Четырё сезона

Сенку на самом деле было все равно на любые отношения и чувства. Его никогда не интересовали женщины, а тем более мужчины, это ещё не вспоминая того, что он, будь прежний мир все ещё цел, только-только бы закончил школу, хотя, смотря на его широчайшие познания во всем, что касалось науки, его нельзя было охарактиризовать ничем кроме как "гений", а гении, как известно, либо сумашедшие, либо непризнаные, и под вторую категорию Сенку явно не подходил, но несмотря на эту странную закономерность, немного высосаную из пальца, парень не был психопатом без толики эмпатии, наоборот, удивительная доброта ко всем, даже врагам, не вязалась с образом учёного, небезразличного лишь к науке, который Сенку так старательно выстраивал. Быть может, он очень хотел казаться гораздо более жестоким и чёрствым, чем был, и, думается, это была некая попытка закрыться от других. Во всей этой суматохе, что творилась в голове парня, только один человек мог действительно что-то понять, и звали этого человека Ген Асагири — менталист, психолог, шарлатан-экстрасенс, искусный лжец, придерживающийся тактики: "Чтобы обмануть врага, сначала обмани союзника, ну, и себя заодно". У них было много чего общего, хотя со стороны парни могли показаться диаметрально противоположными, например, они оба хотели казаться хуже чем есть на самом деле, но в отличие от Сенку, который таким образом снимал с себя ответственность быть идеальным, Асагири искренне хотелось играть роль плохого парня, также он поддерживал образ, как он сам говорил, "поверхностного человека", на деле же это было не больше чем простая манипуляция, которая нацелена на то, чтобы расслабить собеседника, и вытянуть из него побольше нужных сведений. Ген хотел, чтобы в его словах всегда видели двойной подвох, чтобы взгляды, устремленные на него, казались недоверчивыми и осмотрительными, ему нравилось играть роль двойного агента, и вспоминая о том, как он показался перед Цукасой, без слов заявляя о своём предательстве, он чувствовал ликование, подлинное и ни с чем не сравнимое, но Сенку видел суть Асагири, он доверял ему без задней мысли, и при этом искренние слова верности, которые Ген говорил в попытке сбить с толку, учёного, казалось, нисколько не заботили. Даже слова, что он решил предать Цукасу уже тогда, как только увидел вырезанные на дереве цифры, насколько бы глупо это ни было, не тронули души Сенку, скорее всего потому, что на самом деле он сразу понял — Асагири уже принял его сторону, но как настоящий шарлатан, должен был получить как можно больше выгоды, потому и набивал себе цену, и Сенку, из прихоти, решил подыграть, в этой странной игре "заставь меня выбрать тебя". Все их отношения строились как-то странно, неправильно, как для Асагири, который с лёгкостью читал людей, в том числе Сенку, так и для самого учёного, который вот просто так доверял менталисту. Между ними всегда образовывалась метафорическая стена толщиной в несколько метров, и как то бывает у людей, они не могли говорить через эту преграду искренне, но, внезапно, стена оказалась не из обсидиана, и даже не из газобетона, а из стекла, но, увы, разбить его все равно не представлялось возможным, только, через эту стену было видно все, и достаточно медленно-медленно выцарапывать на её поверхности буквы, что бы спустя несколько дней преобразовать эти царапины в целостное предложение. И каждый царапал что-то свое, пока штрихи накладывались друг на друга, пока смыслы менялись и текли в никуда, до тех пор, пока они не понимали, куда весь этот молчаливый диалог приведёт. Мягкие перепалки скрывали давно мёртвую правду, которую, похоже, заботливо кремировали, и оттого она не пахла гнилью, не казался отталкивающим её вид, и, ведь, действительно, словно пепел она незаметно кружилась в воздухе, никому не нужная, а за ней пряталось кое-что гораздо хуже, и страшнее, что-то, что могло сожрать их целиком за один укус. И эти взгляды, мимолетные, но полные тоски, и скрытой страсти, они цеплялись друг за друга, словно не было больше в мире ничего нужнее, ничего надёжнее, словно глаза хотели, а руки не могли позволить. И эти пару метров отделяли их друг от друга всегда, не позволяя даже изредка коснуться, ведь, казалось, стоит лишь мизинцу, как лепестку, проскользившему над гладью воды, так же легко коснуться