я бы никогда не любил

... у никиты снова тишина, снова один, снова куча вопросов, от которых внутри до тошноты ужасно становиться. у стёпы снова куча людей вокруг, но ощущение, будто он совсем один, никуда не уходит; снова попытки заткнуть пустоту сексом с кем попало под веществами и снова эти кофты с длинными рукавами, бинты и пластыри, от одного взгляда на которые уже тошнит. но у обоих что-то общее есть, у обоих все мысли сводятся к одному. у обоих в голове мысли о том, что с ним было бы лучше, с ним было бы не так. у обоих постоянно в диалогах имена друг друга проскакивают. никита пытается. пытается дозвониться, поговорить, встретиться. хоть как-нибудь, через общих знакомых, через все социальные сети, но все тщетно. стёпа еще больше закрылся, ещё дальше и глубже в себя ушёл, совсем потерявшись. стёпе, кажется, плевать, потому что полностью существование человека и все его попытки наладить контакт игнорировать можно только если совсем нет чувств, но у дунаевского свои методы. самый любимый — номер в рандомном отеле, несколько шлюх, пара граммов порошка и лезвие новое под чехлом телефона, ибо старое уже затупилось. это только на время помогает, пока наркотики действуют на организм. потом новые срывы, новые истерики и новые наплывы мыслей, от которых себя так сильно убить хочется. не физически, нет, слишком страшно. хочется остановить эти вечные страдания и мысли, не дающие спокойно жить. невозможно нормально жить, да даже существовать, когда внутри всё дерёт, царапает и рвёт абсолютно всё время, а сделать ты с этим ничего не можешь, потому что боишься. боишься чувств: боишься их показать, боишься реакции, ответственности за свои действия; боишься, что придётся за слова свои отвечать. стёпа так не умеет. он знает только как убегать от проблем к наркотикам, селфхарму и девочкам с модельной внешностью. всё. по-другому он не умеет. никак. степа все видит. и вроде тоже хочется. тоже хочется разобраться, поговорить и рассказать всё, что в сердце накопилось, но что-то внутри кричит, что не нужно открываться, не нужно разговаривать, нужно всё это куда-то поглубже запихнуть. глубже, чем раньше, даже если для этого ребра придётся сломать. больно будет только сначала, потом станет легче — внутренний голос кричит. невыносимо. невыносимо тесно и неприятно в своем же теле, хочется убежать, скрыться от своих же мыслей, съедающих изнутри, но это невозможно. никита рукой в волосы лезет — ужасно, мерзко, противно, так он делал. это, наверное, и привело в чувства, заставив вот так просто уйти. хочется довериться, но это просто невозможно, когда всё о прошлом напоминает. стёпа постоянно на квартирах у кого-то зависает, на совершенно разных адресах, пытается скрыться от никиты, пытается сбежать, но везде одно и тоже. «с тобой никита поговорить хочет, спрашивает, где ты» — и так каждый раз. раздражает. «хватит его игнорить, поговори ты уже с ним» — каждый ебаный раз. невыносимо. еще чуть-чуть и, кажется, всё. стёпа взорвется, наконец выпустив все, что внутри, наружу. это лишь вопрос времени. так долго держаться невозможно. ещё чуть-чуть, и никита сломает все замки и доберется до сердца, что ещё хоть какие-то признаки жизни подаёт. ещё стучит. слабо, но стучит. поляков знает. чуть-чуть. и это правда. ещё чуть-чуть и никита посреди ночи едет по адресу, указанному в сообщении от кого-то из знакомых. ещё чуть-чуть и никита заходит в квартиру незнакомую, аккуратно закрывая дверь за собой и тихо повторяя имя парня. еще чуть-чуть, и вот он. но это уже не тот стёпа, который прижимался к груди, руки в замок сцеплял и целовал осторожно. теперь это стёпа, который агрессивно жестикулирует и почти кричит, из раза в раз повторяя, что «это ошибка какая-то, мы слишком разные»; у которого радужка почти полностью за зрачком черным скрылась, а на столе рядом разложился целый магазин: от аптеки до скрученных купюр. — хватит, это неправильно. так нельзя, понимаешь? стёпа с силой плечи парня сжимает и трясёт, будто