Василёк

Глухой звук шагов разносился эхом по пустому коридору. Он шёл то медленно, еле передвигая ноги, то переходил на бег, но не пробежав и несколько секунд, снова переходит на быстрый шаг, при этом припадая к одной стене, к то другой. Наконец он добрался до университетского туалета, собрав последние силы, он зашёл в него, тут же падая, как только дверь за ним закрылась. Он бы уже поцеловал грязный пол, который такое чувство никогда не мыли, но успел опереться на раковину, у который был отломлен небольшой кусочек. Включив воду, пахнувшей какой-то гнилью, парень сполоснул лицо. А после его вырвало. Ци Жун сегодня ничего не ел, так что в раковине был лишь желудочный сок, слюна и кровь. Железный привкус, ставший уже родным, снова осел на языке, не давая позабывать чьё это безобразие сейчас стекает в канализацию вместе с водой. Вытерев губы рукавом ядовито-зелёной толстовки, бестия отошёл к другой стене и скатился вниз. Просидев так несколько минут, дожидаясь пока зрение придёт в норму, а голосовыми связками снова можно будет пользоваться, он рассмеялся, хватаясь за живот, а после разразился отборным матом. Успокоившись, он вновь облокотился об стену, надеясь слиться с ней. Но к сожалению резкий приступ кашля вывел его из мечты об спокойствии, заставив в этот раз согнуться не от смеха. Вместе с кровью вышло и пара бутонов васильков. Отвратительные цветы, хотя все цветы были отвратительные, но эти особенно, и цвет столь мерзкий, что хотелось лишь блевать. Только подумав об этом, Ци Жун тут же пожалел, так как его снова вырвало, но в этот раз на пол. — Ебаный пёс Хуа Чэн. — Руки дрожали, будто лихорадка захватила его тело, но даже так он достал из кармана джинс маленький зип-пакетик. — Чтобы ты сдох, чтоб твои же псы собраты разорвали тебя на мелкие кусочки и съели. Хотя это была бы слишком простая смерть для такого отродья, как ты. — Он поднял глаза, в которых плескалось море ненависти и презрения. К сожалению этот взгляд получил неназванный ублюдок, а ни в чем не повинная стена. Сплюнув на пол в темно-бордовую смесь, зелёная бестия открыл пакетик и высыпал все содержимое в рот. Наконец она отступила, давая долгожданный покой. Те, кто говорят, что к постоянной боли можно привыкнуть, наглые пиздаболы, которые никогда её не испытывали на себя. Хотелось бы Ци Жуну сказать им пару, скорее десяток, ласковых слов, что он думает об этой хуйне. Но лень, сковавшая его тело целиком и полностью, не давала даже пальцем пошевелить, ни то что подняться и куда-то идти. Парень так бы и сидел около своей же блювоты, ловя минуты покоя, который для него были столь редки. Но тут вдруг раздался противный скрип двери, а после его кто-то поднял за локоть. Человек явно не хотел его касаться, но хватка была железной, не давая упасть. — Тц, ну ты и урод, конечно. Как тебе от самого себя не противно. — Знакомый голос, который хотелось навсегда забыть, раздался около уха. — Смотрите, кто тут у нас. — Ци Жун поднял взгляд изумрудных глаз, цвет которых был за белой пеленой, будто за прозрачной ширмой. — Это же «я не как вся эта дворовая шпана» верный пёс Хуа Чэн. — Тот кто занимал большую часть его мыслей и даже во сне не отпускал от себя, не давая сделать глоток воздуха. Из-за которого, по мнению бестии, он погряз в этой грязи. — Если можешь язвить, значит с тобой все в порядке. — Сан Лань смотрел на него, как обычно. В глазу было лишь нескрываемое презрение и желание убить. — Идём. — Эй, ублюдок отпусти, я могу и сам идти. — Слабость все ещё давила на него, но чувство ненависти было сильнее, и парень уже твёрдо стоял на своих двоих, лишь слегка пошатываясь. Но даже так красноглазый демон не отпускал и куда шёл, таща за его за собой. — Отпусти уебок, куда ты вообще идёшь? Куда ты тащишь меня, сучье ты говно? Что язык омертвел, прямо как твой мозг? Или может мой брат тебе его откусил, когда вы в очередной раз трахались? Интересно, а