чужой руки, и натянутая на шее петля, сама скинет тебя со стула, потянет вверх, а затем, твоя душа отправиться в ад, неизбежно и неумолимо, а хуже всего этого было презрение в дорогих сердцу глазах. Они не заметили как загнали себя в угол. Сенку плевать на отношения, так он себе говорил всегда, а тут, внезапно, на горизонте маячит хитрый лис, видимо, отрезавший себе лишние восемь хвостов, что бы казаться обычным, и так легко овладевает всем вниманием учёного, который впервые испытывает нечто подобное, три-два года разницы должны были бы сделать свое дело, и Асагири под их влиянием стоило оказаться рациональнее Сенку, но, в итоге, он вёл себя ещё глупее, ведь, тоже никогда в жизни ещё не испытывал любовь ни к чему кроме денег. Но их проблемы и отношения всегда задвигались ими же на задний план, как сейчас, ведь, маленькая проворная девочка Суйка, так полюбившияся каждому кто был с ней знаком, снова бежала туда помогать, где хоть чем-то могла быть полезна, не взирая на опасность, а в итоге свалилась в пруд, да и не страшно, было бы, но на дворе зима, нещадный снегопад, а лёд оказался слишком тонким, и приняв такую своеобразную ванну, девочка тяжело заболела, а Сенку тут же бросился её осматривать. Бурча себе под нос сотню неизвестных другим терминов, он постановил, что дело серьёзное, и грозит осложнениями, если сейчас не начать лечение, то можно сразу начинать делать гроб, а никого такой результат не устраивал. Взяв с собой небольшую группу, Сенку отправился на поиски необходимых ингредиентов, а задача эта была сложной и рискованной для жизни — путь предстоит долгий, а ночью зима показывает свое настоящее обличие, обнажая белые клыки, мучая странников холодом и голодом до самой смерти, но медлить было нельзя. Асагири не хотел идти, он не силен и не умен, хорош только там, где нужно торговаться, толку от него в этом холодном зимнем лесу? Убеждал себя этими словами раз за разом, но стоило только подумать, что с Сенку что-то случиться, что ученый не вернёться — сердце сжималось, и, будто наполняясь бензином, возгорало изнутри, обжигало каждую вену и мучительно затягивалось снова и снова, ну не мог он терпеть это беспокойство. Погода плевать хотела на их нужды, а потому, они попали в снежную бурю, и Сенку, брезгуя, все же схватил Асагири за руку, что помогло им вдвоем не разделиться, но не потребовалось много времени, чтобы отбиться от остальных. К счастью, эти двое нашли небольшую пещеру, о которой Ишигами был осведомлён, и решили переждать в ней снегопад, оставалось только молиться, что бы никто из остальной группы не погиб, но ученый не верил в бога, потому, заранее на такой случай раздал указания. Словно два маленьких слепых котёнка, они забились по углам, в надежде выжить, и унять дрожь, что проходила по всему телу, но как-то все вышло, внезапно и нелепо, и два котёнка лежали, скрутившись в один клубок, в попытке согреться холодной зимней ночью, против воли, они вцепились в друг друга, и Ген растаял, мозг его поплыл, а в тех местах где его обхвативали руки Сенку, где ноги их переплетались, готовые запутаться в узел, там, чужие прикосновения обжигали сильнее любого пламени, и толстые слои одежды не могли скрыть дрожь, что била уже вовсе не от холода. Ученый уснул, или, скорее всего, сделал вид, демонстративно закрыв глаза и укутавшись в собственную куртку. Лица их разделяли несколько сантиметров, и сейчас Ген чувствовал дыхание Сенку, которое, по сравнению с воздухом, ощущалось как раскаленная лава, и менталист мог поклясться, что ни в один день его жизни, ему не было так же тепло как сейчас. Каждый раз вздохи опаляли всю кожу его лица, разливаясь приятным теплом и на душе, правду говорил Сенку, любовь — причина самых нелогичных вещей. И то, что Асагири сделал, логики под собой имело немного. Хоп, и не потребовалось даже секунды, чтобы соединить их губы. Это было так просто, так отрезвляюще, что Ген даже не до конца понял, правда ли он не сошёл с ума? Потрескавшиеся сухие губы для него оказались самым желанным десертом, и воспользовавшись простой логикой: "если он притворяется, то сделает вид, что ничего не случилось, а если нет, то просто не узнает", он ещё несколько секунд перед тем как поддаться соблазну не мог сдвинуться ни на миллиметр, словно какая-то невидимая сила его держала, "быть может, это была совесть?" — подумал менталист, но эта идея показалась ему такой же бредовой, как и его чувства к Сенку. Просто нелепо, чтобы у такого человека ещё остались хоть крохи совести.   