пытаясь в себя привести. все эмоции, что до этого внутри были, в агрессию переросли, которая по всему телу словно лава разливается, а сам он — вулкан, который только что взорвался. это всё злит ужасно. вообще всё: сам дунаевский, никита, эта квартира, наркотики, вещи, оставшиеся от девушек, что в спешке уходили. внутри горит всё, невыносимо. — успокойся, пожалуйста, мне тоже больно — никита руку на своём плече находит и поглаживает большим пальцем осторожно, — нам просто нужно поговорить. теперь внутри не лава, а лёд. огромная глыба льда, которую не растопить и не расколоть ничем. агрессии уже совсем нет, ни капли. парень убирает руки от полякова, чуть толкнув его напоследок. — нет, мне похуй. серьёзно. перестань думать, что это для меня что-то значит. но никита видит, что глаза напротив начинают блестеть, а нижняя губа предательски подрагивает, показывая, что заморожено ещё не всё. сердце ещё стучит, ещё греет, главное подход правильный найти. и снова руки в замке, снова эти поглаживания, от которых так странно-неприятно становится. трезвому стёпе не нравится. но такой стёпа плавится, глаза щурит и часто моргает, когда очередная волна слёз на глаза наплывает. внутри что-то сильно сжимается, больно. хочется опять убежать, но в этот раз бежать некуда. его загнали в угол, поймали в ловушку, и теперь он не может не открыться. он должен. — ты бы знал, насколько мне не поебать, — дунаевский головой мотает из стороны в сторону, прямо в глаза смотрит, пока поляков медленно рукавом вытирает с его лица слёзы и убирает волосы с глаз, заправляя их за ухо, — зачем ты это делаешь? — ты мне нравишься, стёп, правда, — чувствует, что парень начинает дрожать, — я тебя люблю. и младший хочет ответить, но не может. он вроде открывает рот, но ни звука издать не получается, как в самых страшных кошмарах. грудь высоко вздымается от тяжёлого дыхания, воздуха не хватает категорически, особенно тогда, когда уже никита начинает действовать. обеими руками притягивает стёпу к себе и в поцелуй вовлекает. страшно. страшно осознавать, что всё это происходит в реальности, что поляков сам к губам чужим льнёт, целуя жадно, но со всей нежностью, которая только в нем была, и что стёпа не отталкивает, а лишь аккуратно обвивает руками чужой торс. страшно снова довериться, снова на те же грабли наступить. но совсем не страшно, когда никита осторожно целует, прижимаясь к нему всем телом. когда понимаешь, что взаимно всё, что правда любят. и никита прав был: нужно было лишь подход найти, чтоб растопить лёд. дунаевский словно сам плавится каждый раз, когда его губ чужие касаются. он медленно растекается по комнате, хватаясь за парня, дабы не растечься полностью. поляков — единственный его шанс снова вернуться к нормальной жизни. только он может показать, что такое настоящая любовь и забота. единственный шанс снова довериться, снова открыться кому-то. и вроде так хочется углубить поцелуй, но сейчас это явно было бы лишним. сейчас в самый раз просто нежно переминать губы стёпы, одной рукой гладя щеку, а другой аккуратно перебирая кудрявые волосы. останавливаться совсем не было желания, но перебарщивать и растягивать все слишком надолго тоже было нельзя. никита наконец отлипает от чужих губ и руки на спину стёпы перемещает, также прижимая к себе. парень сейчас словно самый настоящий кот. он головой куда-то в шею полякова зарывается, тихо хныча и говоря обо всех чувствах, что накопились внутри за такое долгое время. стёпа бы никогда не любил и забыл навсегда это слово, но это невозможно, пока никита прижимается к нему всем телом. очень хорошо слышно сердцебиение двоих, словно они сейчас сливаются во что-то единое. один воздух в лёгких, одни мягкие, нежные прикосновения. кожа к коже, душа к душе. глаза прикрыты, ведь страшно подумать, что это всё нереально. что стоит парням глаза открыть, как всё мгновенно окраситься в серые тона и снова начнётся эта жалкая жизнь, где нет своего собственного солнца. все хорошо. теперь все хорошо.