы быть нормальным.        Она могла бы быть счастлива, если бы не ее жестокий отец, напуганная мать или ее сверстники. Конечно, они могли бы быть счастливее, в большей безопасности и с гораздо более стабильным мышлением, но встретились бы они когда-нибудь? Сблизились бы они, стали бы друзьями? Эдди знал, что размышляет на тему «а что, если», но было приятно думать, что люди не назовут его убийцей и не посмотрят на него со страхом. Было приятно думать, что у нее не будет так много шрамов, что, возможно, она не будет думать о самоубийстве и что, возможно, она могла бы быть счастливее.       Возможно, что-то происходит по какой-то причине. Возможно, этим вещам суждено было быть. Может быть, убийствам, изнасилованиям и преступлениям суждено произойти. Эдди остановился и разделся для постели, прежде чем скользнуть под одеяло и расслабиться, думая, что, возможно, он проснется и все это окажется сном. Может быть, он проснется, она не будет грустить, а он не будет головорезом. Может быть.