К утру буря заметно ослабла, и пробираясь сквозь снег, они всё-таки нашли своих товарищей, а вместе с тем и целебные растения. За все это время Ген успел пожалеть о том мимолетном поцелуе тысячу раз, и все кому не лень подмечали его странное поведение, а для парня, который специализируется на обмане других, и сокрытии своих настоящих эмоций, это значило, что сейчас его состояние было действительно никчёмным. Но в тоже время худший кошмар стал самой сладкой мечтой. Теперь он грезил той ночью каждую секунду, дорожа этими воспоминаниями словно сокровищем, и в то же время проклиная свою слабость. А Сенку не мог понять зачем, когда речь заходила о поведении других людей у него часто появлялся подобный вопрос, но, со временем, он привык, что многие действуют нелогично, и даже перестал за это на них злиться, ведь, зачем? И вот, теперь он снова задавал этот вопрос. Асагири хорошо знал ученого, а, потому, его предположение оказалось верным, и Сенку лишь притворился, что спит, не желая, что бы его донимали глупыми разговорами, а тем более, соревноваться в гляделках, сколько же удивления ученый испытал, когда губ коснулось что-то мягкое, и даже не сразу смог осознать, что же это творится, но легко подавил шок, не позволив даже одному мускулу на лице дрогнуть. В голове крутился, словно заведенный волчок, вопрос: "Зачем он сделал это?", и сколько бы Сенку не повторял себе, что отвечать на бессмысленные вопросы бессмысленно(с чем, в принципе, сложно поспорить), все равно не мог выкинуть это из головы, и за что бы он ни брался, все выходило криво-косо, то отвлечеться и не те ингредиенты смешает, то, по неосторожности, разобьёт какую-то важную баночку(хорошо, что не со смертельным ядом), а, иногда, меж его бесконечного бормотания о науке, появлялись упоминания Асагири, внезапно, нелепо, и совсем не вязались в те формулы и примеры, что были упомянуты до этого, а бедный Хром, что всегда старательно вслушивался в объяснения своего учителя(а иногда, даже что-то понимал), сбивался окончательно, не в силах найти ту нить, которая привела их к менталисту. Самое бессмысленное крылось в том, что ничего не менялось, они оба были поглощены своими чувствами, не желая при этом даже думать о взаимности, и если Ген хотя бы признался себе, то вот Сенку продолжал ходить вокруг да около, придумывая любые объяснения своим эмоциям и чувствам, которые с правдой общего ничего не имели. И длились эти прятки от себя аж до лета. Зима давно позади и теперь вместо всепоглощающего холода их мучила жара. Ожоги, однако, не казались приятнее обморожения. Хром, Сенку, Суйка, а так же привязавшиеся к ним Ген и Кохаку, отправились на поиски золота, точнее, Сенку собирался проверить, правда ли в речке найдеться мягкий метал, ведь до этого Хром обнаружил небольшое его количество. — Жарища — заныл Ген. — Тебя идти никто не заставлял, надо было дома оставаться — сухо отрезал Сенку, и то ли атмосфера стала какой-то сухой и черствой, то ли это был просто воздух. Каждый раз, стоило Гену что-то сказать, спросить, в ответ прилетал жестокий комментарий, который, пусть и был всего лишь неумением Сенку показывать свои искренние чувства(как Ген предполагал), все ровно задевал какие-то струнки души. — Что же это ты, заботишься обо мне? — плавно скользнули слова с губ Асагири, но как бы красиво не звучал его игривый голос, суть предложения была в том, что бы задеть или обидеть, но в итоге, эти слова лишь зацепили потаенное чувство влюблённости Сенку, который в ответ просто тихо хмыкнул, не находя в себе слов оправдаться, ведь, если задуматься, это и правда было так, уже на протяжении нескольких часов ученый ненароком беспокоился, не словит ли солнечный удар этот нежный цветочек, не подвернёт ли ногу, не пораниться ли, и право слово, уж лучше бы сидел в своём уютном доме, да не отвлекал, ученый даже был готов изобрести какой нибудь примитивный вентилятор, дабы избавиться от наедоедливого беспокойства, которое, казалось, вот-вот перерастет во что-то клиническое. Стоило только на горизонте заблестеть речке, такой желанной в подобную погоду, как Хром ожил, ускоряясь навстречу