льдинка

у Святы кожа ледяная и местами буграми побелевших шрамов покрылась — Камал целует их все, а после длинными пальцами касается бледноватых, нежных сосков. он — воплощения живых и смелых, огненный мальчик до самых шоколадных глаз и тёмных волос в свете единственной лампы. Святослава раскинута по кровати, щёки горят как январский румянец, а волосы спутались и осторожно свились в бесконечные волны — реки соединились и не спутались, не слились, чётко вычерчивая границы. границы, как острые ключицы и едва заметные рёбра. границы. везде есть границы. у Святы много шрамов — Камал целует их все, а после касается губами и клитора, вылизывая девчонку полностью под низковатые стоны. не останавливается, смотрит из-под чернильных ресниц на прикрытые в оргазме глаза и тонкие распахнутые губы. Святославу, как её город, открывать надо постепенно, слоями, так, чтобы порядок не нарушить. Святослава, как Нижний Новгород, раскрывается с каждой сорваной в страсте бумажкой всё больше и вот уже россыпь звёзд на лодыжке — пережиток болезненных девяностых, на них внимание не заостряет никто, и едва заметный ожог на ступне. и вот уже голубые глаза хочется не вырвать, чтобы не смотрела,не прожигала своим льдистым отчуждением и холодным-холодным, молчаливым презрением, а простого и до усмешки сквозь закрытые губы глупого — утонуть. он уже тонул в голубых глазах, правда, те напоминали небо и васильковое поле, по которому надо бежать босиком как в последний раз. небо предпочло Камалу болотистую грозу с манерным поведением под абсолютной ненавистью и кудрями по уши. Камал грозу не винит — без него не он бы не заметил бледные снежинки, едва заметные улыбки и интерес. Камал старается не задумываться о том, что он к ним перегорел. что ему безразличны глубокие когда-то глаза, что тонуть в них сейчас — просто попыться утопиться от горя осознание того, куда его - их - заводит зилантова ложь. Свята не глупая, Свята всё знает. Камал вводит в Святославу один палец до сиплого вздоха и останавливается, шутливо-беспокойно улыбаясь. — минем нурым — громко, настолько, чтобы до оглушённой от возбуждения головы дошло, но мягко, так, чтобы не напугать не дай бог, хотя ты не напугается - другого складу. — я могу продолжить? — да. — тихо и через десяток секунд, смотря своими светлыми-светлыми глазами не в глаза — в саму прожённую душу, туша боль воспоминаний одной лишь прохладной ладонью. зарождая болезненное чувство где-то под грудью, будто воткнул кинжал и крутят-крутят-крутят.. Камал улыбается и целует её в губы. — мин сине яратам. — сцеловывают холодные губы, химозный привкус арбуза от гигиенички застревает на языке. сердце заполошмя бьётся где-то в районе кишечника, ударами отдаёт по всему телу. фраза - нарушение границ, убийство всех фантазий и надежд как смерть убеждённости "она не догадается".Камал лишь позволяет себе улыбнуться в поцелуй и думает, что ещё немного, и татарский можно будет объявлять вторым языком нижегородской области. заветное "мин дә" так и не звучит.