кто был сверху? Может мой говно-брат ебал тебя прямо в жопу, пока ты, как течная сучка умолял его быстрее? Ци Жун даже не понял, как перешёл к прямым оскорблением этой хуевой, во всех смыслах, паре. Он даже не знал зачем он вновь его провоцирует. Огонёк уже и сам перестал понимать для чего это делает, если всегда все заканчивалось избиением, а после, когда все наконец уйдут, его снова вырвет этими цветами. Но в этот раз ничего не было, его только тащили по пустому коридору к выходу, поэтому вскоре парень замолк, не видя смысла тратить на бесполезное занятие свое драгоценное время. По пути куда-то, но предположительно на улицу, им встретилось зеркало во всю стену. Повернув голову в его сторону, парень наконец мог рассмотреть себя. Грязные волосы спутались, и было видно как минимум два култуна, мятая и заляпанная чем-то его любимая толстовка с рисунком черепа, джинсы выглядили так будто их носили в течение десяти лет, каждый день, а кроссовки разваливались прямо на глазах. Стояло признать, тут этот пёс был прав, он урод. Да даже если его переодеть, он все равно будет уродом как внешне, так и морально. Ци Жун ненавидел в себе буквально все начиная с гадкой родинкой под левым глазом, заканчивая слишком высоким для парня голосом. Уёбище. Но даже так он никогда не скажет, что думает о себе, говоря лишь какой он охуенный и почему все должны преклонить ему колени. Они добрались до пункта назначения, остановившись за углом, за которым стоял его блядский брат Се Лянь. Значит этот пустоголовый приказал своей верной собачонки принести его сюда. Как это в его духе, он же такой правильный, такой чистый. Хотя на его фоне все будут выглядеть белыми и пушистыми. — Тц. — Сан Лянь замер, наконец отпустив огонька. Сердце сжималось от вида гэгэ, от мешков под глазами и дрожащих пальцев. — Слушай сюда. — Не церемонясь, развернул к себе парня. — Держи и вали. На брелке адрес, надеюсь твоего скудного ума хватит на то чтобы прочесть и найти его. — В тонких пальцах оказались ключи от квартиры. — Эй, ты охуел? Думаешь мне негде жить, думаешь я бомж? — На самом деле это было так. Последние дни, месяца, года, он уже и не помнил сам, спит где попало. И в его положение было грех отказываться от халявного жилья, но Ци Жун не был бы собой, если бы не повредничал. — Считай это платой за то что ты мне с гэгэ не будешь попадать на глазах, как минимум месяц. — Он скрестил руки, глядя сверху вниз на кретина перед собой. — Можешь там делать, что хочешь, эта квартира не моя. Так что можешь хоть подохнуть там. Бестия уже открыл свой поганый рот, чтобы вывалить очередную порцию гадостей, но тут же заикнулся. Боль снова вернулась, а с ней и ощущение удушья. Ноги, словно ватные, держали его лишь из-за упрямства. Хотелось вспороть себе грудь и убить все эти гадкие цветы, а ещё лучше было бы убить стоящего напротив ублюдка. — Держи и вали. — Всучив в руки шприц с чем-то нелегальным, Хуа Чэн ушёл к своему любимому. А Ци Жун остался стоять на месте, сжимая в руке ключи. Сам того не заметив, как по щекам покатились слезы. Этот пёс…этот ублюдок смотрел на него. Взгляд был направлен именно на него. Он был мягкий? Не было в нем не осуждения, не ненависти, не жалости. Лишь какая-то мягкость, с которой тот смотрел лишь на гадкого братца. Сердце сжалось, а после застучало как бешеное, словно в первый раз. Новый приступ кашля и новые лепестки васильков. Хотелось вырвать эти чувства, что разрастаются в нем, но каждый раз их становиться только больше. Как бы он не пытался их невозможно было погубить, они только сильнее обвивались вокруг его сердца, заставляя его каждый раз замирать, когда он смотрел на него так. В этот момент казалось, что это может быть взаимно, что его не оттолкнут. Но его тут же кидало в суровую реальность, где в данный момент Хуа Чэн целует его брата, а сам Ци Жуна снова рвёт кровью прямо на землю. Васильки, ебанные васильки.