прохладной воде, много времени не потребовалось, что бы группа его догнала, застав за купанием, закинув голову, лёжа на спине, он блаженно нежился в воде, которой было совсем немного, где-то по грудь Сенку. Хром тут же начал зазывать и остальных искупаться, и ученому эта идея тоже понравилась, в том контексте, что это поможет охладиться остальным, но он бы точно туда не полез, брезгуя выйграть в свой организм какой нибудь холерный вибриоон, а такой подарочек ему точно был ненужен. Суйка уже успела последовать примеру Хрома, пробавляясь поиском интересных камушков, и Кохаку, как бы шуточно, подтолкнула Сенку в спину, желая, что бы он присоединился, однако, она совсем забыла, что ученый был плохо сложен физичеки, потому, подобно лёгкому перышку, не в силах противостоять толчку, плюхнулся прямо в воду, целиком окунувшись. Он тут же резко вынырнул(точнее сказать, просто встал, но количество воды позволило даже так плечам показаться по над холодной гладью), как-то не очень грубо ругаясь. Волосы, прежде не поддающиеся гравитации, осели, приняв более естественный вид, и стали темнее на пару тонов, одежда, явно не подходящая для купания, облепила Сенку, и, Господи, как же это было красиво. И, пусть, Ученый не был миловидной девушкой, и сцена эта, вовсе не походила на обычные фантазии Гена, о жарком лете, где в его компании нежаться красавицы всех сортов, одетые в откровенные бикини, но все же, компания Сенку казалась куда более желанной, Асагири не мог сказать, почему вид этого парня с лёгкостью уничтожал почти все его самообладание мнимого психолога за пару секунд, трудно описать это чувство, что напоминало взрыв, мощный, резкий и всепоглощающий, затягивающий в круговорот неизбежного, а чем больше воздерживаешься от желаний, тем больше хочется, сразу вспомнился тот день, те сухие, тонкие, безвольные губы, и Асагири был уверен, что это магия, и его коварно загипнотизировали, хотя был осведомленным шарлатаном в этом деле, но как, просите, ещё объяснить неестественные чувства, которые похожи были на бред, на безумие, но никак не на любовь? Они встретились взглядами и застыли, в глаза Сенку бросились приоткрытые, почти что в изумлении, губы Асагири, и резкое желание поманить, прильнуть к ним, затащить с собой в прохладную водную гладь, напоминали собой детское любопытство, и не на шутку пугали. В голове Сенку появилась мысль: "если бы мы были тут одни, то...", то что? Перед глазами разворачивались красочные картинки, сценарии, такие интересные и захватывающие, что голова Сенку начала греться, чувствуя, как от мочек его ушей румянец перебираеться к щекам, он резко окунулся в воду снова, разрывая затянувшийся зрительный контакт, и на вопрос друзей: "что случилось?", ответил лишь кратким: "кажется, я перегрелся", которое было гораздо более честным, чем казалось. Ишигами знал коварно спрятанную правду, но не мог принять и понять, а сейчас, Асагири, словно с ноги вышиб дверь его подсознания, позволяя заглянуть внутрь, и одной маленькой фантазии хватило, что бы перевернуть все с ног на голову. Стоит пояснить, что к геям Сенку не испытывал ненависти, пожалуй, он жил с убеждением: "мне все равно, пока это меня не трогает", ведь испытывал некоторое отвращение, только теперь все подругому, ведь как же так, ему нравиться парень? На лице Сенку отразилось презрение, и он скривился так, как если бы пытался съесть лимон, эта гримаса была почти мимолетной, но Ген не отводил своего взгляда, а, потому, заметил её до того как Сенку успел подавить, заменив спокойным и сдержанным выражением лица. Это поразило менталиста в самое сердце, ведь, что могло вызвать такую реакцию как не его пристальный взгляд? А больше идей и не появилось, оставалось одно объяснение — Сенку точно все знал, и на секунду, Асагири почувствовал себя голым, беспомощным трусом, и эта мимолетная гримасса оказалась самой страшной и пугающей вещью, которую ему доводилось переживать, в голове, внезапно, всплыла идея, будто Сенку, каждый раз потому огрызался, или грубил — ему было противно. Руки Асагири поддались внезапному тремору, и, благо, спрятать дрожащие пальцы под длинными рукавами удалось, пот, прошедшийся потоком по спине слился с тем, что был вызван усталостью от долгого пути, и пусть он был напуган, словно маленький загнаный зверек, которого