зефирная, жидкая боль

Джисон всегда обнимает нежно и кусает за запястья. Красиво так кусает, оставляя красные подтёки и дырки от острых, слишком острых клыков. А Минхо просто хочет остаться с ним подольше, целовать его шею, обнимать. И больше совсем ничего. Это единственная цель жизни, обязательное действие каждое утро и вечер. Иногда, если совсем плохо - днём. Он шепчет слова-заклинания, берёт шприц, вставляет иголку, заполняет волшебной жидкостью и колет. Джисон кусается. Он приходит, всегда-всегда. И с ним так хорошо. Он ложится на мягкую белую кровать, предлагает зефирки и пододвигается ближе. Ещё ближе. Смотрит преданно в глаза, а под утро уходит. Отзывается при новом приёме. Минхо любит его волосы. Каштановые, мягкие и волнистые. В сочетании с любимым джисоновым зефиром - прекрасно. Вот бы стать им. Не придётся терпеть каждодневные боли в запястьях, превратившихся в сплошное мясо, не придётся подставлять это мясо под клыки. Можно будет спать с самим собой и не переживать. А когда кислота закончится, Минхо умрёт без галюцинаций. Без Джисона, живущего в голове. Там наверняка тепло. Да, непременно умрёт без него. Минхо ни разу не слышал его дыхания, голоса, того, как он моргает и ходит, шарканья тапочек и тихого: "Я рядом." Никогда не слышал. Его не было. Никогда. Он приходил во сне, наяву, в любое время суток, но только если шприц воткнётся в синюю вену. А без него Минхо умирал. И сегодня тоже. Воздух врывается в квартиру через треснувшее окно. Зимой будет совсем плохо. Продукты в холодильнике закончились, поэтому пришлось выйти на улицу, окунуться в холодный воздух грязной осени. Пришлось. Истощение давало о себе знать, ломка убивала нормальные мысли, оставляя лишь слабое: "Где Джисон?" Остальные буквы, складываемые в слова, умерли. Он сам придумал ему имя. Джисон не представлялся, но давал знать, что именно оно ему подходит. Он появился с самого начала, когда сомнительный знакомый с именем Со Чанбин предложил вколоть сладко пахнущую жидкость. И он согласился. Ему было плохо, плохо и осталось. Джисон лишь лечил ненадолго, после уходя и заставляя снова принимать дозу, видеть его и разноцветные круги. Ради него. И теперь ноги волочились, а мозг силился вспомнить, как правильно попросить безналичный расчёт. Это было трудно, особенно сейчас. Он всегда ходил с опущенной головой, не приятно, когда на тебя смотрят, изучают, но сейчас что-то заставило поднять взгляд. Не что-то. Совсем нет. Кто-то. Он стоял возле лавки с фруктами, одной рукой запихивал апельсины в чёрный шоппер, а другой поправлял волосы, выпадающие из пучка. Он. Хан Джисон. Может его звали по-другому, может, он был совсем не тем, но выглядел в точности, как тот Хан. Та любовь, то спасение, та потребность. Но сегодня не было вколото ни одной дозы, не было, он бы поклялся, но только нечем. Неужели галлюцинации приобрели материальный вид?.. Парень отошёл от ларька, вежливо поблагодарив продавца и попрощавшись с ним, заметил очарованный, светлый, хотя всегда такой тусклый взгляд. - Извините, что-то не так? Его голос. Он же совпадал со всеми идеалами Минхо. Именно так он представлял себе бархатный тембр Джисона. Именно так. - А..нет, нет, извините.. Это стоило усилий. Ведь это реальный Джисон, который не уйдёт, если не подставить запястье под уколы, который умеет говорить и чувствовать, который может прикоснуться, поцеловать, убить. Хотя с последним галлюцинации справляются неплохо. Они действуют размеренно и постепенно. Он ушёл. Улыбнулся, как всегда улыбались видения, развернулся и ушёл. Больно, но не в венах. Минхо давно гадал, как лучше умереть. А сегодня он решил ждать здесь. До утра. Не умирать, не вкалывать, не ходить на работу в офис, не умываться и не есть. Ждать этого Джисона, правильного, красивого. Дотронуться до него, узнать его. И он ждал. Всю ночь, утро, день и вечер. Ужасно мёрз, ходил кругами, покупал фрукты в ларьке и скурил все сигареты, имеющиеся в карманах затасканного чёрного пальто. Ломка душила, а он всё вглядывался в каждое лицо. В 18:36 он пришёл. Снова взял фрукты, бросил небрежный взгляд на сидящего на бардюре Минхо и собрался уйти, заправил волосы за ухо с серьгой, приятно звенящей. - Подожди. Минхо встал с болью в ногах, голове, сердце и ещё много в чём. - Можно я пойду с тобой? - Можно. Кажется, он скоро заплачет. Глаза предательски сползали с лица, утекали куда-то вниз, совсем не интересно куда. Джисон переминался с ноги на ногу, устало всматривался в Минхо и невероятно красиво дрожал. Молчание разливается белой пеленой по глазам, ушам и носу. Так плохо было всегда. - Ты потерялся? - Джисон говорит так, будто до автомата выучил эту фразу и говорил это каждому встречному. Шуршит пакетом с фруктами. "Я потерял тебя". Минхо отвечает молчанием. Они так и не сделали ни шага хоть куда-нибудь. Джисон зашёлся приступом кашля, прохрипев: - По тебе всё читается. Забываешь? Он снова закашлял. Что Минхо забыл? - Болеешь? - вопросом на вопрос. - Ага, астма. Мне сказали, что я долго не протяну. Умираю, знаешь? Как будто уже тысячу раз оглашал это. Умирает. Вот так просто. Может, завтра, а может, через минуту прямо у ног Минхо. И он ушёл, не дождался ответов, не потянул за рукав куртки, оставил Минхо, имени которого так и не узнал, у ларька с фруктами, не обещал возвращаться, не прощался, просто ушёл. Еду Минхо так и не купил, зато забрал новые колбочки с наркотиками. Они должны вернуть Джисона, пусть не такого, немого и странного, пусть другого, умеющего только улыбаться и есть зефир, кислота должна помочь, должна спасти. Квартира встретила запахом лекарств. Вены распухли, а в глазах поплыло. Кровавое месиво из кожи, мышц, крови и наркотиков - последняя весточка жизни. И Джисон прямо над ним, улыбается, ест зефир и протягивает ему кусочек. Потом невесомо целует и хочет что-то сказать, но не может. Губы складываются в одно немое слово: "Прости". Они же оба умерли. Без любви, обещаний, нормальных желаний и целей, на ледяном полу рядом с красной простынью. Когда то и она была белой, чистой. Минхо знает, что где-то задыхался Джисон, которого он знал целую жизнь, который лечил его сознание долгие три года, который забылся с приходом наркотиков, который просил и плакал, который приходил каждый день, целовал, кашлял, вы мывался из памяти кислотой. Они познакомились заново возле ларька с фруктами. Они снова стёрлись из памяти, умирая.