поразили стрелой в самое сердце, держался на ногах ровно, натягивая улыбку, нервную, и неискреннюю, а Сенку занят другим делом, чтобы заметить что-то странное в поведении менталиста, а именно: порицанием себя. Почему-то, его чувства сейчас были схожи с родительскими, словно ребенок, так тщательно им воспитанный, вышел каким-то кривым и неправильным. Разочарование, злость, а что ещё можно было испытывать в такой ситуации? Он выдумал себе образ и старательно ему следовал, тщательно подходя к критериям, а теперь, оказалось, что он гей, и исправить это вряд-ли возможно. Стыдно было в первую очередь перед собой, вина давила на голову, даже на какую-то малую толику секунды сердце его почернело от ненависти, и плавно текущая прохладная вода, вмиг превратилась в острые шипы, взгляды окружающих тоже приобрели какой-то новый смысл, а палящее солнце словно хотело выжечь его дотла... Небо стало землёй, а земля стала солнцем, и казалось, вся истина которая закреплена была в голове Сенку больше не имела ничего общего с реальностью, и он не мог отделаться от странного ощущения, действительно ли он это он? Тот день изменил все, но на его месте мог оказаться любой другой — рано или поздно пришлось бы признаться себе в своих чувствах. Теперь, все взаимодействие парней стало неловким и приобрело какой-то странный контекст. Внезапно, Сенку осознал, что все это время их общение было каким-то двусмысленным, и теперь, когда он начал держать дистанцию, чуть ли не каждый знакомый спрашивал, не поссорились ли они, а ученый лишь задавался вопросом: "Я, что, настолько понятный?". Недолго им удавалось избегать друг друга — до осени. Пожелтевшие листья, в перемешку с ярко красными, усыпали тропинки, которые, под влиянием многочисленных дождей, из твердой земли превратились в мягко-вязкую грязь, напоминающую состоянее Гена, по его собственным ощущениям, который умудрился подхватить простуду, попав под ливень, он точно так же расплывался на глазах, и этот его небольшой вирус не на шутку обеспокоил Сенку, хотя, чего греха таить, все, что было связано с Асагири его интересовало или беспокоило, однако проблема была в том, что над их небольшым городком нависла угроза пандемии, а бороться с этим хотелось в последнюю очередь, потому, недолго думая, пришлось запереть Гена в доме Сенку. Почему там? А потому что домик из себя больше напоминал лабораторию, где найдутся любые ингредиенты, и естественно, единственный кто мог что-то в медицине смыслить должен был оставаться рядом с больным, а значит, на карантин посадили уже не только Гена но и Сенку вместе с ним — нужно было убедиться, что менталист выздоровеет, однако, с каждым днем ему будто становилось хуже. Ишигами поджал губы, сидя прямо перед импровизированной кроватью Асагири, к сожалению, градусник он изобретать не стал, во первых — требует очень много времени, во вторых — опасно, да и в третьих, не было у них ртути, а потому, немного покривившись, он наклонился ко лбу, прислоняясь своими губами. Делал он это так аккуратно и бережно, словно занимался чем-то незаконным, или постыдным. Лоб Асагири мгновенно обжег Сенку губы, так, что даже через пару секунд, когда он уже отстранился, все ещё чувствовал чужое тепло, пробирающееся, казалось, под саму кожу. — Ты как? — Хреново, — честно ответил Ген, что было немного необычно, но в тот момент его мозг соображал то ли на половину, то ли на треть от своих возможностей. Температура, похоже, росла, и от этого тело кидало то в горящее пекло, то в ледяную воду. — Потерпи, я попробую что-то сделать, — голос обнадеживал — ну это же Сенку, он обязательно что нибудь придумает, и на момент, Гену ужасно захотелось схватить парня за рукав, потянуть к себе в объятия и согреться, вдыхать почти родной аромат сплавов, трав, всю ночь, весь день, не выпуская ни на секунду, захотелось остановить Сенку, который вот вот собирался встать, что бы выйти из комнаты, попросить остаться, но право, кто он такой, что бы об этом просить? Заслуживает ли он хоть каплю гениальности Сенку, его внимания, не говоря уже о любви? Ген не мог позволить себе даже мечтать о взаимности, рука его, что до этого мечтательно потянулась вслед за учёным, непроизвольно одернулась, вернувшись под тёплую шкурку животного. Вот уж правда, не стоит путать фантастику с реальностью, он, как "фокусник" должен знать разницу и без напоминаний. Лёгкая паутинка надежды то и дело медленно оплетала его разум, но одного неверного движения хватало, чтобы она порвалась. Любил ли себя Асагири? Вопрос сложный, но точно можно было сказать, что его обуревало чувство всепоглощающей ничтожности и уверенность в том, что он ничего не заслужил. В его душе осело какое-то мазохисткое желание быть оскорбленным Сенку, быть может, если любимый человек назовет его низменной тварью, эти чувства наконец-то смогут рассыпаться в пыль, но вместо этого ученый просто его избегал, уж лучше оскорбления и открытая агрессия, правда, он скучал по тому времени когда Сенку грубил, хотя раньше это его задевало — все познаётся в сравнении. Откуда ему было знать, что гений науки просто не мог сдержать краснеющих щёк, то ли от стеснения, то ли от стыда, хотя, чем отличаются эти чувства сказать бы вряд-ли мог. Сенку вернулся, когда? Точно сказать было сложно, разум Асагири, что находился в тумане, давно уже потерял счёт времени, ведь, секунда могла тянуться бесконечно долго, а дни, наоборот, пролетать словно мгновение. В руках у Сенку была микстура, пахнущая лекарством, он сел рядом с Асагири, пока голова больного кружилась и противно пульсировала. — Открой рот и немного запрокинь голову, — Потребовал Ишигами, и Ген даже на секунду не задумавшись выполнил просьбу, лишь когда в его рот попала ужасно горькая житкость, он начал кашлять, тут же одернув голову, менталист прикрыл рот рукой, словно боялся, что ученый собирается силой впихнуть ему эту гадость. Вкус был незабываемо плох. — Решил отравить меня, Сенку? — Прохрипел Асагири — Тц, не вредничай, ты не ребёнок. — Я старше тебя, почему же ты меня отчитываешь? — Раз старше — то веди себя соответственно, оно, конечно, немного горькое, но можешь и потерпеть. — Асагири вздохнул, тяжело и бессильно, ну почему, тот кого он полюбил именно такой? — Прости меня, пожалуйста, Сенку, — Должно быть, эти слова нужно было сказать раньше. Гораздо раньше, но, казалось, он бы просто не смог если бы не затуманенный разум, разбился бы словно хрустальный шарик для гаданий. Последний раз приносил искренне извинения ещё в детстве, когда мать ругала, с тех пор ему было жаль за огромное множество вещей, однако, он не мог произнисти те слова — его маски мешали ему. Когда дело касалось Сенку... Все было иначе. Не важно где, не важно как, никакие уловки не могли запутать его. Это была связь которую трудно было недооценить, наверное, ученый понимал Асагири иногда гораздо лучше чем себя самого. — За что? — тихо спросил ученый, словно на самом деле не хотел спрашивать, а тем более, слышать ответ. — Ты же знаешь, мне не стоило, тогда... В пещере. — Укол боли пронзил сердце Сенку, откуда, зачем? Многие вещи в его поведении стали другими, непонятными, многие чувства, что он никогда не испытывал ворвались в его жизнь, и виной всему хитрый лис, что раненый лежал перед ним и просил прощения, за то, что подарил ему все эти чувства. — Почему ты просишь прощения? — Потому что это отвратительно. — Да, думаю, ты прав, — Сенку резким движением руки повернул лицо больного к себе, болезненно нажимая на его щеки, что бы пациент открыл "пасть", не долго думая он влил лекарство в свой собственный рот, а затем слился с Асагири в поцелуе. Звук разбитого стекла отозвался отовсюду, должно быть, это была колба, которую Сенку ненароком уронил, однако, в тот момент менталисту показалось, что с таким звуком разбилась та самая стена, что отделяла их друг от друга, на деле она оказалась гораздо менее прочной, чем виделось изначально, и одного поцелуя стало достаточно, что бы развеять все подозрения. Горько, мерзко, но в то же время, сейчас, Асагири ни за что бы не отказался от странной смеси трав, в бреду, он даже не понимал происходит ли это на самом деле, но он вцепился в чужие губы словно в последний шанс на спасение, что, было не далеко от истины, лекарство все таки было скорее всего действительно важной частью его выздоровления. Через пару секунд Сенку отстранился, хватая ртом воздух. — Не так уж и мерзко, — немного скривился ученый. — Ну, когда ты делаешь это так, вкус становиться менее неприятным. — Я не говорил о лекарстве. — Асагири расплылся в довольной улыбке, он знал, что последующие поцелуи будут гараздо слаще, чем этот.